топор. И снова это подтвердилось!
Он с трудом подполз к одному из лежавших и перевернул вялое тело, показалось бледно-серое лицо. Грудь гвардейца поднималась и опускалась, никаких ран не было видно.
— Йивин, — назвал его Корис, — великолепный наездник. — Последнее он добавил задумчиво, и Саймон обнаружил, что смеется, прижимая кулаки к отчаянно болевшим мышцам живота.
— Естественно, — сказал он в перерывах между приступами истерического хохота, — это его качество сейчас самое ценное!
Но Корис уже перешел к следующему телу.
— Танстон!
Саймон обрадовался. За короткий период пребывания в Эсткарпе у него установились дружеские отношения с этим младшим офицером. Заставляя себя двигаться, он помог Корису оттащить двух еще не пришедших в сознание гвардейцев от линии прибоя. Потом, держась за скалу, встал.
— Воды!.. — Радостное чувство, которое он испытал в короткое мгновение после пробуждения, исчезло. Саймон хотел пить, все тело его испытывало жажду. Он хотел пить и смыть жгучую соль с тела. Корис осматривал стену. Из бухты можно выбраться двумя путями. Вернуться в море и попробовать проплыть мимо груды скал — или подняться на утес. Каждый нерв в Саймоне восставал против плавания, против возвращения в воду, откуда он чудом спасся.
— Подъем не слишком труден, — сказал Корис. Он слегка нахмурился. — Здесь и здесь есть опора для рук. — Он встал на цыпочки, прижавшись к скале, вытянул длинные руки над головой, и пальцы его углубились в небольшие щели в ее поверхности. Мышцы на плечах напряглись; он поднял ногу, цепляясь за трещину, и начал взбираться.
Бросив последний взгляд на берег и двух людей, теперь лежавших далеко от воды, Саймон последовал за ним. Он обнаружил, что капитан прав. В поверхности скалы были углубления, подходившие для рук и для ног, сделанные природой или человеком. И вскоре Саймон оказался рядом с Корисом на выступе в десяти футах над песком.
Не было сомнения в искусственном происхождении этого выступа: видны следы инструментов, вырубавших его. Выступ вел наклонно, как рампа, хотя и круто, к вершине утеса. Нелегкая дорога для человека, у которого кружится голова и дрожат от слабости ноги, но намного лучшая, чем он смел надеяться.
Корис снова заговорил.
— Сможешь взобраться один? Я посмотрю, нельзя ли поднять остальных.
Саймон кивнул и тут же пожалел, что избрал такую форму согласия. Он ухватился за стену и подождал, пока мир прекратит вращаться. Стиснув зубы, он пошел вверх. Большую часть пути Трегарт проделал на четвереньках, пока не добрался до пустоты в скале. Подув на израненные руки, он всмотрелся в углубление. Пещера! Другого выхода отсюда нет. Нужно надеяться, что у пещеры есть выход наверху.
— Саймон! — Крик снизу звучал беспокойно, тревожно.
Саймон заставил себя подползти к краю выступа и посмотреть вниз.
Внизу стоял Корис, задрав голову и глядя вверх. Танстон тоже стоял, поддерживая Йивина. В ответ на слабый взмах руки Саймона они начали действовать, каким-то образом умудрившись поднять Йивина до выступа.
Саймон оставался на месте. У него не было желания в одиночку входить в пещеру. Воля, казалось, покинула его, как сила ушла из тела. Но мужество вернулось, когда Корис появился рядом с ним, поддерживая Йивина.
— Здесь какое-то колдовство, — заявил капитан. — Я не видел тебя, пока ты не махнул рукой. Кому-то очень нужно было скрыть вход в пещеру.
— Ты считаешь это очень важным? — Саймон указал в сторону пещеры. — Даже если это сокровищница древних королей, она не интересует меня. Разве что там есть вода!
— Воды! — слабо подхватил Йивин. — Воды, капитан, — настойчиво просил он у Кориса.
— Подожди, товарищ. Еще немного.
Они обнаружили, что открытый Саймоном способ перемещения на четвереньках необходим при входе в пещеру. А Корис едва протиснулся, обдирая кожу на плечах и руках.
Проход оказался сзади, но света было так мало, что они двигались, держась за стены руками.
— Тупик! — Вытянутая рука Саймона упиралась в скалу. Но он вынес приговор слишком быстро: справа показался слабый свет, и Саймон обнаружил, что проход поворачивает направо.
Здесь стало светлее, и они смогли двигаться быстрее. Но в конце прохода их ждало разочарование. Свет не усиливался, и когда они вышли на открытое пространство, здесь были сумерки, а не яркое солнце дня.
Источник света привлек внимание Саймона и заставил его забыть о боли. Вдоль стены шла прямая линия абсолютно круглых отверстий, похожих на корабельные иллюминаторы. Он не мог понять, как они не увидели эти отверстия с берега: они явно выходили в сторону моря. Отверстия были забраны каким-то материалом, пропускавшим свет туманными лучами.
Света, впрочем, было достаточно, чтобы осветить единственного обитателя каменного зала. Этот обитатель спокойно сидел в каменном кресле, вырубленном из той же скалы, что и вся пещера, руки его лежали на широких подлокотниках кресла, голова опустилась на грудь, как во сне.
Лишь когда перевел дыхание со звуком, похожим на рыдание, Саймон понял, что они стоят в склепе. И пыльная тишина зала сомкнулась над ним, как будто их закрыли в гробу без всякой надежды на спасение.
Чувствуя благоговейный страх и тревогу, Саймон приблизился к двум каменным блокам, на которых стояло кресло, глядя в лицо сидящего. Кресло и сидящего покрывал толстый слой пыли. Но Трегарту было видно, что этот человек — вождь, жрец или король — не принадлежал к расе Эсткарпа или Горма.
Его пергаментная кожа была смуглой и гладкой, как будто искусство бальзамировщика превратило ее в дерево. Черты полускрытого лица свидетельствовали о могучей воле и душевной силе, орлиный нос преобладал над остальными чертами. Подбородок маленький, заостренный, закрытые глаза посажены глубоко. Как будто далеким предком этого человека был не примат, а птица.
К тому же его одежда под слоем пыли была сделана из материала, похожего на перья. Стройную талию охватывал пояс, а на коленях лежал топор такого размера, что Саймон усомнился, мог ли мертвец поднимать его.
На голове сидящего была усыпанная драгоценностями корона. На пальцах, сжимавших рукоять топора, блестели кольца. И на всем этом лежала печать такой чуждости, что Саймон остановился, не доходя двух шагов до помоста.
— Вольт! — возглас Йивина походил на вопль. Он заговорил что-то на непонятном языке; Саймону показалось, что это молитва.
— Подумать только, легенда оказалась правдой! — Корис стоял рядом с Трегартом. Глаза его ярко горели, как ночью, когда они уходили из Салкаркипа.
— Вольт? Неужели? — повторил Саймон, и человек из Горма ответил нетерпеливо:
— Вольт-Топор! Вольт, гремевший громами! Вольт, которым и теперь пугают детей по вечерам! Эсткарп древен, его знания восходят к доисторическим временам. Но Вольт старше Эсткарпа! Он из тех, кто жил до человека, каким человек стал сегодня. Род его вымер до того, как человек вооружился дубиной и камнем против зверей. Но Вольт пережил свой род и знал первых людей, и они знали его — и его топор! Вольт в своем одиночестве пожалел людей и топором прорубил дорогу к знаниям и величию, прежде чем тоже ушел от них. В некоторых местах Вольта вспоминают с благодарностью, хотя и боятся его, как всего непонятного. А в других — ненавидят великой ненавистью, потому что мудрость Вольта боролась с их глубочайшими желаниями. И мы вспоминаем Вольта с молитвами и проклятиями, он и бог, и демон. И вот мы убеждаемся, что он был живым существом и в чем-то похожим на нас. Впрочем, может, с другими способностями, свойственными его расе.
— Вольт! — Длинная рука Кориса взметнулась в салюте. — Я, Корис, капитан Эсткарпа и его гвардии, приветствую тебя и сообщаю, что люди не очень изменились с тех пор, как ты ушел от них. Мы по-прежнему воюем, и мир у нас редок. А сейчас, возможно, наступает окончательная ночь. Она идет из Колдера. И поскольку море лишило меня оружия, прошу тебя отдать мне твое! И если нам удастся снова встать лицом к лицу с колдерами, я докажу, что взял топор не напрасно!
Он поднялся на ступеньку и протянул руку. Саймон услышал приглушенное восклицание Йивина, шумное дыхание Танстона. Но Корис с улыбкой взялся за рукоять топора и осторожно потянул его к себе. Сидящая фигура казалась такой живой, что Саймон невольно подумал: вот-вот она сожмет руки и потянет оружие назад. Но топор подался легко, как будто тот, кто много поколений держал его, отдавал охотно. Саймон ожидал, что рукоять рассыплется в руках Кориса. Но капитан взмахнул топором и опустил его, остановив лишь в дюйме от каменного помоста. В его руках оружие ожило, стало податливым и прекрасным.
— Спасибо, Вольт! — воскликнул Корис. — С ним я одержу немало побед, никогда раньше руки мои не держали такое оружие. Я Корис из Горма, Корис- безобразный, Корис-злополучный. Но с твоими добрыми пожеланиями, о Вольт, я стану Корисом-завоевателем, и твое имя снова прозвучит по всей земле!
Возможно, звук его голоса поколебал столетиями неподвижный воздух; это было единственное рациональное объяснение, которое Саймон смог дать последующему происшествию. Сидящий человек, казалось, кивнул, один раз, второй, как бы соглашаясь со словами Кориса. Затем тело, которое лишь секунду назад казалось таким прочным, на их глазах начало распадаться.
Йивин закрыл лицо руками, Саймон подавил восклицание. Вольт — если это был Вольт — исчез. Лишь пыль на кресле и топор в руках Кориса остались от него. Танстон, этот невозмутимый человек, заговорил первым, обращаясь к своему командиру:
— Его долг выполнен, капитан. Теперь начинается ваш. Хорошо, что вы взяли оружие. И я думаю, оно принесет нам счастье.
Корис еще раз взмахнул топором, искусно повернув в воздухе лезвие. Саймон отвернулся от пустого кресла. С самого своего появления в этом мире он был свидетелем волшебства его обитателей и принимал его как должное. Принял он и последнее событие. Но даже обладание знаменитым топором Вольта не принесло им ни воды, ни пищи, и он сказал об этом.
— Верно, — согласился Танстон. — Если другого выхода отсюда нет, придется вернуться к берегу и попробовать что-нибудь иное.
Но выход был. За креслом в стене виднелся арочный проход, забитый землей и обломками камня. Они принялись работать, используя ножи в качестве орудия. Даже для отдохнувших людей это была тяжелая работа. И лишь недавний ужас перед морем удерживал Саймона. В конце концов они расчистили небольшой проход и оказались перед дверью.
Дверь была сделана, должно быть, из местной, очень прочной древесины. Она казалась не тронутой гниением. Наоборот, какой-то естественный
