Моховица неуверенно приблизилась на шаг-два. Она кажется очень старой, но так ли это на самом деле, не могу судить. В сказках их всегда описывают такими. И еще — ни разу не упоминаются их мужчины.
Она стояла и смотрела. Я снова попытался использовать мысленное прикосновение, но безрезультатно. Если с ней я установил контакт раньше, то теперь она воздвигла между нами барьер. Однако от нее исходила волна добрых намерений, робких добрых волн, словно она не желает мне зла, но опасается, что я не испытываю того же по отношению к ней.
Я отказался от использования мысли. Напротив, заговорил вслух и таким тоном, чтобы внушить ей: я не причиню ей зла; напротив, мне нужна ее помощь. Мы уже знали, что в Эскоре повсюду используется язык Древней расы, хотя с другим произношением и архаичными оборотами, и нас всюду могут понять.
— Друг… — Я старался говорить мягко. — Я друг… друг народа мха.
Она пристально смотрела мне в глаза.
Как это в старой поговорке: «Друг — полудруг — недруг».
Я не произнес этого вслух, но готов был принять от нее название «полудруг», лишь бы не «недруг».
Она пожевала губами, прежде чем в свою очередь заговорила вслух.
— Друг… — Она говорила шепотом, не громче ветра, шуршавшего в мшистых занавесях.
И продолжала смотреть мне в глаза. И тут, словно приоткрылась дверь, мысль ее устремилась мне в сознание.
— Кто ты, идущий через страну мха?
— Я Кемок Трегарт из-за гор. — Но эти слова, которые могут значить что-то для других обитателей Эскора, для нее ничего не значили. — Из Долины Зеленой Тишины, — добавил я, и это она поняла.
Снова произнесла слово, и на этот раз я ощутил теплую уверенность. Ибо слово, которое она произнесла, хоть и свистящим шепотом, было знаком добра в этой земле безымянного зла — древним словом силы:
— Эютаян.
Я быстро ответил — ответил вслух, не мысленно, чтобы она была уверена: я могу произнести это слово, не опасаясь быть сожженным.
Она высвободила руки из-под потока волос-мха. Руки мягко двигались, как ветви под ветром. И тут же мох, который привязал меня к дереву, зашевелился, распался, освободив меня. Я остался сидеть в гнезде из мха.
— Идем!
Она поманила меня, и я встал. Она тут же отступила, как будто мой рост ее пугал. Но, закутавшись в волосы, как в плащ, повернулась и пошла по тропе из звездных свеч.
Взяв мешок, я пошел за ней. Свечи продолжали освещать наш путь, хотя за пределами их свечения царила ночь, и я подумал, что до рассвета еще далеко. Здесь древесные лампы располагались дальше друг от друга и светили не так ярко. Я торопился, чтобы не потерять проводницу. Несмотря на хрупкую фигуру и как будто слабые ноги, она шла очень быстро.
Все гуще и гуще становились занавеси из мха. Иногда они казались сплошными стенами меж деревьями, слишком плотными, чтобы их пошевелил ветер. Я сообразил, что они напоминают стены и что, возможно, я иду между жилищами. Моя проводница руками развела одну такую стену и поманила меня за собой.
Я оказался на открытом пространстве под очень большим деревом. Его чешуйчатый ствол служил центральной опорой жилища. Мшистые занавеси образовали стены, а под ногами густым ковром рос мох. К стволу были прикреплены светящиеся звезды — от самого подножия до первых ветвей. И свет их напоминал свет костра.
На мху сидели мои — Хозяйки? Судьи? Пленительницы? Я знал только, что все они моховицы, настолько напоминающие ту, что привела меня, что я бы не отличил одну от другой. Та, что была ближе всех к усаженному звездами стволу, жестом пригласила меня сесть.
Снова последовал период молчаливой оценки, как и с моей проводницей. Потом та, которую я считал старшей, назвала сначала себя, потом остальных — она проделала это в той формальной манере, какая свойственна всем существам, живущим далеко от Эсткарпа.
— Фуусу, Форув, Фроно, Фингри, Фубби… — Фубби — имя той, что привела меня.
— Кемок Трегарт, — ответил я, как следовало. Затем согласно обычаю Эсткарпа, который, может быть, здесь не принят, добавил:
— Никакой угрозы от меня дому Фуусу и ее сестер, их клану, их крыше, урожаю и стадам…
И они поняли — если не слова, то добрые намерения за ними. Ибо Фуусу сделала еще один жест, и Форув, сидевшая справа от нее, достала чашку и налила в нее вина из каменной бутылки. Она коснулась губами края чаши и поднесла ее мне.
Я помнил предупреждение Дахаун о том, что нельзя ничего есть и пить в этой дикой местности, однако не решился отказаться от чаши гостя. С некоторым страхом глотнул. Напиток оказался кислым и чуть горьковатым. Я был рад, что не нужно пить до дна. Но я согласно обычаю наклонил чашу вправо и влево, пролил несколько капель на ковер из мха и пожелал удачи дому и земле.
Потом поставил чашу и вежливо ждал, чтобы Фуусу продолжила. Мне не пришлось долго ждать.
— Куда ты направляешься через землю мха, Кемок Трегарт? — Она чуть споткнулась, произнося мое имя. — И зачем?
— Я ищу ту, что была у меня отобрана, и след привел меня сюда.
— Были здесь те, что пришли и ушли.
— Куда ушли? — Я не мог сдержать нетерпения. Моховица медленно покачала головой.
— Они ушли тайным путем и оставили за собой завесу слепоты. Никто не может следовать за ними.
Завеса слепоты? Я не понимал, что она имеет в виду. Но, возможно, она расскажет больше…
— Была ли с ними девушка? — спросил я.
Фуусу кивнула Фубби.
— Пусть она ответит. Она видела, как они проходили.
— Да, была девушка и другие. Был Темный Великий… Темный Великий. Мысленно я повторял эти слова. Неужели я ошибся? Не Динзил, но один из врагов…
— Она принадлежала свету, но ехала с темными. Быстро, быстро, быстро они проехали. Потом пошли тайным путем и оставили заклятье слепоты, — сказала Фубби.
— Вы можете показать мне их путь? — невежливо прервал я ее. Динзил, конечно, опасен, но если Каттея с одним из наших врагов… Время — время теперь тоже наш враг.
— Могу, но ты не сможешь пройти.
Я ей не поверил. Возможно, то, что я прошел так далеко, добавило мне самоуверенности. Слова о заклятье слепоты ничего мне не говорили.
— Покажи ему, — приказала Фуусу. — Он не поверит, пока сам не увидит.
Помню, как вежливо попрощался с Фуусу и ее двором, но за пределами ее древесного дома меня охватило нетерпение. Звездные свечи больше не горели, и Фубби схватила меня за руку. Кожа ее казалась сухой и жесткой, как прядь мха. Она сжала пальцы и потащила меня.
Без ее помощи я никогда бы не выбрался из этого мохового леса. Наконец лес поредел, стало светлее. Пошел дождь, его капли исчезали во мху. Я увидел на почве, выглядывавшей из-под мха, следы рентанцев, и понял, что снова иду по следу.
Деревья постепенно сменились кустарником, стало еще светлей, и я увидел темную высокую скалу. В нее вплеталась широкая красная полоса, и вообще эта скала не походила на другие. Я такой никогда не встречал. След вел прямо к ней — и в нее. Но нет никакой двери, ни малейшего признака входа. Ничего, кроме следа, уходящего в камень, который я напрасно ощупывал.
Я не верил собственным глазам. Но камень не поддавался нажиму, и тем не менее, следы, которые размывал дождь, вели в него.
Фубби завернулась в волосы, как в плащ, и вода стекала по нему, так что она была защищена от сырости. Она смотрела на меня, и мне показалось, что в ее взгляде смех.
