— У меня нет такого права, — возразила Уна. — Это история фальконеров и дело фальконеров.
Тарлах несколько минут молчал.
— До того, как мы пришли в земли, где основали свое Гнездо, мужчины моего народа были порабощены. — Глаза его закрылись при воспоминании этого древнего ужаса. — Ты не можешь представить себе тяжесть этого рабства, навязанного нам последователями Темного пути. Нас держала в рабстве Древняя. Она даже внешне не была человеком, но несмотря на всю свою Силу, она не могла действовать на нас непосредственно. Чтобы добиться своего, она воспользовалась нашими женщинами. Каждая женщина превращалась в её орудие, она использовала их, чтобы порабощать нас и уничтожать…
Со временем ценой огромных потерь мужчины моего народа освободились, и спасшиеся бежали на север, наняв салкарские корабли и взяв с собой оставшихся в живых женщин, но обращались уже с ними так, как обращаемся мы и сегодня.
Мы спаслись, понимаешь, но наша победа была лишь частичной. Темная была одурачена. Ее пленили, но она не умерла. Она продолжала жить и все время искала женщину, которая ради неё пролила бы свою кровь и тем освободила бы её. Тогда она снова овладела бы нами. Возможно, никакой другой народ ей не подходил. И мы не смели вступать в дружеские отношения со своими женщинами, потому что через эти отношения она снова могла захватить нас, если бы ей удалось освободиться. Очевидно, в течение многих лет и столетий эта необходимость сторониться женщин стала обычаем. — Он пожал плечами. — Презрение и ненависть заняли место чувств, которые наши предки когда-то испытывали. С течением времени такое отношение распространилось на всех представительниц вашего пола. Ведь в Эсткарпе гораздо больше женщин, владеющих Силой, и они все были потенциально опасны для нас.
Он неожиданно замолчал: ему пришла в голову новая мысль, поразившая, как нападающий сокол.
— Наши женщины должны ещё больше нас бояться её возвращения. Может быть, поэтому они никогда не пытались искать другой жизни, хотя Эсткарп совсем рядом и они могли бы найти там убежище. — Он напряженно глядел вдаль. — Их страх больше . нашего. Мы были порабощены, но оставались прежними, оставались людьми. А те, кто служил ей, переставали быть собой. Внешне оставались как и были прежде, но внутренне менялись, как те, кто принимал подачки колдеров.
— Все ваши женщины были так связаны с Древней? — негромко поинтересовалась она.
— Нет. В нашей истории это было так. Ей нужны были немногие, с особыми свойствами, но большинсто тех, кого она призывала, отказывались и погибали из-за этого. Но всегда находились и такие, кто соглашался. Сила её и наша беда в том, что ни одна женщина не могла сопротивляться ей или выжить после отказа. А всякая согласившаяся порабощала затем связанных с нею мужчин. — Поэтому, раз побывав в западне, вы решили вообще ограничить отношения с женщинами?
— Можно ли рисковать судьбой народа вторично? — возразил он.
— Да, я бы не стала, как ни велика цена. — Уна некоторое время молчала. — Возможно, выход для вас, и мужчин и женщин, в том, чтобы брать партнеров из других народов. Ты сказал, что ей нужны были люди вашего племени, чтобы добиться своего. — Она задумчиво смотрела на него. — Вид, не способный до некоторой степени изменяться, обречен, потому что обязательно наступает время, когда потребуются перемены. Я думаю, это справедливо и для людей, и для животных.
— Может быть. И, возможно, со временем нам придется рискнуть и пойти по этому пути, иначе мы вымрем. Но, леди, можешь ты представить себе женщин других народов среди нас? Представительницы твоего пола ненавидят наши обычаи. И неужели привычки, выработанные поколениями, могут перестать действовать, если кто-то из нас признает неизбежное и заставит других последовать своему примеру? До этого никогда не дойдет.
— Правда? Тогда я опасаюсь за ваше будущее. Сейчас ваши деревни в Эсткарпе. И ваша древняя история не устоит перед примерами другой жизни, гораздо более богатой и спокойной, и совсем рядом. Добавь к этому ваши потери со времени появления колдеров, и ты согласишься, что твой народ в большой опасности, даже смертельной, признаешь ты это или нет.
Она несколько мгновений смотрела на Бросающего Вызов Буре, который величественно сидел на седле перед всадником.
— Я не буду жалеть, если ваши обычаи уйдут в прошлое, но, фальконер, то, чего вы достигли с этими доблестными птицами, не должно быть утрачено. Это сделало бы беднее весь наш мир. Тарлах не знал, как ему поступить: смотреть на эту женщину в благоговении или проклинать её за то, что она так точно выразила его страх, словно прочла мысли. Холодок пробежал по его коже: может быть, именно это она и делает.
Он решил промолчать и переменить тему, пока она не догадалась о его боли и безнадежности, которые всегда охватывали его, когда он вспоминал об уничтожении Гнезда.
— То, что мы должны будем вынести, мы вынесем, — сказал он решительно и с выражением, которое не позволяло дальнейшего обсуждения. — Но как ты сама, леди? Мне интересен… твой дар. Очевидно, ты умеешь общаться с соколами, как мы. А с другими животными тоже можешь?
— И да и нет. Животные все разные, и с одними мне общаться легче, чем с другими. Ваши соколы удивительные. Никогда не думала, что у животных может быть такое сложное мышление. Такое бывает только у кошек. К тому же я никогда не общалась с птицами.
Она помолчала в нерешительности.
— Я не хотела обидеть тебя или повредить, обращаясь к ним. Но они ответили на мое приветствие без всяких опасений, и я решила, что поступаю правильно.
— Но ты скрыла от нас твою способность общаться с ними, — заметил он.
— По привычке. Я это от всех скрываю. Но я не пыталась скрыть злое намерение или дело.
— В это я верю, — сказал он немного погодя. — Значит, ты можешь общаться со всеми теплокровными. А как с теми, у кого кровь холодная?
— Немного могу с чешуйчатыми и теми, кто живет и на суше и в воде, но у меня почти нет контакта с насекомыми, рыбами и другими подобными созданиями.
Она ответила и на его невысказанный вопрос.
— Мысли людей читать я не умею. У Тарлаха хватило самообладания скрыть свое облегчение.
— Ты не вступаешь в дружбу с отдельными животными, как мы со своими крылатыми братьями и сестрами? — спросил он.
Она покачала головой.
— Нет. Все общаются со мной, но никто не становится другом. Ваши соколы действительно сами выбирают воина себе в друзья?
— Да, они как только вылупятся из яйца, начинают дружить с одним из нас. Другие животные не имеют с нашей стороны такого отношения. Попробуй сама сделать первый шаг. Выбери животное, которое можешь уважать и любить, и обратись к нему. — Он помолчал. — Лучшим выбором была бы кошка. Ты сама об этом говорила. Кошки не только предпочитают жить с людьми, к ним можно относиться с любовью. И тебе не придется открываться перед другими. — Тарлах улыбнулся. — Они маленькие. Это большое преимущество, если ты хочешь, чтобы друг был с тобой рядом всегда и везде.
Уна рассмеялась.
— Хорошо сказано, птичий воин! Я это запомню. — Она стала серьезной. — А что касается остального… Если такая дружба возможна, я сделаю все, чтобы добиться её и быть достойным другом.
Теперь их молчание стало совсем другим, дружеским, всегда готовым превратиться в оживленный разговор, особенно при виде красивой местности.
Они находились в горной внутренней части владений, и, зная, что фальконеру нравятся такие места, Уна выбрала маршрут по крутому склону к утесу, откуда открывался вид на много миль вокруг. Еще более высокие вершины скрыли от них океан, но скалы и леса, крутые горные луга, заросшие вереском, утесником и папоротником, небольшие быстрые ручьи, питающие невероятно чистые и прозрачные озера, низины, зеленые от свежей травы и болотной поросли, — все это было величественно само по себе и не менее прекрасно, чем знакомый облик моря.
Сила эмоций, охвативших Тарлаха, вызвала у него легкое ощущение вины, как будто он предавал Гнездо и все то, что означала их погибшая крепость.
Чтобы подавить это ощущение, он резко заметил:
