слезами запротестовал, говоря, что противиться желанию джентльмена было бы жестокостью и он, Деннис, во всяком случае не возьмет этого на свою совесть. Ведь почтенный слесарь сам сказал, что готов отправиться на тот свет, а раз так, они, как люди просвещенные, обязаны отправить его туда. Не часто представляется возможность удовлетворить желание тех, с кем они, к сожалению, расходятся во взглядах. И если нашелся человек, которому так легко оказать эту милость, он, Деннис, прямо заявляет, что такое желание делает джентльмену честь, и, надо надеяться, товарищи его удовлетворят прежде чем идти дальше. Операцию эту, если умело и ловко за нее взяться, можно закончить в пять минут ко всеобщему удовольствию, и, хотя ему, Деннису, не пристало хвалиться, он все-таки позволит себе сказать, что порядком напрактиковался в этом деле и, как человек от природы услужливый и мягкосердечный, с большим удовольствием обслужит джентльмена.
Эта речь, произнесенная среди ужасного шума и сутолоки, была встречена теми, кто стоял поближе, чрезвычайно одобрительно, что объяснялось, пожалуй, не столько красноречием палача, сколько упорством слесаря. Гейбриэлу грозила немедленная расправа, и ему это было ясно. Однако он по-прежнему упорно молчал, и даже если бы при нем стали обсуждать вопрос, не изжарить ли его на медленном огне, у него и тогда не вырвалось бы ни единого слова.
В то время как Деннис говорил, на лестнице поднялась какая-то суматоха, так что толпа внизу не могла ни слышать его слов, ни отозваться на них. Но в наступившей тишине у окна вдруг раздался чей-то возглас:
– Да у него голова седая! Он старик, не троньте его!
Слесарь вздрогнул, быстро повернулся туда, откуда слышался голос, и зорким взглядом окинул теснившихся на лестнице людей.
– Не щадите моих седин, молодой человек, – сказал он, отвечая голосу, ибо не видел его обладателя. – Я не прошу этого. Сердце у меня еще достаточно молодо, и я презираю и ненавижу всю вашу банду!
Эти неосторожные слова никак не способствовали умиротворению взбешенной толпы. Опять снизу потребовали, чтобы его вывели на улицу, и плохо пришлось бы честному Вардену, если бы Хью не напомнил товарищам, что слесарь им нужен и вешать его нельзя.
– Объясни ты ему, что от него требуется, да поживее, – сказал Хью Симу Тэппертиту. – А ты, хозяин, слушай в оба уха, если хочешь, чтобы они после этой ночи еще тебе пригодились.
Гейбриэл скрестил руки (теперь они у него были свободны) и молча уставился на своего бывшего подмастерья.
– Вот что, Варден, – начал Сим, – нам надо в Ньюгет…
– Это ты верно говоришь, – перебил слесарь, – туда вам всем и дорога!
– Нет, мы идем туда, чтобы поджечь тюрьму, – пояснил Саймон, – взломать ворота и выпустить арестантов. А вы помогали делать замки для главных ворот и…
– Помогал. И вы мне спасибо не скажете: сработано на славу, сами увидите.
– Может, и так, – отозвался Сим. – Но теперь вы нам должны их взломать.
– Должен? Вот как!
– Да. Потому что вы знаете, как это сделать, а я нет. Пойдете с нами и своими руками рассверлите их.
– Сим Тэппертит, пусть у меня руки отсохнут и пойдут тебе на эполеты, если я это сделаю, – сказал слесарь спокойно и медленно.
– Это мы еще увидим! – вмешался Хью, видя, что ярость толпы готова разразиться. – А пока что соберите в корзинку его инструменты, какие нужны, и я поведу его вниз. Эй, там, откройте входную дверь! Да посветите нашему храброму капитану! Неужто у вас здесь другого дела нет, как стоять сложа руки и брюзжать?
Бунтовщики стали переглядываться и скоро разбежались по всему дому, по своему обыкновению грабя или разрушая все, унося ценные вещи, какие им понравились. Впрочем, времени на это у них оставалось мало, так как инструменты слесаря скоро были собраны в корзинку, которую взвалили на спину какому-то парню. Приготовления к осаде тюрьмы были таким образом закончены, и тех, кто грабил в комнатах, созвали вниз в мастерскую. Уже готовились выступить, когда сверху пришел замешкавшийся там громила и спросил, не выпустить ли запертую на чердаке девицу, которая страшно шумит и вопит без умолку.
Саймон Тэппертит охотно запретил бы это, но большинство его товарищей, помня, какую услугу Миггс оказала им своей проделкой с ружьем, были другого мнения, и ему пришлось сказать: «Да». Тот же человек опять пошел наверх и скоро вернулся, таща освобожденную мисс Миггс. Она вся скорчилась, руки и ноги у нее висели как плети, а одежда сильно отсырела от обильных слез.
Так как эта молодая особа, пока ее несли с чердака, не подавала никаких признаков жизни, то ее спаситель объявил, что она не то умерла, не то кончается, и не зная, куда ее девать, оглядывался, ища скамьи или хотя бы кучи золы, чтобы положить бесчувственное тело. Вдруг мисс Миггс, каким-то непостижимым образом оказавшись на ногах, откинула волосы с лица, дико вытаращила глаза на мистера Тэппертита и с криком: «Жизнь моего Симмуна спасена!» – бросилась к нему на шею так стремительно, что он зашатался и отлетел на несколько шагов, увлекая за собой свою прекрасную ношу.
– О, чтоб тебя! – проворчал мистер Тэппертит. – Эй, кто-нибудь, возьмите ее и заприте опять. Ее совсем не следовало выпускать.
– Мой Симмун! – замирающим голосом прошептала мисс Миггс сквозь слезы. – Мой любимый!
– Держитесь, не то я вас брошу на пол, – сказал мистер Тэппертит крайне нелюбезным тоном. – Чего вы возите ногами по полу и валитесь на меня?
– Ангел мой Сим, – прошептала Миггс. – Ты же обещал!
– Ну, да, обещал и сдержу слово, – отвечал Саймон сердито. – Я о вас позабочусь, потерпите. Да станьте же вы на ноги, слышите?
– Куда мне деваться? Что со мной будет после всего, что я сегодня наделала? – голосила Миггс. – Мне остается теперь только лечь в сырую могилу!
– Жаль, что вы уже не там! – вспылил мистер Тэппертит. – Вас надо бы заколотить наглухо в хороший, крепкий гроб.
Он позвал одного из своих людей и шепнул ему на ухо:
– Возьми-ка ее да унеси – знаешь куда?
Тот утвердительно кивнул и, подхватив на руки Миггс, несмотря на ее бессвязные протесты и сопротивление (от которого бедняге не поздоровилось, ибо она пустила в ход ногти), унес ее из мастерской.
Все, кто был в доме, высыпали на улицу, слесаря поставили впереди между двумя конвоирами, и толпа быстро двинулась в путь. Без всякого шума и криков они шли прямо к Ньюгету и вскоре очутились перед тюремными воротами.
Глава шестьдесят четвертая
Выстроившись перед тюрьмой, они больше не считали нужным соблюдать тишину и громкими криками стали требовать начальника. Появление их здесь, видимо, было не такой уж неожиданностью: в доме начальника тюрьмы выходившие на улицу окна успели основательно забаррикадировать, калитка в воротах тюрьмы была заперта, и ни у одной амбразуры и решетки не видно было ни души. Но им недолго пришлось звать – на крыше дома начальника появился какой-то мужчина и спросил, чего им надо.
В толпе тот кричал одно, тот – другое, а большинство только гикало и свистело. Дом был высокий, в наступившей темноте многие не видели, что кто-то вышел на их Зов, и продолжали кричать, пока весть о появлении начальника не распространилась по всей толпе. Прошло добрых десять минут, прежде чем хотя бы один голос мог быть услышан достаточно внятно. И все это время человек на крыше стоял неподвижно, выделяясь на фоне вечернего неба, и смотрел вниз, на взбаламученное море голов. Наконец Хью прокричал:
– Вы – начальник тюрьмы, мистер Экермен?
– Ну, конечно, это он, – шепнул ему Деннис. Но Хью, не слушая его, ждал ответа от человека на крыше.
– Да, – откликнулся тот. – Это я.
– Так вот что, сэр: у вас тут сидит несколько наших товарищей.
– У меня тут всякого народу немало. – Мистер Экермен глянул вниз, во двор тюрьмы. Сознание, что он
