девушка, настоящий ангел! – и, конечно, в соответствующем освещении, выгодном для пашей цели. Теперь дело сделано, и вы можете быть совершенно спокойны. Посредники и пособники устранены, самолюбие вашей племянницы уязвлено до крайности, ревность вспыхнула пожаром… Разоблачить обман некому, а вы подтвердите ей то, что я сказал. Таким образом, после ее ответа разрыв будет окончательным. Если она получит письмо Нэда завтра днем, считайте, что вечером все между ними будет кончено. Можете не благодарить, я старался для себя. И если я выполнил наше соглашение со всем усердием, какого только вы могли пожелать, я делал это из чисто эгоистических побуждений, уверяю вас.
– Будь оно проклято, это соглашение! – воскликнул Хардейл. – Будь проклят час, когда я решился на обман и связался с вами. Правда, я поступил так из добрых побуждений, и вряд ли вы поймете, чего это мне стоило, но я ненавижу и презираю себя за это.
– Ну и горячий же вы человек! – заметил мистер Честер с ленивой усмешкой.
– Да, горячий. И меня бесит ваше хладнокровие. Черт возьми, если бы ваша кровь была горячее, а я не был связан… Ну да ладно, дело сделано, – так вы сказали, и в этом случае вам можно верить. Когда совесть будет укорять меня в предательстве, я вспомню вас, ваш брак, – и пусть это послужит мне оправданием перед самим собой в том, что я разлучил Эмму с вашим сыном. Ну, а теперь наш союз расторгнут, и мы можем не встречаться больше.
Мистер Честер грациозно послал ему воздушный поцелуй, и все с тем же спокойствием, которое не изменило ему даже тогда, когда его собеседник весь трясся от душевной муки и гнева, продолжал сидеть на скамье в удобной позе и смотрел вслед уходившему мистеру Хардейлу.
– Ты был моим козлом отпущения и рабом в школе, – сказал он, подняв голову и провожая его глазами. – А позднее – моим другом и тогда не сумел удержать свою возлюбленную, сам свел нас, и я отнял ее у тебя. Как в прошлом, так и сейчас я оказался победителем. Можешь лаять на меня сколько хочешь, незадачливый и злой пес! Удача всегда на моей стороне, и твой лай меня только забавляет.
Встреча их произошла в тенистой аллее, и мистер Хардейл шел теперь по ней прямо, никуда не сворачивая. Отойдя уже довольно далеко, он случайно оглянулся и, увидев, что мистер Честер стоит у скамьи и смотрит ему вслед, остановился, словно поджидая его.
– Может, когда-нибудь это и будет, но не теперь, промолвил тихо мистер Честер и, помахав ему рукой, как лучшему другу, зашагал в другую сторону. – Нет, Хардейл, пока нет! Жизнь мне еще мила, а тебе она в тягость. Скрестить шпаги с таким, как ты, потешить тебя, пока в этом нет крайней нужды, было бы малодушием.
Рассуждая так, он все же на ходу вытащил шпагу из ножен и раз двадцать рассеянно осмотрел ее от рукоятки до острия, но, вспомнив пословицу, что мысли множат морщины, вложил шпагу в ножны, разгладил нахмуренный лоб и замурлыкал игривую песенку еще веселее, чем прежде. Обычное спокойствие уже вернулось к нему.
Глава тридцатая
Есть на свете несносная категория людей, о которых народная пословица говорит: «Протяни ему палец, так он всю руку оторвет». Не будем приводить тому примеры из истории и называть знаменитых героев, чей счастливый жизненный путь от колыбели до могилы был отмечен кровью, огнем и разрушением, и кто, будучи бичом человечества, существовал, кажется, лишь для того, чтобы доказать этому человечеству, что отсутствие страдания есть уже счастье, а значит, земля, избавленная от таких героев, как они, может считаться местом благословенным. Примеры эти всем известны, и вместо того, чтобы приводить их, достаточно будет указать на старого Джона Уиллета.
Старый Джон, урезав свободу Джо сперва на дюйм, а там и на добрый фут (когда дело дошло до домашнего ареста), стал так деспотичен и так возгордился, что его жажда власти уже попросту не знала границ. Чем чаще Джо уступал ему, тем больше старый Джон тиранил его. Фут скоро отошел в область преданий, и старый Джон продолжал распространять свою власть уже на сажени, версты, мили, с величайшим наслаждением ограничивая Джо то в одном, то в другом, лишая его свободы слова и действий, и в своем маленьком царстве стал править так самодержавно, как ни один из величайших деспотов древних и новых времен, кому воздвигнуты памятники на главных улицах и площадях.
Великих людей обычно подстрекают к злоупотреблению властью (в тех довольно редких случаях, когда они нуждаются в таком подстрекательстве) всякие льстецы да угодники. Так и старого Джона воодушевляло одобрение и восхищение его старых приятелей. В промежутках между вечерней трубкой и кружкой пива они, покачивая головами, твердили, что мистер Уиллет понимает свои отцовские обязанности, как их понимали все отцы в доброй старой Англии, и очень хорошо, что он не признает всяких этих новомодных идей насчет воспитания; что Джон напоминает им их собственных отцов во времена их детства; что он действует совершенно правильно побольше бы таких отцов на благо стране и очень жаль, что их немного! Высказывалось немало и других столь же оригинальных мыслей такого же сорта. При этом все трое снисходительно внушали Джо, что все делается для его же пользы и со временем он будет отцу благодарен. Мистер Кобб неизменно сообщал Джо, что, когда он был в его летах, родитель считал своей обязанностью походя награждать его отеческими пинками, подзатыльниками, оплеухами или наставлять его другими способами в таком же роде. В заключение Кобб всегда с многозначительным видом добавлял, что, не получи он столь правильного воспитания, он вряд ли стал бы таким человеком, каким является в настоящее время. (С этим можно было вполне согласиться, ибо Кобб бесспорно был самый тупоголовый из всей компании.)
Словом, Джон и его друзья до такой степени изводили, запугивали, раздражали и угнетали бедного Джо, так ему докучали, что не было на свете парня несчастнее, и жизнь уже становилась ему невмоготу.
Постепенно такое обхождение с ним стало, так сказать, узаконенным и общепризнанным, и в день приезда мистера Честера Джон, желая похвастать перед этим джентльменом своим родительским авторитетом, превзошел самого себя: он так допек сына придирками, что, если бы Джо не дал себе слова держать руки в карманах, когда они не заняты, неизвестно, чем бы все это кончилось. Но и самый долгий день приходит к концу, и вот наступила минута, когда мистер Честер сошел вниз и сел на свою лошадь, которая стояла уже оседланной у крыльца.
Джона в эту минуту не было поблизости, и Джо, который сидел за стойкой, размышляя о своей горькой участи и многочисленных достоинствах Долли Варден, выбежал, чтобы подержать стремя гостю и подсадить его. Только что мистер Честер очутился в седле и Джо отвесил ему учтивый поклон, как откуда-то вынырнул старый Джон и ухватил сына за шиворот.
– Ты зачем здесь? – сказал он. – Как ты смел выйти без разрешения? Хочешь улизнуть, нарушить слово и опять стать предателем? Что все это значит, сэр?
– Пусти, отец, – взмолился Джо, заметив усмешку мистера Честера и явное удовольствие, с каким достойный джентльмен наблюдал всю сцену. – Это уж слишком. Кто хочет улизнуть?
– Кто? Да ты, ты! – крикнул Джон, встряхивая его. – Это ты вздумал втираться в чужие дома, – тут Джон, по-прежнему держа одной рукой сына за шиворот, другой помахал гостю вдобавок к глубокому прощальному поклону, – и ссорить благородных джентльменов с их сыновьями. Скажешь, нет? Лучше уж придержи язык, сэр.
Джо и не пытался возражать. Это была последняя капля, переполнившая чашу унижения! Он вырвался из рук отца, бросил сердитый взгляд на отъезжавшего гостя и вошел в дом.
«Если бы не она, – думал Джо, сидя в зале за столом и опустив голову на скрещенные руки, – если бы не Долли, я сегодня же вечером навсегда покинул бы этот дом. Но если я сбегу, ей наплетут бог знает что, а я не хочу, чтобы она считала меня негодяем».
Вечерело, и в зале на своих обычных местах уже сидели Соломон Дэйзи, Том Кобб и долговязый Паркс. Через окно они видели все, что произошло. Вернувшийся со двора мистер Уиллет-старший с обычным хладнокровием выслушал комплименты всей компании и, закурив трубку, подсел к ним.
– Да, джентльмены, – начал он после длительной паузы. – Мы еще посмотрим, кто здесь хозяин. Посмотрим, кто кого обязан слушаться: мальчишки – взрослых, или взрослые – мальчишек.
– Совершенно верно, Джонни! – поддакнул Соломон Дэйзи, одобрительно кивая головой. – Что правда, то правда. Хорошо сказано, мистер Уиллет! Браво, сэр!
Джон медленно поднял глаза, долго в упор смотрел на Соломона и, наконец, к невыразимому смущению слушателей, изрек:
