Чей-то багаж

сказать.

— А все-таки эти люди, — упрямо подхватил он, словно решив призвать себя к порядку, когда вышел за ворота, — они до того — так их и этак — сентиментальны!

Обратный путь его пролегал близ военного гимнастического плаца. Здесь англичанин прошел мимо капрала, который бойко обучал молодых солдат, как перепрыгивать при помощи каната через быстрые и глубокие потоки, лежащие на их пути к славе, и при этом сам ловко бросался с помоста и пролетал по воздуху футов сто или двести, чтобы личным примером подбодрить своих учеников. И здесь же англичанин прошел мимо сидящей на возвышении маленькой Бебель (должно быть, заботливый капрал сам посадил ее туда), которая смотрела на ученье широко раскрытыми круглыми глазками, похожая на изумленную синюю с белым птичку.

«Если девчонка умрет (и поделом ему: не строй из себя такого дурака!), — думал англичанин, отвернувшись и продолжая идти своей дорогой, — он, наверное, тоже потащит венок и поднос на это нелепое кладбище».

Тем не менее англичанин еще раза два выглядывал из окна рано утром, а потом однажды спустился на площадь, когда капрал и Бебель гуляли по ней, коснулся рукой шляпы в виде приветствия капралу (огромный шаг вперед) и поздоровался с ним.

— Добрый день, мосье.

— Довольно хорошенькая у вас девочка, — сказал мистер Англичанин, взяв девочку за подбородок и глядя сверху вниз в ее удивленные голубые глазки.

— Мосье, она очень хорошенькая девочка, — вежливо поправил его капрал, сделав ударение на слове «очень».

— И послушная? — спросил англичанин.

— И очень послушная. Бедняжка!

— Ха! — Англичанин нагнулся и потрепал девочку по щечке, хоть и несколько смутившись: должно быть, ему казалось, что он слишком далеко зашел на пути к сближению. — А что эго за медаль висит у тебя на шее, малютка?

Бебель вместо ответа приложила к губам пухлый правый кулачок, и капрал предложил ей свои услуги в качестве переводчика.

— Мосье спрашивает, что это такое, Бебель.

— Это святая дева, — сказала Бебель.

— А кто дал ее тебе? — спросил англичанин.

— Теофиль.

— Кто же он такой, этот Теофиль?

Бебель рассмеялась, и смеялась весело, от души, хлопая в пухлые ладошки и топоча ножонками по каменным плитам площади.

— Он не знает Теофиля! Да он никого не знает! Он ничего не знает! — Но тут Бебель, поняв, что она слегка нарушила этикет, сунула правую ручонку в складки пышных шаровар капрала и, прижавшись к ним щечкой, поцеловала их.

— Мосье Теофиль это вы, если не ошибаюсь? — обратился англичанин к капралу.

— Это я, мосье.

— Разрешите… — Мистер Англичанин крепко пожал руку капралу и пошел прочь. Но ему чрезвычайно не понравилось, что старый мосье Мютюэль, встретив его на солнечной стороне площади, с одобрительным видом снял перед ним картуз. Отвечая на приветствие, англичанин буркнул на родном языке:

— Грецкий орех! Тебе-то какое дело?

Много недель мистер Англичанин проводил вечера в расстройстве чувств, а ночи и того хуже и все больше убеждался в том, что, как только стемнеет, вышеупомянутые окна в домах Памяти и Милосердия начинают скрипеть и что заколотил он их весьма неискусно. Вместе с тем он в течение многих недель с каждым днем все ближе и ближе знакомился с капралом и Бебель. Иначе говоря, он брал Бебель за подбородок, а капрала за руку, дарил Бебель мелкие монеты, а капралу сигары и, наконец, даже дошел до того, что обменялся трубками с капралом и поцеловал Бебель. Но все это он проделывал с каким-то стыдливым видом, и ему чрезвычайно не нравилось, что мосье Мютюэль, гуляя на солнышке, все это подмечал. И всякий раз, как англичанину казалось, будто мосье Мютюэль это увидел, он ворчал на своем родном языке:

— Опять ты здесь, грецкий орех! Тебе-то какое дело?

Короче говоря, мистер Англичанин только и делал, что наблюдал за капралом и маленькой Бебель да сердился на мосье Мютюэля за то, что тот наблюдает за ним. Одно лишь событие внесло некоторое разнообразие в это занятие: как-то раз, ветреной ночью, в городе начался пожар, и одни горожане, став цепью, принялись усердно передавать из рук в руки ведра с водой (причем англичанин деятельно помогал им), а другие — усердно бить в барабаны; и вдруг капрал внезапно исчез.

А потом так же внезапно исчезла Бебель. В течение нескольких дней после исчезновения капрала она появлялась на улице — в прискорбно немытом и нечесаном виде, — но когда мистер Англичанин заговаривал с нею, она не отвечала, пугалась и убегала прочь. Теперь же походило на то, что она убежала совсем. А Главная площадь лежала под окнами пустынная и опустевшая. Стыдясь и стесняясь, мистер Англичанин никого ни о чем не спрашивал, он только смотрел в окна, выходящие на улицу, смотрел в окна, выходящие во двор, слонялся по площади, заглядывал в парикмахерскую и проделывал все это и еще многое другое, посвистывая и напевая, с таким видом, словно и речи быть не могло, что ему кого-то недостает; но однажды после полудня, когда та сторона площади, где мосье Мютюэль обычно гулял на солнышке, была уже в тени, так что старик согласно заведенному порядку не имел никакого права выносить на улицу свою красную орденскую ленточку, он вдруг взял да и вышел навстречу англичанину, уже за двенадцать шагов сняв свой картуз! Мистер Англичанин начал было по привычке ворчать: «Тебе-то какое…» — но прикусил язык.

— Ах, как грустно, как грустно! Увы, какое несчастье, как грустно! — произнес старый мосье Мютюэль, покачивая седой головой.

— Тебе-то ка… то есть, я хотел сказать, что вы имеете в виду, мосье Мютюэль?

— Наш капрал. Увы, наш дорогой капрал!

— Что с ним случилось?

— Вы ничего не слыхали?

— Нет.

— На пожаре. Ведь он был такой храбрый, такой ревностный служака. Ах, слишком храбрый, слишком ревностный!

— Чтоб тебя черт побрал! — нетерпеливо перебил его англичанин. — Простите… я хотел сказать — меня… Я не привык говорить по-французски… Продолжайте, пожалуйста.

— И упавшим бревном…

— Боже мой! — воскликнул англичанин. — Но ведь, кажется, на пожаре погиб солдат?

— Нет. Капрал, тот самый капрал, наш дорогой капрал. Все товарищи его любили. Похороны произвели на всех трогательное впечатление… душераздирающее. Мосье Англичанин, на глазах у вас выступают слезы.

— Тебе-то ка…

— Мосье Англичанин, я уважаю ваше волнение. Я кланяюсь вам с глубоким почтением. Я не буду навязывать свое общество человеку, столь благородному.

Мосье Мютюэль, джентльмен с ног до головы, можно сказать до последней нитки его тусклой манишки, — джентльмен столь чистой воды, что, когда он сжимал сморщенной рукой дешевую жестяную табакерку с четвертью унции дешевого нюхательного табака, то любая щепотка этого табака и та превращалась в нечто джентльменское, — мосье Мютюэль проследовал дальше с картузом в руках.

— Не думал я, — сказал англичанин, погуляв несколько минут и неоднократно высморкавшись, — не думал я, когда осматривал кладбище… что мне снова придется пойти туда!

Он пошел прямо туда и, войдя в ворота, остановился, раздумывая, не спросить ли привратника, как пройти к могиле. Но он меньше чем когда-либо был расположен задавать вопросы и потому решил: «Наверное я увижу на этой могиле что-нибудь такое, что поможет мне узнать ее».