— Ну, работу выполняют слуги и батраки, и я думаю, жены фермеров тоже работают, но, конечно, госпожа, тяжелую работу должны делать мужчины, а не женщины.
— А что делают женщины? — полюбопытствовала Аста, как пес, почуявший запах зайца на охоте.
Воин удивленно посмотрел на нее.
— Как что? Остаются дома, ведут хозяйство, воспитывают детей, стараются выглядеть красивыми — вот и все. — Он был очень молод.
— Но как они тогда зарабатывают на жизнь? — не поняла Аста.
Мужчина снисходительно рассмеялся.
— Если у тебя лицо такое же красивое, как голос, госпожа, тебе не стоит об этом беспокоиться. — Видя, что она не поняла, он добавил: — Мы, мужчины, зарабатываем на жизнь для наших женщин. Разве не так среди фальконеров?
— О да, конечно, — торопливо пробормотала Аста. —Я просто думала, как у… чужаков. Мы их так редко видим.
Старейшая из женщин подошла к ней и сердито посмотрела, повторив жест с вуалью; предводитель мужчин тоже подошел.
— Лоррил! — резко прервал он их разговор. Потом мягче добавил: — Женщины принадлежат фальконерам. — Это было уже предупреждение.
Воины принялись разгружать и заносить в один из полуразрушенных домов мешки с зерном и сушеными фруктами, а также металлические инструменты, какими могли пожертвовать. Они восстановили дома, огородные участки и все остальное, как в предыдущем году сделали фальконеры. Они натаскали камней для печей в домах и даже поставили вокруг домов изгороди. Их было двенадцать человек, но работали они, как двадцать женщин, и все, что оставалось делать женщинам, — это только готовить еду.
Ночью воины спали в своих спальных мешках в стороне от дома, в котором разместились женщины, но как-то в сумерках один из них подошел к хижине Ароны. При этом он озирался, как вор. Она почти не поняла его слов, но голос его звучал как-то странно. И тут он попытался обойтись с ней, как это делал Осеберг, Но грубо, словно фальконер. Сопротивляться воину, кричать — это смерть. Но ведь эти воины не фальконеры, а она не хочет иметь ребенка. Пытаясь высвободиться, она закричала, начала упираться ногами.
В хижину вбежали трое представителей чужаков. Бросив всего один взгляд на происходящее, первый из них ударил напавшего на Арону кулаком под подбородок, а другой рукой попал в живот. Тот со стоном упал, а предводитель холодно сказал:
— Я тебя предупреждал, Харок, что эти женщины принадлежат фальконерам! Пять плетей. — Остальные двое вытащили Харока. Предводитель поклонился Ароне, как это делал Эгил. — Прошу принять мои искренние извинения, миледи. Этого человека строго накажут.
Арона слышала, как он, выходя из дома, про себя буркнул:
— Если фальконеры об этом узнают, Харок мертв — и я вместе с ним.
Если фальконеры услышат, будет мертва Арона и все остальные женщины. Но девушке почему-то не хотелось об этом говорить кому-либо.
— Мне нравятся эти чужаки, — задумчиво произнесла Аста, дочь Леннис.
— У них совсем другие обычаи, — прошептала Марра, дочь Аннет. — Один просил меня зачать дочь, но их старейший отругал его.
— Они не такие, как фальконеры, — согласилась третья женщина. — И не такие, как женщины. Кто может понять эти странные существа?
Аста подняла голову, потом быстро опустила.
Эгил выпрямился и вытер лоб. Последние упавшие деревья убраны с полей и аккуратно сложены в стороне. Там несколько сильных молодых женщин рубили их на дрова. А это что за шум? Выкрики и аплодисменты. Это женщины, собравшиеся вокруг, приветствуют двух молодых людей. Среди них и Арона, вернувшаяся с тропы, она тоже это слышит! И Аста, дочь Леннис, которая смотрит на него с откровенным восторгом. Сердце Эгила забилось.
Он никогда не думал, что тяжелая работа будет ему нравится больше учения, но госпожа Бирка больше ничему его не учит. Немного о погоде, немного о растениях и животных, другие сказки старых бабок, как будто он собирается стать травницей. Еще беседа о мужчинах и женщинах, во время которой он краснел. Да к тому же все только о женских делах. Неприлично до такой степени, что поверить трудно. А ему хочется учиться писать и считать. Если это доступно женщинам, он тоже сможет!
Новая нанимательница Осеберга подошла и сердечно хлопнула его по спине.
— Хорошая работа, девушка! — прогудела она и улыбнулась им обоим. Потом села на ближайшее бревно и вздохнула.
— Надеюсь, группа с тропы принесла немного металла, чтобы выковать из него инструменты.
— А железный котел может пригодиться? — невинно поинтересовалась Лойз, дочь Аннет. Раньше в большом котле росли цветы у ее крыльца. Теперь в торопливо очищенном от земли котле хранилось то, что она и ее дочери спасли от уничтожения.
У Эгила обвис рот.
— Котел моей матери! — воскликнул он.
Лойз посмотрела на него и фыркнула. У нее было грязное лицо, одежда тоже грязная и рваная. Брюки на ней, промокшие и грязные с ног до подола платья. Но держала она себя, как жена мэра Кедровой Вершины.
— Котел мой, я его честно выменяла, — укоризненно проговорила она. — Я дала твоим матери и сестрам приют, когда им некуда было идти, в обмен они предложили мне котел.
Нориэль пристально посмотрела на Эгила.
— Отвечай быстрее. Правда ли, что твоя мать слабоумная, как утверждает повсюду Лойз?
Эгил поднял топор, опустил его, распрямился, стройный и высокий.
— Моя мать, — очень серьезно ответил он, — полностью владеет своим рассудком и имеет немало способностей. Она пришла сюда, не зная ваших… обычаев и вашего языка. Но в нормальных обстоятельствах ей эти знания и не нужны. — Он говорил на ломаном языке деревни, но чем дальше, тем все лучше, а если не знал какого-нибудь слова, вставлял свое. Лойз нахмурилась, Нориэль тоже.
— Она не слабоумная, — повторил на их языке Эгил. — Она просто не знает ваш образ жизни и язык. — Он хотел сказать: «Да и зачем ей это?», но понимал, что это говорит его гордость. И такими словами он повредит матери. Поэтому он только сказал: — Я бы хотел передать это дело… — он поискал нужное слово… — передать тому, кто… — попробовал он снова.
— Судье, — подсказала Нориэль. Потом дала определение: — Это та, кто решает, что правильно, а что нет. — Эгил благодарно кивнул. Нориэль нахмурилась. — Старейшая Метчильд умерла в Ночь Бури. Но я думаю, ты прав. Этим должен заняться совет старейших. — Она поискала глазами ближайшую девочку и попросила: —Леатрис! Отыщи и приведи к нам пришелицу Элизабет. Мы должны поговорить с ней. — Потом повернулась и сказала, явно давая понять, что разговор окончен: — Спасибо, девушка.
Новая старейшая, Раула, дочь Милены, стряхнула грязь с юбки, достала изношенное веретено из кармана и подняла его, требуя тишины. Элизабет, дочь Сигера, и Лойз, дочь Аннет, встали со своих мест и подошли к торопливо собранным старейшим, не глядя друг на друга. Старейшие долго разговаривали с обеими женщинами, потом подозвали всех остальных, кроме человека, которого это тоже касалось, — Эгила, сына Лизы. Эгил сидел рядом с Ароной на камне, глядя, как она делает записи на глиняной табличке, обитой деревом. Ее отыскали в развалинах и торопливо починили.
— Дело о котле, — объявила старейшая после долгих переговоров. — Мы установили, что он принадлежит Элизабет, дочери Сигер, которая передала его Лойз, дочери Аннет, за еду и убежище. Три женщины подтвердили, что такой обмен был сделан по предложению Лойз, дочери Аннет, и что Элизабет, дочь Сигер, согласилась, потому что считала, что у нее не было выбора. Семь человек подтвердили, что Элизабет, дочь Сигер, не представляла себе истинной ценности котла.
— Да она слабоумная, бедняга, — упрямо настаивала Лойз, дочь Аннет.
Старейшая набросилась на нее, как кошка на кролика.
— Если Элизабет, дочь Сигер, не обладает здравым рассудком, всякая торговля с ней нечестная и потому незаконная. А что ты скажешь, Элизабет, дочь Сигер?
Пришелица покраснела.
