Выйдя со своей драгоценной добычей, она заперлась в своей комнате. Оказывается, он записывал баллады, которые пел ей. Раздражение смешивалось с пониманием: конечно, он не хочет, чтобы были забыты предания его народа. А делиться справедливо он так и не научился. Но зачем закрывать хранилище записей?
Что за люди жили в Кедровой Вершине?
Арона заглянула к ткачихе Элтее, просто чтобы поговорить об Эгиле с его младшей сестрой. Ловри восхищалась им. Она ничего не говорила о его злых шутках или о грубости, но хвастала:
— Никто к нам не пристает, когда он рядом.
Ближайшая к Эгилу по возрасту среди пришелиц Леатрис делилась своими словами, как драгоценными пряностями.
— Он красив, — восхищалась она. — Он честолюбив. Все говорят, что когда-нибудь он станет большим человеком. — Другими словами, Леатрис его захвалила.
Хозяйка мулов Дарран заметила:
— Хороший работник. Говорит гладко. Любит командовать. Умеет обращаться с мулами.
— Эгил? — с энтузиазмом воскликнул Осеберг. — Он лучше всех!
Арона уселась на край рабочего стола в кузнице.
— Он не ревнует, что вы с Бритис стали сестрами-подругами?
Осеберг засмеялся.
— Ревнует? Он рад. Сам мне сказал. Во всяком случае она не в его вкусе. — Лицо его омрачилось. — Но это ужасно: я вижусь с Бритис, только когда мамы нет поблизости.
Осеберг любит Эгила. Каковы бы ни были его манеры, у Осеберга доброе сердце.
Бритис с удовольствием рассказала Ароне, каково жить с он-чужаком.
— Приятно! Как сестра-подруга, только лучше. О, конечно, у Осеберга бывают странности, — призналась она. — Она ужасно расстраивается из-за того, что я должна буду ходить к фальконерам. Она просила меня больше этого не делать. Но мне сейчас это и не нужно! — Она хихикнула, наклонила голову и посмотрела застенчиво. — Делать детей таким образом гораздо приятней. Ты должна сама попробовать. — Бритис немного подумала. — Осеберг хочет, чтобы я делала всю работу по дому, а она сама работает снаружи, но она такая сильная и так много успевает, что это только справедливо. — Она поджала губы. — Но Осеберг не приходит ко мне, пока не убедится, что ее ужасная старая мать не умрет с голоду и не замерзнет. Я считаю это справедливым: она все-таки ее мать.
Неужели в Эгиле есть нечто такое, чего она, Арона не видит? Она нанесла еще один визит. Отправилась на новую ферму, которую дали матери Эгила в обмен на котел. Госпожа Элизабет, подоткнув юбку и обвязав волосы шарфом, работала мотыгой в поле. Эгил пообещал ей: «Ты не будешь работать на земле, мама. Я всё сделаю». И убежал в Дом Записей, оставив ее с фермой которую она не хотела, и со всей работой, которую здесь нужно выполнять. Он лжец, хулиган и безнадежно избалован. Арона нерешительно постояла на дороге потом окликнула хозяйку.
— Знаешь, он ведь у меня старший, — говорила госпожа Элизабет. Они сидели на крыльце и пили травяной чай. — До сих пор я одна не могу заработать на жизнь. Наверно, я его слишком избаловала. Но у него не было ни дяди, ни старшего брата, чтобы поставить его на место. И, конечно, он был наследником пекарни Харальда. — Она взглядом спрашивала, что именно и почему интересует Арону.
Арона, которая сама была старшей в большой семы и всегда выделялась среди других девочек, кивнула Госпожа Элизабет, плохо владеющая языком деревни так же мудра, как старейшие.
— А почему ты разрешаешь ему говорить за тебя? — спросила она. — Разрешаешь указывать тебе, что делать, и соглашаешься на то, чего не хочешь? Ты его мать, а он все еще девушка! Почему он иногда действует как хулиган, а потом становится мягким и нежным? Почему он считает, что госпожа Нориэль может поступать, как фальконер? И почему он всегда считает, что только он прав?
Элизабет покачала головой и негромко рассмеялась.
— Ты не знакома с матерью его отца. Норин была такой же несгибаемой, как Хуана, но умнее и очень хорошо говорила… когда это ей было нужно. Эгил похож на нее, и пока она была жива, он был ее любимцем. В этом-то и беда.
Тут на пороге показалась Хуана, дочь Гунтира, и презрительно хмыкнула. Госпожа Элизабет покачала головой.
— Я ведь не могла допустить, чтобы она умерла с голоду.
Арона слышала, что Хуана, дочь Гунтира, поселилась в одном из домов посещения, работала там в огороде и жила тем, что могла занять у изголодавшихся жительниц деревни и родственников. «Так ей и надо», — думала Арона, вспоминая, какое лицо в тот день было у госпожи Нориэль. Но Осеберг, дитя Моргата, не должен разрываться между своей матерью и ее недругами.
Эгил открыто восхищался глупостью Хуаны и спел Ароне несколько баллад, в которых рассказывалось о женщинах, предпочитавших смерть «бесчестью». Бесчестье — это когда их заставляли заводить ребенка против желания. Спросив его, какое отношение это имеет к предложению дружбы госпожи Нориэль, Арона выслушала его ответ с растущим изумлением.
— Эгил! Это противоречие в терминах! К тому же даже если бы тетя Нориэль была способна сделать такое, она никогда бы не сделала.
«Госпожа Элизабет слишком добра, и это делает ее легкой добычей», — с опустившимся сердцем подумала Арона.
Волшебница отказалась разговаривать с Эгилом. Она сказала, что это связано с тайной сознания, а ее нельзя нарушать, если жизни не грозит опасность. Арона прикусила губу, думая о ней. Может ли помочь ей госпожа волшебница? Жители деревни и так косо на нее посматривают и делают за спиной знаки «убереги меня от фальконера», когда она проходит. Не хотят навлекать на себя неудачу.
— Меня винят в Повороте, — объяснила волшебница Ароне, когда та спросила ее об этом.
— Но ты спасла нас от худшего, — возразила Арона, вспоминая ужасную ночь в пещере.
— Но люди помнят, что мы начали Поворот, — мягко добавила волшебница. — И если у меня была возможность спасти их от худшего, почему я вообще не предотвратила ужасы этой зимы? Это старая, старая история, девочка. Но я передам твои сомнения относительно Эгила старейшим.
Арона покачала головой.
— Слишком быстро после последнего собрания. Я от всех слышу, что они не хотят больше ссор. А Эгил ведет себя прекрасно на виду у старух, — с горечью вздохнула она. — Госпожа Марис не хочет слышать о нем ничего дурного.
Ароне показалось, что в воздухе повисло слово «сенильная», но никто не решался произнести его вслух. Она ушла из дома волшебницы и отправилась к госпоже Марис.
Хранительница лежала в постели, кашляла и дышала со свистом.
— Эгил! — закричала Арона. Ответа не было. Арона побежала за целительницей.
Пришли госпожа Флори и ее ученица Ханна, дочь Элизабет. Целительница приложила ухо к груди больной старухи и попросила ее покашлять. В это время в комнату вошел Эгил. Лицо Ханны осветилось.
— Эгил! — воскликнула она.
Эгил подхватил свою младшую сестру и поднял.
— Здравствуй, яблочный цвет, — весело приветствовал он девочку и опустил ее. — Что с хранительницей? — поинтересовался он непосредственно у госпожи Флори, как будто ни Ароны, ни Ханны здесь нет.
Госпожа Флори покачала головой.
— У нее легочная лихорадка. Я сделаю настой от кашля. Держите ее в тепле и давайте побольше пить.
— Ты слышала, Арона? — спросил Эгил. — Я буду в комнате для записей. — И он ушел.
Госпожа Флори подняла брови, но ничего не сказала.
В доме не оказалось меда. Нахмурившись, Арона собрала кое-что из украшений, чтобы поменяться с Олвит, пасечницей. Эгил высунул голову из комнаты записей и предложил браслет, который подарила ему Даранн, хозяйка мулов. Благородно с его стороны! Но почему он пишет, когда должен ухаживать за больной хозяйкой? Друг, хулиган, хулиган, друг. Да кто он такой, этот Эгил, дочь Элизабет?
