ходить? Именно потому. Могли бы мы ходить, друзья мои, не имея сил? Не могли бы. Что сталось бы с нами, если бы мы не имели сил, друзья мои? Наши ноги отказались бы носить нас, наши колени подогнулись бы, наши лодыжки вывихнулись бы, и мы рухнули бы на землю. Так откуда же, друзья мои, черпаем мы на нашей бренной земле силу, потребную членам тела нашего? Не из хлеба ли в его разнообразных видах, вопрошает Чедбенд, озирая стол, - не из масла ли, каковое сбивается из молока, которое уделяет нам корова; не из яиц ли, кои несет домашняя птица; не из ветчины ли, не из языка ли, не из сосисок ли и тому подобного? Из этого самого. Итак, вкусим же от яств отменных, расставленных перед нами.
Хулители не одобряют подобных словоизвержений, следующих друг за другом, как ступеньки лестницы, и не видят в них признаков одаренности мистера Чедбенда. Но это только доказывает их решимость предавать его хуле, ибо всякий знает по личному опыту, что 'чедбендовский' ораторский стиль широко распространен и пользуется большим успехом. Так или иначе, мистер Чедбенд, закончив свою мысль, на время умолкает и, сев за стол мистера Снегсби, мастерски расправляется с яствами. Превращение всякого рода пищи в жир упомянутого вида - процесс, столь привычный для этого образцового судна, что, когда мистер Чедбенд приступает к еде и питью, его смело можно уподобить большому салотопенному заводу или крупной фабрике, производящей ворвань для оптовой продажи. В этот каникулярный вечер в Куке-Корте, выходящем на Карситор-стрит, 'завод' работает так энергично, что, когда работа заканчивается, склад оказывается битком набитым.
На этой стадии приема Гуся, которая все еще не оправилась от своей первой неудачи, но не упустила ни одного возможного и невозможного случая осрамить себя и весь дом, - достаточно кратко упомянуть, что, взяв стопку тарелок, она с их помощью исполнила бравурный военный марш на голове мистера Чедбенда, а потом увенчала этого джентльмена блюдом с пышками, - на этой стадии приема появляется Гуся и шепчет на ухо мистеру Снегсби, что его вызывают.
- Меня вызывают, говоря напрямик, в лавку, - объявляет мистер Снегсби, поднимаясь, - поэтому уважаемые гости, может быть, извинят меня, если я отлучусь на минутку.
Мистер Снегсби спускается в лавку, а там оба подмастерья смотрят во все глаза на полицейского - квартального надзирателя, - который держит за плечо оборванца-подростка.
- Боже мой, что такое? - осведомляется мистер Снегсби. - Что тут происходит?
- Этому малому, - говорит квартальный, - тысячу раз приказывали проходить, не задерживаясь на одном месте, но он не хочет...
- Да неужто я задерживаюсь, сэр? - горячо возражает подросток, вытирая грязные слезы рукавом. - Я не задерживаюсь, а сроду все хожу да хожу. Куда ж мне идти, сэр, и разве можно ходить больше, чем я хожу!
- Он не желает слушаться и задерживается на одном месте, - спокойно объясняет квартальный, слегка вздернув головой характерным для полицейских движением, чтобы шее было удобнее в твердом воротнике, - не желает, да и только, хотя не раз получал предупреждения, и я поэтому вынужден заключить его под стражу. Это такой упрямый сорванец, каких я в жизни не видывал. Не желает проходить, и все тут.
- О господи! Да куда ж мне идти! - кричит мальчик, в отчаянии хватаясь за волосы и топая босой ногой по полу в коридоре мистера Снегсби.
- Не дурить, а не то я с тобой живо расправлюсь! - внушает квартальный, невозмутимо встряхивая его. - Мне приказано, чтобы ты не задерживался. Я тебе это пятьсот раз говорил.
- Да куда ж мне деваться? - взвизгивает мальчик.
- М-да! А все-таки, знаете, господин квартальный, это разумный вопрос, - оторопело произносит мистер Снегсби и покашливает в руку, выражая этим кашлем величайшее недоумение и замешательство. - В самом деле, куда ему деваться, а?
- Насчет этого мне ничего не приказано, - отвечает квартальный. - Мне приказано, чтобы этот мальчишка не задерживался на одном месте.
Слышишь, Джо? Ни тебе да и никому вообще нет дела до того, что великие светила парламентского неба вот уже много лет не показывают тебе своей деятельностью примера продвижения вперед без задержки. Это мудрое правило, это глубоко философское предписание относится только к тебе, и оно сущность и завершение твоего нелепого бытия на земле. Проходи, не задерживайся! Ты, конечно, не должен уходить совсем, Джо, ибо на это великие светила никак не согласны, но... проходи, не задерживайся!
Мистер Снегсби ничего не говорит по этому поводу. Он вообще ничего не говорит, но покашливает своим самым безнадежным кашлем, намекая на полную безвыходность создавшегося положения. К тому времени мистер и миссис Чедбенд и миссис Снегсби, заслышав спор, выходят на площадку лестницы. Гуся и не уходила из коридора, так что теперь все общество в сборе.
- Вопрос в том, сэр, - снова начинает квартальный, - знаете ли вы этого малого? Он говорит, что знаете.
Миссис Снегсби немедленно кричит с площадки:
- Нет, не знает!
- Кро-ше-чка! - умоляет мистер Снегсби, устремив глаза вверх, на лестницу, - дорогая, позволь уж мне! Прошу тебя, имей капельку терпения, душечка. Я немного знаю этого мальчугана и, право же, господин квартальный, не могу сказать о нем ничего плохого, скорей наоборот.
После чего владелец писчебумажной лавки рассказывает квартальному грустную историю своего знакомства с Джо, опустив эпизод с полукроной.
- Так, так! Значит, он не врет, - говорит квартальный. - Когда я его забрал на Холборне, он сказал, что вы его знаете. Тут какой-то молодой человек из толпы заявил, что знаком с вами, что вы почтенный домохозяин, и если я зайду к вам навести справки, он тоже придет сюда. Молодой человек, очевидно, не собирается сдержать свое слово, но... Ага! вот и он!
Входит мистер Гаппи и, кивнув мистеру Снегсби, с писарской рыцарственностью снимает цилиндр перед дамами, собравшимися на лестнице.
- Я как раз шел из конторы, - говорит мистер Гаппи торговцу, - вижу скандал, и кто-то упомянул ваше имя, вот я и подумал, что надо бы разузнать, в чем дело.
- Вы очень любезны, сэр, - отзывается мистер Снегсби, - я вам очень благодарен.
И мистер Снегсби снова рассказывает о своем знакомстве с мальчиком, снова опуская эпизод с полукроной.
- Теперь я знаю, где ты живешь, - обращается квартальный к Джо. - Ты живешь в Одиноком Томе. Тихое местечко, вполне приличное для житья, а?
- Как же я могу жить в более приличном месте, сэр? - возражает Джо. Попробуй-ка я попроситься в тихое, приличное место, да там со мной и разговаривать не станут. Кто же захочет пустить в приличную квартиру такого нищего бродягу, как я?
- Так, значит, ты очень бедный, да? - спрашивает квартальный.
- А как же, сэр! Куда уж бедней быть, - отвечает Джо.
- Теперь судите сами! Не успел я к нему притронуться, как вытряхнул из него вот эти две полукроны! - говорит квартальный, показывая монеты всему обществу.
- Только и осталось, мистер Снегсби, - объясняет Джо, - только всего и осталось от того соверена, что мне дала леди под вуалью, а говорила, будто служанка, та, что пришла вечером на мой перекресток и велела показать ваш дом и дом, где он помер, тот, кому вы переписку давали, а еще кладбище, где его зарыли. Говорит мне: 'Ты, говорит, мальчик, который был на дознании?' говорит. Я говорю: 'Да', - говорю. Она говорит: 'Можешь, говорит, показать мне все те места?' Я говорю: 'Да, говорю, могу'. Она говорит: 'Покажи'; я и показал, а она дала мне соверен, а сама улизнула. А мне от этого соверена толку мало, - жалуется Джо, проливая грязные слезы, - пришлось заплатить пять шиллингов в Одиноком Томе, чтобы разменяли монету, а то не соглашались; потом один парень украл у меня еще пятерку, когда я спал, да один мальчишка девять пенсов стянул, а хозяин, тот еще больше высосал на пьянку.
- Неужто ты надеешься, что кто-нибудь поверит этим вракам насчет какой-то леди и соверена? - говорит квартальный, косясь на него с невыразимым презрением.
- Ни на что я не надеюсь, сэр, - отвечает Джо. - Вовсе я ничего не думаю, но это правда истинная.
- Вот он каков, сами видите! - обращается квартальный к своим слушателям. - Ну, мистер Снегсби, если я на этот раз не посажу его под замок, вы поручитесь за то, что он не будет задерживаться на одном месте?
