двадцать миллионов по двадцати процентов, двадцать...
Но тут ее внезапно прерывает летящая подушка, которую посетитель, ошарашенный новизной этого своеобразного эксперимента, ловит в тот самый миг, когда она, как всегда, уже чуть было не придавила старуху.
- Дура зловредная! Скорпион... зловредный скорпион! Жаба разомлевшая! Трещотка, болтунья, ведьма на помеле, сжечь тебя давно пора! - задыхается старик, распростертый в кресле. - Любезный друг, встряхните меня немножко!
Изумленный мистер Джордж переводит глаза с одного на другую, а выслушав просьбу, хватает своего почтенного знакомца за шиворот и легко, словно куклу, сажает его прямо, раздумывая, по-видимому: 'Уж не вытрясти ли из старца всякую возможность швыряться подушками и не стряхнуть ли его в могилу?' Поборов искушение, он все же так трясет старика, что голова у того мотается, как у балаганного арлекина, потом ловко сажает его в кресло и столь резким движением поправляет на нем ермолку, что старик после этого добрую минуту моргает глазами.
- О господи! - вздыхает мистер Смоллуид. - Довольно! Благодарю вас, любезный друг, довольно. Ох, боже мой, не продохнуть! О господи!
Мистер Смоллуид бормочет все это, явно побаиваясь своего любезного друга, который все еще маячит перед ним и кажется ему еще более крупным, чем раньше.
Однако устрашающее видение постепенно оседает на свой стул и глубоко затягивается табачным дымом, утешая себя следующими философскими размышлениями вслух:
- Вы, пожалуй, правы, что соблюдаете условие со своим приятелем в Сити, почтенный, - ведь его имя начинается с буквы 'Ч'.
- Вы что-то сказали, мистер Джордж? - спрашивает старик.
Кавалерист, мотнув головой, наклоняется вперед, держа трубку в правой руке, и, облокотившись на правое колено, другую руку кладет на левое, по-военному отставив левый локоть, затем снова подносит трубку ко рту. Покуривая, он серьезно и внимательно смотрит на мистера Смоллуида, время от времени разгоняя клубы дыма, чтобы лучше видеть старика.
- Мне думается, - говорит он, чуть меняя позу, чтобы плавным округлым движением поднести стакан к губам, - что я единственный из живых людей (да и мертвых тоже), кому удалось заставить вас потратить деньги на трубку.
- Пожалуй! -соглашается старик. - Сказать правду, я никого не приглашаю в гости, мистер Джордж, и никого не угощаю. Не могу себе этого позволить. Но раз уж вы, хоть и вежливо, настояли на трубке...
- Дело не в том, сколько она стоит, - это мелочь. Просто мне пришла блажь вытянуть из вас хоть это. Получить хоть что-нибудь за свои деньги.
- Ха! Вы предусмотрительны, сэр, вы предусмотрительны! - восклицает дедушка Смоллуид, потирая ноги.
- Очень. И всегда был. - Пых! - Вот вам неоспоримое доказательство моей предусмотрительности, - я нашел дорогу сюда. - Пых! - И еще одно - я сделался тем, кем являюсь теперь. - Пых! - Я славлюсь своей предусмотрительностью, - говорит мистер Джордж, спокойно продолжая курить. Она-то меня и вывела в люди.
- Не унывайте, сэр. Вы еще можете выйти в люди.
Мистер Джордж смеется и делает глоток.
- Может быть, у вас есть родственники, которые согласятся уплатить этот должок, - спрашивает дедушка Смоллуид, и в глазах его зажигаются огоньки, а может, среди них найдутся два-три кредитоспособных человека, которые поручатся за вас, так, чтобы я мог уговорить своего приятеля в Сити дать вам новый заем? Мой приятель в Сити удовольствуется двумя кредитоспособными поручителями. Неужели у вас нет таких родственников, мистер Джордж?
Продолжая курить, мистер Джордж отвечает на это с невозмутимым видом:
- Ежели бы они и были, я все равно не стал бы их беспокоить. В юности я и так причинил немало беспокойства своей родне. Может быть, это и хорошо, когда блудный сын, в лучшие свои годы только прожигавший жизнь, наконец раскаивается, возвращается к порядочным людям, которые не могли им гордиться, и живет на их счет; но это не в моем духе. Если уж ты ушел из дому, то, по-моему, лучший вид покаяния - держаться подальше от своих.
- Но естественная привязанность, мистер Джордж? - возражает дедушка Смоллуид.
- К двум кредитоспособным поручителям, а? - говорит мистер Джордж, покачивая головой и спокойно покуривая. - Нет. Это тоже не в моем духе.
Дедушка Смоллуид, после того как его в последний раз встряхнули, мало-помалу соскальзывал с кресла, а теперь превратился в узел тряпья, из которого раздается голос, зовущий Джуди. Эта гурия появляется, привычно встряхивает его, и старец приказывает ей остаться в комнате, ибо он, по-видимому, остерегается докучать гостю просьбами о помощи.
- Да! - начинает приведенный в порядок дедушка Смоллуид. - Если бы вам удалось разыскать капитана, мистер Джордж, - это бы вас поставило на ноги. Помните, как вы в первый раз пришли сюда, прочитав наши объявления в газетах, - когда я говорю наши, я имею в виду объявления моего приятеля в Сити и еще двух-трех человек, которые таким же образом помещают свои капиталы и так со мной дружны, что изредка помогают мне в моей нужде, - вот если бы вы тогда услужили нам, мистер Джордж, это поставило бы вас на ноги.
- Я бы не прочь стать на ноги, как вы выражаетесь, - говорит мистер Джордж, продолжая курить, однако уже несколько утратив спокойствие духа, ибо с той минуты, как Джуди вошла и стала за стулом дедушки, он до некоторой степени находится во власти каких-то чар, - но, конечно, не очарования, - и не в силах оторвать глаза от нее, - я бы не прочь стать на ноги, однако, в общем, я рад, что это не удалось.
- Почему же, мистер Джордж? Почему, скажите, ради... ради ведьмы? спрашивает дедушка Смоллуид, явно раздраженный.
(Слово 'ведьма', вероятно, вырвалось у него потому, что взгляд его упал на спящую миссис Смоллуид.)
- По двум причинам, почтенный.
- Какие же это две причины, мистер Джордж? Какие, скажите, ради...
- Нашего приятеля в Сити? - доканчивает его фразу мистер Джордж, спокойно отпивая из стакана.
- Да, если хотите. Какие причины?
- Во-первых, - отвечает мистер Джордж, по-прежнему не отрывая глаз от Джуди, словно она так стара и так похожа на дедушку, что безразлично, к кому из них обоих обращаться, - вы, джентльмены, меня провели. Вы писали в объявлениях, что мистер Хоудон (или капитан Хоудон, если верить поговорке: 'Капитан - капитаном и останется') может узнать от вас нечто для него полезное.
- Ну? - резким, пронзительным голосом понукает его старик.
- Вот вам и ну! - говорит мистер Джордж, не переставая курить. - Не велика польза, когда тебя сажают в тюрьму по приговору лондонских торговцев, а ведь так оно и было бы, явись он к вам.
- Почем вы знаете? Богатые родственники могли бы уплатить его долги целиком или хоть частично. Не мы провели его, а он - нас. Он задолжал нам кучу денег. Я скорей задушу его, чем прощу ему долг. Как вспомнишь про него... - рычит старик, растопырив бессильные пальцы, - так бы и задушил его сию же минуту.
Во внезапном порыве ярости он запускает подушкой в безобидную миссис Смоллуид, но подушка, никого не задев, пролетает мимо, ее кресла.
- Я и сам знаю, - отзывается кавалерист, на мгновение вынимая трубку изо рта и переводя глаза, следившие за полетом подушки, на головку трубки, которая едва курится, - я и сам знаю, что он сорил деньгами и промотался. Я долгое время был с ним, когда он во весь опор мчался к разорению. Болен он был или здоров, богат или беден, я всегда находился при нем. Вот этой самой рукой я удержал его однажды, когда он уже прошел через все, разбил все в своей жизни... и поднес пистолет к виску.
- Жалко, что не выстрелил! - говорит благожелательный старец. - Жалко, что голова его не разлетелась на столько кусков, сколько фунтов он задолжал!
- Случись так, от нее бы, конечно, только пыль осталась, - холодно отзывается кавалерист. - Так или иначе, когда-то у него было все молодость, надежды, красота; потом не осталось ничего, и хорошо, что я не
