что не жаловался и, как ни странно, ничуть о себе не беспокоился.
Придя домой, я оставила его ненадолго в передней, - где он съежился в углу оконной ниши, глядя перед собой остановившимися глазами, такими безучастными, что его оцепенелое состояние никак нельзя было объяснить сильным и непривычным впечатлением от яркого света и уютной обстановке, в которую он попал, - а сама пошла в гостиную, чтобы поговорить с опекуном. Там я увидела мистера Скимпола, который приехал к нам в почтовой карете, как он частенько приезжал - без предупреждения и без вещей; впрочем, он постоянно брал у нас все, что ему было нужно.
Опекун, мистер Скимпол и я, мы сейчас же вышли в переднюю, чтобы посмотреть на больного. В передней собралась прислуга, а Чарли стояла рядом с мальчиком, который дрожал в оконной нише, как раненый зверек, вытащенный из канавы.
- Дело дрянь, - сказал опекун, после того как задал мальчику два-три вопроса, пощупал ему лоб и заглянул в глаза. - Как ваше мнение, Гарольд?
- Лучше всего выгнать его вон, - сказал мистер Скимпол.
- То есть как это - вон? - переспросил опекун почти суровым тоном.
- Дорогой Джарндис, - ответствовал мистер Скимпол, - вы же знаете, что я такое - я дитя. Будьте со мной строги, если я этого заслуживаю. Но я от природы не выношу таких больных. И никогда не выносил, даже в бытность мою лекарем. Он ведь других заразить может. Лихорадка у него очень опасная.
Все это мистер Скимпол изложил свойственным ему легким тоном, вернувшись вместе с нами из передней в гостиную и усевшись на табурет перед роялем.
- Вы скажете, что это ребячество, - продолжал мистер Скимпол, весело посматривая на нас. - Что ж, признаю, возможно, что и ребячество. Но ведь я и вправду ребенок и никогда не претендовал на то, чтобы меня считали взрослым. Если вы его прогоните, он опять пойдет своей дорогой; значит, вы прогоните его туда, где он был раньше, - только и всего. Поймите, ему будет не хуже, чем было. Ну, пусть ему будет даже лучше, если уж вам так хочется. Дайте ему шесть пенсов или пять шиллингов, или пять фунтов с половиной, - вы умеете считать, а я нет, - и с рук долой!
- А что же он будет делать? - спросил опекун.
- Клянусь жизнью, не имею ни малейшего представления о том, что именно он будет делать, - ответил мистер Скимпол, пожимая плечами и чарующе улыбаясь. - Но что-нибудь он да будет делать, в этом я ничуть не сомневаюсь.
- Какое безобразие, - проговорил опекун, которому я наскоро рассказала о бесплодных хлопотах женщин, - какое безобразие, - повторял он, шагая взад и вперед и ероша себе волосы, - подумайте только - будь этот бедняга осужденным преступником и сиди он в тюрьме, для него широко распахнулись бы двери тюремной больницы и уход за ним был бы не хуже, чем за любым другим больным мальчиком в нашем королевстве!
- Дорогой Джарндис, - сказал мистер Скимпол, - простите за наивный вопрос, но ведь я ничего не смыслю в житейских делах, - если так, почему бы этому мальчику не сесть в тюрьму?
Опекун остановился и взглянул на него каким-то странным взглядом, в котором смех боролся с негодованием.
- Нашего юного друга, как мне кажется, вряд ли можно заподозрить в щепетильности, - продолжал мистер Скимпол, ничуть не смущаясь и совершенно искренне. - Мне думается, он поступил бы разумнее и в своем роде даже достойнее, если бы проявил энергию не в том направлении, в каком следует, и по этой причине попал в тюрьму. В этом больше сказалась бы любовь к приключениям, а стало быть и некоторая поэтичность.
- Другого такого младенца, как вы, пожалуй, во всем мире нет, отозвался опекун, снова принявшись шагать по комнате и, видимо, чувствуя себя неловко.
- Вы так думаете? - подхватил мистер Скимпол. - Что ж, пожалуй! Но, признаюсь, я не понимаю, почему бы нашему юному другу и не овеять себя той поэзией, которая доступна юнцам в его положении. Бесспорно, у него от природы есть аппетит, а когда он здоров, аппетит у него превосходный, надо думать. Прекрасно! И вот н тот час, когда наш юный друг привык обедать, скорее всего около полудня, - наш юный друг объявляет обществу: 'Я голоден; будьте добры дать мне ложку и накормить меня'. Общество, взявшее на себя организацию всей системы ложек и неизменно утверждающее, что у него есть ложка и для нашего юного друга, тем не менее не дает ему ложки; и тогда наш юный друг говорит: 'Значит, придется вам меня извинить, если я ее сам стяну'. Вот это и есть, как мне кажется, случай, когда энергия направлена не туда, куда следует, но зато не лишена некоторой доли разумности и некоторой доли романтики; и, право, не знаю, но я тогда, пожалуй, больше интересовался бы нашим юным другом, как иллюстрацией подобного случая, чем теперь, когда он простой бродяга... каким может сделаться кто угодно.
- Между тем, - решилась я заметить, - ему становится все хуже.
- Между тем, - весело повторил мистер Скимпол, - ему становится все хуже, как изволила сказать мисс Саммерсон со свойственным ей практическим здравым смыслом. Поэтому я рекомендовал бы вам выгнать его вон, прежде чем ему станет еще хуже.
Я, наверное, никогда не забуду того благожелательного выражения лица, с каким он все это говорил.
- Конечно, Хозяюшка, - заметил опекун, повернувшись ко мне, - я могу настоять на его помещении в больницу, если сам отправлюсь туда и потребую принять его, хотя, надо сказать, дело у нас обстоит очень плохо, если приходится этого добиваться, даже когда больной в таком состоянии. Но время позднее, погода отвратительная, а мальчик уже с ног валится. Чердак у нас над конюшней благоустроенный и там стоит койка; давайте-ка поместим мальчика туда до завтрашнего утра, а утром его можно будет закутать хорошенько и увезти. Так и сделаем.
- Вот как! - произнес мистер Скимпол, положив руки на клавиши, когда мы уже выходили. - Значит, вы идете к нашему юному другу?
- Да, - ответил опекун.
- Как я завидую вашему характеру, Джарндис! - проговорил мистер Скимпол с шутливым восхищением. - Для вас такие вещи - совершенные пустяки, и для мисс Саммерсон тоже. Вы готовы во всякое время пойти куда угодно и сделать все что угодно. Вот что значит слово 'сделаю'. А я никогда не говорю 'сделаю' или 'не сделаю', я просто говорю 'не могу'.
- Вы, должно быть, не можете даже посоветовать нам, чем помочь больному? - почти сердито спросил опекун, оглядываясь на него через плечо; подчеркиваю - только 'почти', ибо он, по-видимому, никогда не считал мистера Скимпола существом, ответственным за свои поступки.
- Дорогой Джарндис, я заметил у него в кармане склянку с жаропонижающим лекарством, и самое лучшее, что он может сделать, - это принять его. Прикажите слегка побрызгать уксусом в помещении, где он будет спать, и держать это помещение в умеренной прохладе, а больного в умеренном тепле. Но давать советы - это с моей стороны просто дерзость. Ведь мисс Саммерсон обладает таким знанием всяких мелочей и такой способностью распоряжаться по мелочам, что и без меня сумеет сделать все необходимое.
Мы вернулись в переднюю и объяснили Джо, куда хотим его поместить, а Чарли еще раз объяснила ему все сначала, но он слушал ее с тем же вялым безразличием, которое я уже заметила в нем, и только устало озирался, словно все приготовления делались не для него, а для кого-то другого. Прислуга, жалея его, очень охотно принялась нам помогать, так что мы быстро привели в порядок чердак, а несколько мужчин, из тех, что работали в усадьбе, тепло укутали мальчика и перенесли его через сырой двор. Отрадно было наблюдать, как ласково все они обращались с ним и как часто называли его 'приятелем', надеясь этим подбодрить его. Всеми операциями руководила Чарли, которая беспрестанно сновала между конюшней и домом, перенося разные укрепляющие средства и питательные кушанья, которые, по нашему мнению, не могли повредить мальчику. Опекун лично пошел навестить больного, перед тем как его оставили на ночь, и, вернувшись в Брюзжальню, чтобы написать в больницу письмо, которое наш человек должен был передать ранним утром, сообщил мне, что мальчику лучше и его клонит ко сну. Дверь на чердак заперли, сказал опекун, - на случай, если у больного начнется бред и он будет порываться бежать, а внизу ляжет человек, который услышит малейший шум над собой.
Ада была простужена и не выходила из нашей комнаты, поэтому мистер Скимпол, оставшись в одиночестве, все это время развлекался, наигрывая отрывки из жалобных песенок, а иногда и напевая их (как мы слышали издали) с большим чувством и очень выразительно. Когда мы пришли к нему в гостиную,
