Есть люди, которые жалуются, что влезать в кэб очень трудно; другие утверждают, что вылезать еще того хуже; по нашему мнению, такие мысли могут зародиться лишь в развращенном и озлобленном уме. Посадка в кэб, если она проделана с изяществом и вкусом, — зрелище чрезвычайно эффектное. Начинается оно, — как только вы подходите к стоянке и подымаете глаза, — с пантомимы, в которой участвуют все восемнадцать извозчиков, поджидающих седоков. Потом очередь за вами — вы исполняете свой балетный номер. Четыре кэба, готовые к услугам, уже покинули стоянку, и резвые лошади показывают высший класс, приплясывая в водосточной канаве под скрежет колес о край тротуара. Наметив один из кэбов, вы устремляетесь к нему. Прыжок — и вы на первой ступени подножки; полуоборот направо — и вы на второй; затем вы плавным движением ныряете под вожжи, одновременно поворачивая туловище влево, — и дело сделано. О том, куда и как садиться, можно не думать: жесткий фартук одним ударом водворит вас на место, и — поехали!
Выход из кэба, пожалуй, теоретически несколько более сложный маневр, и осуществление его на практике чуточку потрудней. Мы тщательно изучили этот предмет и пришли к выводу, что наилучший способ — просто выброситься вон, положившись на свое счастье. Очень полезно велеть извозчику сойти первым и потом прыгнуть на него — столкновение с ним существенно смягчит удар о землю, и вы не так сильно расшибетесь. Если вы намерены заплатить ровно восемь пенсов, ни в коем случае не заикайтесь об этом и не показывайте деньги, пока не очутитесь на тротуаре. Вообще лучше не скупиться. Ведь вы, собственно говоря, всецело во власти извозчика, и четыре пенса сверх положенного он рассматривает как справедливое вознаграждение за то, что не причинил вам предумышленного увечья. Впрочем, если вам предстоит проехать мало-мальски значительное расстояние, то всякая надобность в каких-либо советах и указаниях отпадает, ибо, по всей вероятности, уж на третьей миле вы легко и свободно вылетите вон.
Насколько нам известно, не было случая, чтобы извозчичья лошадь прошла три мили кряду, ни разу не упав. Ну и что ж? Тем веселей. В наше время нервных расстройств и всеобщей душевной усталости люди готовы даже дорого заплатить за любое развлечение; а уж дешевле этого и не найдешь.
Но вернемся к красному кэбу. Он был вездесущ; чтобы воочию убедиться в этом, стоило только пройтись по Холборну или Флит-стрит, по любой из оживленных улиц города. За первым же углом вас ждало интереснейшее зрелище: вывороченная тумба; разбросанные в живописном беспорядке один-два сундука, шляпная картонка, чемодан, дорожный мешок; лошадь, впряженная в кэб и с самым невозмутимым видом поглядывающая вокруг; и толпа зевак, испускающих радостные вопли, прижимая разгоряченные лица к прохладной витрине аптекарского магазина. «Скажите, пожалуйста, что здесь случилось?» — «Да вот, сэр, — извозчик». — «Кто-нибудь пострадал?» — «Только седок, сэр. Я видел, как извозчик выехал из-за угла, и говорю другому джентльмену: а шустрая, говорю, лошадка, глянь-ка, так и чешет». — «И то, — отвечает другой джентльмен. — Тут извозчик ка-ак налетит на тумбу, седока-то и вытряхнуло на мостовую». Нужно ли говорить, что это был красный кэб, а молодой человек с соломинкой во рту, который спокойно вышел из аптеки и, без тени смущения взобравшись на свой насест, пустил лошадь вскачь, — его лихой возница?
Наряду с поразительной способностью появляться одновременно в разных концах города, красный кэб обладал еще свойством возбуждать неудержимый смех даже у блюстителей закона. Вы входите, к примеру, в судебную камеру при резиденции лорд-мэра: стон стоит от хохота. Сам лорд-мэр, откинувшись на спинку кресла, так и заливается, тешась своим остроумием; у мистера Хоблера. каждая жилка на лице вздулась от смеха: не столько шутки лорд-мэра веселят его, сколько собственные; констебли и другие полицейские чины (по долгу службы) в восторге от балагурства обоих; даже бедняки, почтительно косясь на обычно столь сурового, теперь же ухмыляющегося приходского надзирателя, силятся выдавить из себя подобие улыбки. А перед судейским столом высокий сморщенный старик, заикаясь и шамкая, пытается изложить свою жалобу, — он обвиняет кучера красного кэба в вымогательстве; но кучер красного кэба, лорд-мэр и мистер Хоблер продолжают перекидываться остротами к великому удовольствию всех, находящихся в камере, за исключением потерпевшего. Дело кончается тем, что лорд-мэр, обезоруженный самобытным юмором извозчика, уменьшает размер штрафа до сущей безделицы, и тот галопом уносится в красном кэбе, дабы, не теряя времени, расправиться с очередной жертвой.
Подобно многим другим философам, кучер красного кэба, убежденный в непререкаемости своих нравственных правил, постоянно бросал вызов общественному мнению. Вообще-то говоря, он, быть может, иной раз и предпочел бы доставить седока невредимым к месту назначения, чем вываливать его на полдороге, — даже наверно предпочел бы, ибо в таком случае он, во-первых, получил бы плату за проезд, а во-вторых, подольше насладился скачкой наперегонки с каким-нибудь дерзким соперником. Но общество, взимая с него штрафы, объявило ему войну, и поэтому он вынужден был, как умел, воевать против общества. Так рассуждал кучер красного кэба и действовал соответственно: он вперял испытующий взор в седока, едва лишь тот, проехав полмили, брался за карман, чтобы приготовить деньги, и если у седока в руках оказывалось ровно восемь пенсов, выкидывал его вон.
В последний раз мы видели нашего друга дождливым вечером на Тоттенхем-Корт-роуд; между ним и маленьким, весьма словоохотливым джентльменом в зеленом сюртуке шел оживленный разговор, носивший, видимо, сугубо личный характер. Бедняга! Как мог он не возмутиться? Ему заплатили только восемнадцать пенсов сверх положенного, и он, естественно, кипел от обиды. Спор становился все ожесточенней, и, наконец, словоохотливый джентльмен, подсчитав в уме проделанный путь и обнаружив, что он и так уже уплатил лишнее, заявил о своем твердом решении завтра же потянуть извозчика в суд.
— Имейте в виду, молодой человек, завтра я вас потяну в суд, — сказал маленький джентльмен.
— Да неужто? Так-таки и потянете? — ухмыльнулся наш друг.
— И потяну, — отвечал маленький джентльмен, — вот увидите. Если только жив буду, завтра утром вам плохо придется.
Столько твердости и неподдельного негодования было в словах седока, столько гнева в энергичном движении, каким он отправил в нос понюшку табаку, что кучер красного кэба несколько опешил. С минуту он, видимо, колебался. Но только с минуту — и тотчас же принял решение.
— Стало быть, потянете? — спросил наш друг.
— Потяну! — подтвердил маленький джентльмен с еще большей яростью.
— Очень хорошо, — сказал наш друг, неторопливо засучивая рукава. — За это мне дадут три недели. Отлично. Срок кончится в половине того месяца. Ежели я заработаю еще три недели, аккурат подойдет мой день рождения и я, как всегда, получу десять фунтов. А покамест я не прочь пожить на казенный счет. Что ни говори, а квартира, харчи, стирка — и все даром. Так что держись, папаша!
И без долгих проволочек кучер красного кэба сшиб с ног несговорчивого седока, а потом кликнул полицию, чтобы она честь по чести препроводила его в кутузку.
Всякий рассказ должен иметь конец; и потому мы рады засвидетельствовать, поскольку нам это доподлинно известно, что квартира, харчи и стирка были и в самом деле безвозмездно предоставлены нашему другу. А узнали мы об этом вот каким образом: вскоре после описанного нами происшествия мы посетили Исправительный дом графства Мидлсекс с целью посмотреть, как действует недавно введенная система молчания; надеясь встретить здесь нашего утраченного друга, мы пристально вглядывались в лица арестантов. Однако его нигде не было видно, и мы уже думали, что маленький джентльмен в зеленом сюртуке не выполнил своей угрозы; но когда мы шли вдоль огорода, разбитого в дальнем углу тюремного двора, до нашего слуха откуда-то, видимо сквозь стену, вдруг донесся голос, с чувством распевавший трогательную песенку «Шляпа моя, шляпа», которая в то время только что получила всеобщее признание как ценный вклад в отечественную музыку.
Мы круто остановились: — Кто это поет?
Смотритель тюрьмы сокрушенно покачал головой.
— Пропащий человек, — сказал он. — Работать не хочет. Упорно отказывается крутить колесо. Как я ни бился, все впустую. Вот и пришлось посадить его в одиночку. Он уверяет, что ему там очень хорошо, и, кажется, не врет — целыми днями валяется на полу и горланит комические куплеты.
Стоит ли добавлять, что сердце не обмануло нас и что исполнитель комических куплетов был не кто иной, как наш столь желанный друг, кучер красного кэба?
С тех пор он исчез из поля нашего зрения, но — судя по некоторым характерным признакам — мы сильно подозреваем, что сия благородная личность приходилась дальней родней одному конюху, тому самому, которого нам довелось однажды наблюдать, когда мы шли мимо вверенной его попечению
