парах направился к выходу. Миссис Кленнэм, подперев рукой подбородок, внимательно смотрела ему вслед сумрачным, подозрительным взглядом; а Эффери, точно завороженная, не спускала глаз со своей госпожи.
Но вот миссис Кленнэм медленно и задумчиво отвела взгляд от двери, в которую вышел мистер Панкс, и устремила его на Крошку Доррит, только что поднявшуюся с ковра. Слегка нахмурясь, вдавив подбородок в ладонь, больная пристально смотрела на нее до тех пор, пока не заставила оглянуться. Под ее зорким, испытующим взглядом Крошка Доррит смешалась, покраснела и опустила глаза. Миссис Кленнэм продолжала глядеть на нее по-прежнему.
– Крошка Доррит, – сказала она, наконец. – Что вы знаете об этом человеке?
– Очень немного, сударыня. Я видела его несколько раз, и однажды он заговорил со мной, вот, пожалуй, и все.
– Что же он вам сказал?
– Я не слишком хорошо поняла его, он говорил так странно. Но ничего грубого или неприятного в его словах не было.
– Зачем он старается увидеть вас здесь?
– Не знаю, сударыня, – чистосердечно отвечала Крошка Доррит.
– Но вы понимаете, что это из-за вас он является сюда?
– Мне это приходило в голову, – сказала Крошка Доррит. – Только я ума не приложу, зачем ему нужно меня видеть, здесь или где бы то ни было.
Миссис Кленнэм вперила глаза в пол и задумалась о чем-то с той же напряженной сосредоточенностью, с какой минуту назад разглядывала тоненькую фигурку, которую сейчас, видимо, перестала замечать. Несколько минут прошло, прежде чем она очнулась от раздумья и приняла свой обычный сурово- непроницаемый вид.
Крошке Доррит пора было уходить, но она медлила, опасаясь потревожить миссис Кленнэм в ее задумчивости. Наконец она отважилась сойти со своего места и тихонько направилась к двери. Поравнявшись с креслом на колесах, она остановилась, чтобы пожелать больной покойной ночи.
Миссис Кленнэм протянула руку и положила ей на плечо. Крошка Доррит невольно вздрогнула, смущенная этим неожиданным жестом. Быть может, ей вспомнилась на миг сказка о Принцессе.
– Скажите мне, Крошка Доррит, – спросила миссис Кленнэм. – Много у вас друзей?
– Очень мало, сударыня. Кроме вас, только мисс Флора и – и еще один человек.
– Этот? – спросила миссис Кленнэм, снова указывая негнущимся пальцем на дверь.
– О нет, сударыня!
– В таком случае, кто-нибудь из его знакомых?
– Нет, что вы, сударыня. – Крошка Доррит решительно покачала головой. – Нет, нет! Тот человек совсем не похож на него и не имеет с ним ничего общего.
– Ну, бог с ним, – сказала миссис Кленнэм, почти улыбаясь. – Это не мое дело. Я только потому спрашиваю, что отношусь к вам с участием; и если не ошибаюсь, я была вашим другом тогда, когда у вас других друзей не было. Разве это не так?
– Так, сударыня; именно так. Не раз бывало время, когда, если бы не вы и не работа, которую я у вас получала, мы должны были бы отказывать себе решительно во всем.
– Мы? – повторила миссис Кленнэм, взглянув на часы своего покойного мужа, всегда лежавшие перед нею на столе. – А много ли вас?
– Сейчас остались только мы с отцом – я хочу сказать, нам с отцом приходится содержать только самих себя.
– А что, вы испытали много лишений – вы, ваш отец и кто там еще у вас есть? – спросила миссис Кленнэм с рассчитанной небрежностью, задумчиво вертя часы в руках.
– Иногда нам приходилось нелегко, – сказала Крошка Доррит своим тихим, робким голосом, и как всегда без тени жалобы, – но я думаю, не тяжелее, чем приходится многим.
– Хорошо сказано! – живо откликнулась миссис Кленнэм. – Совершенно справедливо! Вы хорошая, разумная девушка. И вы умеете быть благодарной, если я не обманываюсь в вас.
– Это вполне естественно и никакой заслуги тут нег, – сказала Крошка Доррит. – Как же мне не быть благодарной вам?
Миссис Кленнэм с ласковостью, на каковую сновидица Эффери даже во сне не могла бы счесть ее способной, притянула к себе маленькую швею и поцеловала в лоб.
– Ну, ступайте, Крошка Доррит! – сказала она. – Не то опоздаете, бедное мое дитя.
Ни в одном из снов, смущавших покой миссис Эффери с тех пор, как за нею стала водиться эта особенность, не видела она ничего более удивительного. Этак ей чего доброго следующий раз приснится, как и другой умник целует Крошку Доррит, а потом – как оба умника бросаются друг другу в объятия и дружно льют слезы любви к человечеству. От такого предположения у миссис Эффери закружилась голова, и она едва не скатилась с лестницы, провожая Крошку Доррит к выходу, чтобы запереть за ней на все засовы дверь.
Выпуская Крошку Доррит из этой двери, она вдруг обнаружила, что мистер Панкс вовсе не ушел – как следовало бы ожидать в менее таинственном месте и при менее таинственных обстоятельствах, – а нетерпеливо снует взад и вперед по палисаднику перед домом. Как-только он завидел Крошку Доррит, он повернул ей наперерез и, поравнявшись с нею, пробормотал, приложив палец к носу: «Панкс-цыган, предсказатель будущего!» – после чего немедля скрылся из виду.
– Господи твоя воля, вот теперь еще цыгане и предсказатели будущего, – воскликнула миссис Эффери, явственно расслышавшая его слова. – Только этого тут недоставало!
Эта новая загадка совсем ошеломила ее, и она медлила в дверях, несмотря на разыгравшееся ненастье. Дождь лил все сильнее, тучи стремглав неслись по небу, ветер налетал порывами, хлопал где-то оторванными ставнями, вертел ржавыми флюгерами и колпаками печных труб, и так бесновался на соседнем маленьком кладбище, как будто задумал выдуть всех покойников из могил. А глухие раскаты грома, сотрясавшие небо, точно грозили возмездием за подобное святотатство, упорно твердя: «Мертвых не тревожь! Мертвых не тревожь!»
В миссис Эффери страх перед громом и молниями боролся со страхом перед сверхъестественными силами, притаившимися во мраке зловеще притихшего дома, и она стояла на пороге, колеблясь, входить в дом или нет – как вдруг резкий порыв ветра положил конец ее колебаниям, захлопнув за нею дверь.
– Что теперь делать, что теперь делать! – вскричала миссис Эффери, в ужасе ломая руки: сон на этот раз принимал и вовсе дурной оборот. – Ведь в доме никого нет, кроме нее, а ей так же невозможно выйти из своей комнаты, как мертвецу из могилы!
Накинув передник на голову в защиту от дождя, миссис Эффери с плачем металась по узкой мощеной дорожке, не зная, что предпринять. Наконец она снова подбежала к двери и, нагнувшись, прильнула глазом к замочной скважине. Зачем, трудно сказать – едва ли она надеялась, что от ее взгляда ключ повернется в замке: однако точно так же поступили бы на ее месте многие.
Вдруг она вскрикнула и выпрямилась, почувствовав, как что-то тяжелое легло на ее плечо. Это была рука – мужская рука.
Человек, которому принадлежала эта рука, был одет по-дорожному, в картуз с меховой опушкой и широченный плащ. По виду он походил на иностранца. У него была густая, черная как смоль шевелюра, такие же усы, только на концах отливавшие рыжиной, и большой крючковатый нос. Он засмеялся, видя испуг миссис Эффери; и при этом усы его вздернулись вверх, к носу, а нос загнулся вниз, к усам.
– Что с вами? – спросил он на чистейшем английском языке. – Чего вы испугались?
– Вас, – с трудом выговорила Эффери.
– Меня, сударыня?
– Да, вас, и грозы – и всего вообще, – отвечала Эффери. – А тут еще ветер – налетел и захлопнул дверь, и я теперь не могу войти.
– Вот как, – сказал незнакомец, довольно, впрочем, равнодушно. – Какая досада. А скажите, не знаете ли вы, где тут, на этой улице, дом миссис Кленнэм?
– Господи милостивый, еще бы мне не знать, еще бы мне не знать! – воскликнула миссис Эффери и, растревоженная вопросом, снова принялась ломать руки.
