неутомимый, дотошный. А напротив него — тупица из Бургоса!
Дон Альваро громко рассмеялся.
— У тебя нелады с этим делом, старина? — спокойно спросил Вич.
— Порядок. Что касается дона Альваро, то в уши Фернандо влита смесь яда и меда в пропорции один к одному… — Он замолк, а когда поднял взгляд, Вич увидел, что лицо его напряглось. — Ведь неприятностей не случится, правда? Никаких ошибок здесь, в Риме?
— Ошибок не будет, — заверил его Вич.
Альваро осмотрел комнату, задержав взгляд на пачках бумаг и морских карт, которыми были забиты полки возле стены.
— Это неблагодарная работа, — заметил он.
Вич промолчал.
— И такой, Херонимо, она и останется. Когда все закончится, настанет время подводить счета, ты меня понимаешь?
— Продолжай.
— Держись от этого дела подальше. Обычные люди увидят только кораблекрушение, наш провал и торжество портингальцев. Осенью Фернандо переводит свой двор в Севилью. У тебя там хватает врагов, и этим интриганам потребуется очередная жертва. — На этот раз он умолк, чтобы придать больше веса своим последующим словам. — Не позволяй сделать из себя козла отпущения. Не знаю, смогу ли я тогда тебя защитить. — Он понизил голос. — Стыдно в этом признаваться.
— О каком стыде ты толкуешь? — быстро ответил Вич. — Не тревожься об этом. Моя честь незапятнана, и так оно будет всегда. — Потом, заметив, что беспокойства на лице Альваро не убавилось, он продолжил: — Я признателен тебе за эти сведения, но такой оборот, дружище, можно было предвидеть. Знают об этом или не знают он и сплетники из Севильи, но козел отпущения уже выбран.
Затем они говорили о времени, проведенном вместе в Бургосе, о сельской местности возле Валенсии. Вич поносил итальянцев и их манеры, пока дон Альваро не расхохотался. Было уже около полудня, когда Вич подошел к окну, чтобы посмотреть, как Альваро садится в седло и медленно выезжает из ворот. Он стоял там и некоторое время после того, как всадник скрылся из виду, перебирая в памяти подробности встречи со своим старым другом. Озлобленность, да, но этого следовало ожидать. В уши Фернандо влили столько яда, что хватило бы на целый океан. Его взгляд бесцельно блуждал поверх беспорядочно разбросанных коньков крыш и печных труб. Солнце шпарило прямой наводкой, придавая глиняной желобчатой черепице бледно-оранжевый оттенок и ослепительно сверкая, отражаясь от стен. Что-то его донимало, но он не мог уловить, что именно. Что-то неясное… Стараясь изо всех сил, он покопался в их с Альваро сантиментах и понял: явное беспокойство его собеседника (словно он, Вич, не знал, как обезопасить себя с тыла), толки о козлах отпущения и сплетниках.
Но что бы ему ни докучало, оно же от него и ускользало, и в конце концов дон Херонимо отмахнулся от этой мысли. В Бургосе Альваро был сообразителен, полезен — и слаб.
Таким он и останется, сказал себе Вич. Никакой тайны в этом нет. Просто ничего не изменилось.
Военный, судя по манере держаться… Кто еще это мог быть?
Солдаты бывают самые разные, сказал себе Сальвестро. А их манера держаться? Важная походка, заносчивость. Шляпа с пером на косматой голове. Эфес сабли — как можно выше, а гульфик панталон — как можно шире. Лучшими солдатами, это знал каждый, были валлоны, савояры, гасконцы, хорваты и корсиканцы. А еще далматинцы, но они просто ненормальные. Или взять аркебузиров: мрачные лица, покрытые оспинами и зеленовато-голубыми татуировками — пятнами от крупиц пороха. Они вертели в руках щетки банников и клочья набивки, а на марше к Прато один из них признался Сальвестро, что хранит запас восковых спичек у себя в заду, чтобы уберечь их от внезапных ливней. Швейцарские
— Говорю же, я его едва видел. Он стоял здесь, внизу, а я поднимался по лестнице. Сказал ему, что никогда ни с кем из вас не сталкивался, но если вдруг встречу, то передам его послание.
— А он, когда о нас спрашивал, называл наши имена? — не отставал Сальвестро.
Родольфо кивнул.
— Потом он вышел. Прекрасно разглядел его шляпу, если только это может чем-нибудь помочь.
Сальвестро, тряся головой, вернулся к Бернардо.
— Говорил же тебе, что это не он, — сказал здоровяк без особой убежденности в голосе.
После той ночи известие о «военном», осведомлявшемся о них, так и скакало за ним галопом, отбрасывая вперед тень, чтобы его поглотить. Они больше не осмеливались появляться в таверне, а теперь отправились туда только ради дона Антонио. В этот день он должен был вернуться из Остии с новостями о корабле и их товарищах по предстоящему плаванию. В свое время Сальвестро пришло в голову, что они могли бы сопровождать секретаря, но дон Антонио о такой возможности не упоминал, а у него, если оставить в стороне любопытство, не находилось повода самому спросить об этом. Вместо Остии им пришлось провести неделю в Риме, сидя как на иголках и смертельно скучая. Сальвестро прилагал все силы, чтобы найти какое-нибудь другое объяснение случившемуся, но в конце концов согласился с неоспоримым фактом: полковник каким-то образом их разыскал.
— Во всяком случае, — заметил Бернардо, — Родольфо сказал ему, что нас здесь не было.
За две ночи до этого Сальвестро пробудился со скользкой от пота кожей, а во тьме перед ним отпечатывался колышущийся образ полковника. Первая же мысль была отмечена тронутой гнильцой ясностью:
Он сел на тюфяке и нащупал проделанную в нем дыру. Ножны были на месте. Если он будет осторожен, то они, обратившись в монеты, благополучно доставят его к северу от Альп. Один, без товарища, он ничем не отличается от любого другого оставшегося не у дел разбойника. Лежавший справа Бернардо мягко похрапывал. Слева слышалось жесткое дыхание Йорга. Сальвестро долго еще неподвижно сидел на своем матрасе.
— Он знал, что первым делом надо заглянуть сюда, — отозвался Сальвестро.
По ступенькам спустился огромный мешок и теперь, казалось, самостоятельно шагал в кухню. Его появление было отмечено приветственным стоном Родольфо. Короткие ноги появились и исчезли снова, когда мешок протискивался в дверь. Пока что никаких признаков Антонио. Сегодня, обещал он, будет назначен день отплытия. Время отбывать.
— Чего-нибудь поедим? — предложил Бернардо.
— Слишком рано, — отозвался Сальвестро.
