Эти стуки и крики суть не что иное, как призывы верующих к своему пастырю. Бруно вручает ему орарь, зажигает свечи, меж тем как из алтаря вплывает первое
— Что? — негромко спрашивает Колонна, на какое-то время погрузившись совсем в другие мысли. — Мы уже начали?
— Хорошо, — командует священник своим привратникам. — Впустите ублюдков.
Дон Диего наблюдает, как сдвигаются в сторону тяжелые перекладины, которые на мгновение застревают, поскольку на двери давят снаружи, а затем рывком высвобождаются. Привратники пошатываются, внезапно обремененные полным весом дубовых брусьев, а двери столь же внезапно кажутся совершенно невесомыми, ибо они дрожат, грохочут и легко распахиваются, открывая застывших в дверном проеме верующих — рты у них разинуты, и все они, напуганные и безмолвные, стоят на пороге, не в силах пошевелиться. Пара, оказавшаяся впереди, оторопело оглядывается на колышущееся сзади море голов. Это мгновение невероятно. Никто не в состоянии до конца поверить в происходящее. Секунду-другую шеренга стиснутых в ожидании тел набухает, а затем прорывается, высылая дозоры и авангарды, чтобы пробить брешь в незащищенной оболочке церкви.
Ее защитники занимают позицию чуть позади амвона, причем Бруно становится посредине, напружинив ноги и свободно опустив руки, ко всему готовый. Он исподлобья наблюдает за приближающимися прихожанами. «Осади… Осади!» Необходимо запугать их с самого начала. Он выделяет из толпы дородного типа с мастиффом на поводке, которого подталкивают вперед несколько более робких оборванцев. «Ты! Да, ты! Никаких собак!» Никто не обращает на него внимания. Они осуществляют фланговый обход слева. Диего одобрительно кивает, видя подобную тактику. Задержать их, думает Бруно. Принять их удар здесь. К обходу слева присоединяется продвижение справа — часть охватывающего маневра, — и теперь, когда их центр находится посередине нефа, подталкиваемый телами сзади и притягиваемый роскошью свободного пространства впереди, отступление Бруно становится неминуемым. Отступать надлежит взвешенно, не показывая, что делаешь это вынужденно. Шаг — остановка, шаг — остановка. Господи боже, один из них приволок с собой пару цыплят! Бруно возводит очи горe, где по- прежнему раскачивается свинья, повергнутая в молчание приливом потных тел внизу. Ладно, не до нее.
Те, что уже вошли в церковь, успокаиваются или почти успокаиваются — тычки локтями, шуршание и шарканье еще не прекратились. Продвижение тех, кто снаружи, замедляется, попытки пробиться- пропихаться становятся все более безнадежными, и наступает некое подобие равновесия. Поле за нами, думает наверху дон Диего. Водружайте знамена.
Но у прихожан, собравшихся праздновать день святых Филиппа и Иакова, не было знамен, они не знали никаких победных криков, помимо урчания в своих животах, так что им оставалось только толпиться да тупо толкать друг друга. Что дальше?
Похоже на Прато, думает дон Диего. На ужасное спокойствие Прато в те немые мгновения, когда еще не были извлечены молотки и гвозди, запалены костры и вынуты стаканы с костями. Бесцельное зияние зевоты, вязкое болото непротивления жителей Прато. Вскарабкавшись по невысокой башенке к той бреши, которую усердная канонада проделала наконец в городской стене, — день клонился к вечеру, — дон Диего увидел, что защитники Прато либо спасаются бегством, либо с неловким видом слоняются близ ворот Серральо, словно дети, застигнутые за игрой в прятки и понимающие, что для подобных глупостей они уже слишком большие. Его алебардщики сбивали их в кучу, но повсюду царил беспорядок, и, оказавшись перед лицом противника, жители Прато, пожимая плечами, бросали свое оружие. Сам же он так сильно стискивал эфес сабли, что тот, казалось, пронзил ладонь и приварился к костям руки — настолько рука и клинок стали неотделимы друг от друга. Он не понимал этой уступчивости, этой мягкотелости — подобной той, что свойственна заигрывающей собаке, которая, сколько ни отпихивай ее ногой, готова будет вернуться и тыкаться в тебя носом, выпрашивая подачку, — не понимал этого опротивевшего ему бездействия. Оно выводило его из себя. И как же близки ему были чувства одного из алебардщиков, который, крича и сыпля проклятиями — хотя это казалось смехотворным, натянутым, вымученным, — выволок из толпы покорного горожанина, поставил к стене, которую тот обязан был защищать, древком пики сбил его с ног, а острием пригвоздил к земле. Отвернувшись от зрелища этой жалкой казни, Диего был по-прежнему неудовлетворен и чувствовал, что его гложет все тот же вопрос. Что же дальше? Что последует теперь?
— …а? А, полковник Диего?
Внизу идет служба, безбородый диакон размахивает кадилом перед алтарем, слившиеся в безликую массу прихожане уже притомились и переговариваются между собой, стоят поденщики с голыми черепами, какие-то монахи на заднем плане, и собака, поднявшись на задние лапы, отрывисто лает…
— Дон Диего!
Он приходит в себя, голос Колонны выдергивает его из… этого. Появляется высокий пожилой человек и становится с другой стороны кресла Колонны. Колонна смотрит на него снизу вверх, поднимает руку, и тот касается ее губами, при этом поглядывая на Диего.
— Вителли, старина Миша… — (Они друзья, а то и больше чем друзья. Вителли хочет приязненно улыбнуться, но вместо этого снова обращает взгляд на Диего, и рот у него слегка кривится.) — Вителли, это вот полковник Диего. Сегодня он при мне.
Вителли кивает.
— Разумеется, я знаю полковника Диего.
Позади Вителли стоит молодая женщина, которая при упоминании имени Диего резко вскидывает голову и меряет его долгим оценивающим взглядом из-за спин двоих стариков. У нее тонкий орлиный нос, лицо слишком сильное, чтобы быть по-настоящему красивым, а глаза, скорее всего, карие, но кажутся едва ли не красными из-за ниспадающего на плечи огромного каскада медно-рыжих волос. Диего вздрагивает при виде ее лица и вздрагивает снова, осознав, что на ней мужское платье.
— Синьора Мария Франческа д'Асте, — провозглашает Вителли. — Моя жена.
Женщина протягивает руку Колонне, и тот ее целует. Затем она стремительным движением подносит руку к лицу дона Диего. Испанец застывает в нерешительности. «На место», — негромко рычит Вителли, но женщина остается неподвижной, и рука ее все так же протянута. Диего переводит взгляд с жены на мужа и обратно, чувствуя, что краснеет. Она же просто ждет, глядя ему прямо в лицо, бросая вызов. Затем, отрывисто рассмеявшись, легко отводит руку. Появился еще один опоздавший. Женщина отворачивается от
