мистеру Мердлу устно то, о чем уже говорил в письме: что считает союз между их семьями величайшей честью для себя. И протянул мистеру Мердлу руку. Тот внимательно поглядел на нее, подложил снизу свою ладонь, раскрытую в виде подноса или лопаточки для рыбы, подержал немного и вернул мистеру Дорриту.
— Я нарочно пораньше заехал к вам, — сказал мистер Мердл, — чтобы справиться, не могу ли я быть чем-нибудь полезен, и предложить свои услуги, а кроме того, прошу сегодня отобедать со мною, и вообще, покуда вы в Лондоне, оказывать мне эту честь всякий раз, когда у вас не окажется чего-нибудь лучшего на примете.
Мистер Доррит, слыша такие слова, просто таял от блаженства.
— Вы к нам надолго, сэр?
— В мои планы входило, — сказал мистер Доррит, — пробыть недели две, не больше.
— Это весьма короткий срок после такого долгого пути, — заметил мистер Мердл.
— Кхм. Пожалуй, — согласился мистер Доррит. — Но должен вам сказать, дорогой мистер Мердл, что, живя за границей, я настолько лучше чувствую себя — кха — во всех отношениях, что я вовсе не приезжал бы в Лондон, если бы не два обстоятельства. Во-первых — кха — та счастливая и почетная возможность, которою я — кхм — наслаждаюсь в настоящее время и которую — кха — поверьте, высоко ценю; во- вторых, забота об устройстве — кхм — точней сказать, о помещении, наиболее разумном и выгодном помещении — кха-кхм — моего капитала.
— Дорогой сэр, — сказал мистер Мердл, снова пошевелив во рту языком, — если я могу чем-либо помочь вам в этом смысле, прошу располагать мною.
Мистер Доррит запинался больше обыкновенного, готовясь коснуться щекотливого предмета, ибо у него не было уверенности насчет того, как отнесется к этому предмету его знаменитый собеседник. Захочет ли магнат, привыкший ворочать делами столь крупного масштаба, размениваться на мелочи, какими для него бесспорно является капитал или состояние отдельного лица? Любезные слова мистера Мердла рассеяли все сомнения, и мистер Доррит поспешил рассыпаться в благодарностях.
— Я, право — кха — не смел рассчитывать, — сказал он, — на столь — кхм — драгоценную привилегию, как ваш непосредственный совет и помощь. Но и независимо от этого я — кха-кхм — подобно большинству цивилизованного мира был бы, разумеется, рад следовать за победным шествием мистера Мердла.
— Мы теперь в некотором роде породнились, сэр, — сказал мистер Мердл, проявляя настойчивый интерес к узору ковра на полу, — и я готов по-родственному служить вам чем могу.
— Кха. Ваше великодушие безгранично, сэр! — воскликнул мистер Доррит. — Кхм. Поистине безгранично!
— Для лица, так сказать, со стороны, — заметил мистер Мердл, — сейчас довольно трудно получить акции какого-либо солидного предприятия — я, разумеется, говорю о своих предприятиях…
— Разумеется, разумеется! — вскричал мистер Доррит тоном, исключающим предположение, что могут быть и другие солидные предприятия.
— …иначе, как по цене, намного превышающей номинал. С порядочным хвостиком, как у нас говорят.
Мистер Доррит дал волю своему веселью.
— Ха-ха-ха! С порядочным хвостиком. Прелестно. Удивительно меткое выражение!
— Однако, — продолжал мистер Мердл, — я обычно сохраняю за собой право предоставлять в отдельных случаях известные преимущества — льготы, как некоторым угодно это называть, — рассматривая такое право как своего рода вознаграждение за мои труды и хлопоты.
— И предприимчивость и смелость мысли, — с энтузиазмом подсказал мистер Доррит.
Мистер Мердл сделал судорожное глотательное движение, точно проталкивая в себя комплимент, как пилюлю, и затем повторил:
— Своего рода вознаграждение. Если хотите, я подумаю о том, как употребить это право (к сожалению, ограниченное, по причине людской зависти) в ваших интересах.
— Вы очень добры, — сказал мистер Доррит. — Вы чересчур добры!
— Само собой разумеется, — сказал мистер Мердл, — деловые взаимоотношения требуют от участников безукоризненной, кристальной честности, полной откровенности н безоглядного доверия во всем; иначе нельзя делать дела.
Столь благородные чувства вызвали горячее одобрение мистера Доррита.
— Таким образом, — сказал мистер Мердл, — речь может идти лишь о некоторой скидке.
— Понимаю вас. Об определенной скидке.
— Да. Определенной заранее и совершенно открыто. Что же касается совета, — продолжал мистер Мердл, — это другое дело. Мое скромное мнение…
О! Скромное мнение! Мистер Доррит никому не мог простить малейшей недооценки в этом вопросе, даже самому мистеру Мердлу.
— …принадлежит только мне, и я вправе делиться им. с кем захочу, не погрешив против своего нравственного долга по отношению к ближнему. А потому, — заключил мистер Мердл, сосредоточив свое внимание па повозке мусорщика, в эту минуту проезжавшей под окнами, — тут я всегда к вашим услугам.
Снова мистер Доррит усердствует в выражениях признательности. Снова мистер Мердл проводит рукой по лбу.
А затем — тишина и молчание. Взгляд мистера Мердла прикован к жилетным пуговицам мистера Доррита.
— Пора, — сказал мистер Мердл, разом встав с кресла, словно он только и дожидался своих ног, которые ему, наконец, подали. — Меня ждут в Сити. Вы не собираетесь выезжать, сэр? Я с удовольствием подвезу вас, куда прикажете. Мой экипаж в вашем распоряжении.
Мистер Доррит вспомнил, что ему нужно повидаться со своим банкиром. Контора его банкира находится в Сити, Вот и прекрасно; мистеру Мердлу это даже по дороге. Но не задержит ли он мистера Мердла, ведь он еще без сюртука. Нет, нет, пустяки, мистер Мердл охотно подождет. Мистер Доррит вышел в соседнюю комнату, поручил себя заботам своего камердинера и через пять минут воротился во всем парадном великолепии.
И мистер Мердл сказал: «Позвольте предложить вам руку, сэр!» И мистер Доррит сошел с лестницы, опираясь на руку мистера Мердла, и в отблесках сияния, исходившего от этого великого человека, прошествовал мимо толпы почитателей, теснившихся на ступенях. Потом они ехали в карете мистера Мердла в Сити; и прохожие останавливались и смотрели на них; и шляпы слетали с седых голов; и все кругом склонялось перед этим необыкновенным смертным в уничижении, какого не видывал свет — поистине нигде и никогда! Весь богомольный пыл всех воскресных посетителей Вестминстерского аббатства и собора св. Павла, взятых вместе, ничего не стоил перед этим, Мистер Доррит словно грезил наяву, восседая на триумфальной колеснице, мчавшей его к желанной и достойной цели — золотой улице Ломбардцев[41].
Здесь мистер Мердл настоял на том, чтобы ему дойти пешком, оставив свой скромный экипаж в распоряжении мистера Доррита. И грезы последнего стали еще упоительней, когда он выходил из банка один и все взгляды, за отсутствием мистера Мердла, были обращены на него, и казалось, со всех сторон несется ему вслед: «Вот замечательный человек — друг мистера Мердла!»
За обедом, совершенно случайно, собралось блестящее общество, — все люди, созданные не из глины, но из какого-то более ценного материала, пока еще неизвестного по имени, — и оно удостоило брак дочери мистера Доррита своим благословением. И с этого дня дочь мистера Доррита начала всерьез (хоть пока и заочно) свое состязание с этой женщиной; и начала так успешно, что сам мистер Доррит готов был присягнуть в случае надобности, что миссис Спарклер с колыбели была окружена роскошью и даже не подозревала о существовании в ее родном языке таких грубых слов, как «долговая тюрьма».
На другой день — снова обед в изысканном обществе, и на третий и во все последующие дни то же самое; а в промежутках визитные карточки сыпались на мистера Доррита, словно бутафорский снег в театре. Адвокатура, Церковь, Финансы, парламентские фигуранты, словом, все и вся жаждали знакомства с мистером Дорритом, другом и родственником великого Мердла. Если дела приводили мистера Доррита в Сити (а это случалось часто, ибо дел становилось все больше и больше), ему стоило только назвать свое
