- А теперь прощайте, Джон, - сказала Крошка Доррит. - Я надеюсь, вы себе со временем найдете хорошую жену и будете счастливы с нею. Вы заслуживаете счастья, Джон, и вы непременно будете счастливы.
При виде ее протянутой руки, сердце, бившееся под жилетом с золотистыми разводами (купленным по дешевке, если уж говорить правду), разбухло до размеров сердца настоящего джентльмена, и бедняга, чувствуя, что оно уже не помещается в его неджентльменской груди, разразился рыданиями.
- Ну, не надо плакать, - жалобно сказала Крошка Доррит. - Право же, не надо! Прощайте, Джон. Благослови вас бог!
- Прощайте, мисс Эми. Прощайте.
И он побрел прочь - успев только увидеть, как она присела на край скамейки и, опершись своей маленькой ручкой о парапет, склонилась головой на холодный камень, словно под тяжестью печальных мыслей.
Поучительный пример тщеты людских чаяний являл собою поклонник Крошки Доррит, когда, надвинув на глаза свой парадный цилиндр, подняв, словно в защиту от дождя, бархатный воротник, застегнув на все пуговицы сюртук цвета сливы, чтоб не видно было шелкового жилета в золотистых разводах, шел он домой, куда властно указывал костяной палец, - шел самыми мрачными и глухими переулками и на ходу сочинял новую эпитафию для надгробной плиты на кладбище св. Георгия:
Здесь покоятся бренные останки
ДЖОНА ЧИВЕРИ
человека ничем не примечательного
который умер в конце года
одна тысяча восемьсот двадцать шестого
от несчастной любви
завещав с последним вздохом
чтобы над прахом его начертали имя
ЭМИ
что и было исполнено его безутешными
родителями.
ГЛАВА XIX - Отец Маршалси в разных видах
Когда братья Доррит, Уильям и Фредерик, прогуливались вместе по тюремному двору - разумеется, по аристократической его стороне, мимо колодца, ибо Отец Маршалси, неукоснительно блюдя свое достоинство, избегал показываться на другой стороне, и лишь по воскресеньям и по большим праздникам вроде рождества являлся среди своих беднейших чад и возлагал благословляющую руку на головы юного поколения неисправных должников, совершая эту процедуру с душеочистительным благолепием, - итак, когда братья прогуливались вместе по тюремному двору, это была примечательная в своем роде картина. Свободный Фредерик, понурый, жалкий, сгорбленный, сморщенный, а рядом узник Уильям, обходительный, благосклонный, проникнутый скромным сознанием значительности своей особы - уже по одному этому контрасту братья представляли собой зрелище, на которое стоило посмотреть.
Так они прогуливались и в тот воскресный вечер, когда у Крошки Доррит с ее поклонником состоялся знаменательный разговор на Железном мосту. С делами государственными было на этот день уже покончено. Парадный прием привлек немало посетителей; несколько человек было представлено вновь; к полукроне, нечаянно позабытой на столе, так же нечаянно прибавилось еще десять шиллингов; и теперь Отец Маршалси отдыхал, мирно покуривая сигару. Прогуливаясь взад и вперед по двору, он терпеливо приноравливал свой шаг к заплетающейся походке брата, не только не гордясь своим превосходством, но исполненный сострадания и участия, и каждое колечко дыма, которое слетало с его губ и устремлялось поверх тюремной стены, казалось, говорило о его сочувственном внимании к немощам этого дряхлого горемыки. В ту минуту на него стоило посмотреть.
Его брат Фредерик, согнутый в три погибели, с мутным взглядом, с трясущимися руками, с туманом в мыслях, покорно плелся рядом, принимая безропотно его покровительство, как принимал любое явление этого мира, в лабиринте которого он запутался раз и навсегда. В руке он держал, как обыкновенно, смятый картузик оберточной бумаги и время от времени извлекал из него крохотную щепотку табаку. Нерешительно заправив ее в нос, он не без восхищения поглядывал на брата, потом снова закладывал руки за спину и плелся дальше, до следующей понюшки, или вдруг останавливался в недоумении быть может, хватившись своего кларнета.
Надвигалась ночь, и гости тюрьмы стали мало-помалу расходиться, но во дворе по-прежнему было людно, каждому из пансионеров хотелось проводить своего гостя до ворот. Братья меж тем продолжали свою прогулку; узник Уильям беспрестанно оглядывался по сторонам, ожидая приветствий, любезно раскланивался в ответ, приподнимая шляпу, и с милой улыбкой оберегал свободного Фредерика от опасности быть сбитым с ног или притиснутым к стене. Пансионеры, как правило, не страдали чрезмерной впечатлительностью, но даже они, судя по их лицам, согласились бы, что это - зрелище, на которое стоит посмотреть.
- Ты сегодня какой-то скучный, Фредерик, - сказал Отец Маршалси. Что-нибудь случилось?
- Случилось? - Старик воззрился было на спрашивавшего, но тотчас же снова опустил глаза и понурил голову. - Нет, Уильям, нет. Ничего не случилось.
- Как бы мне уговорить тебя немного приодеться, Фредерик...
- Да, да, - поспешно отозвался бедняга. - Но я не могу. Не могу. Не надо об этом. Что прошло, то прошло.
Отец Маршалси взглянул на проходившего мимо пансионера из числа своих приятелей, словно желая сказать: не правда ли, жалкий старик? Но это мой брат, сэр, мой родной брат; а голос природы не заглушить!' - и, потянув брата за ветхий рукав, спас его от столкновения с колодцем. Каким совершенным образцом братской любви, заботы и мудрости был бы Уильям Доррит, если бы в свое время спас брата от разорения, а не разорил его сам.
- Знаешь что, Уильям, - сказал предмет его нежных попечений, - пожалуй, пойду я домой; устал и спать хочется.
- Мой милый Фредерик, - отвечал Отец Маршалси, - не смею тебя задерживать; ты ни в коем случае не должен жертвовать своими желаниями в угоду мне.
- Что-то я стал сдавать, - сказал Фредерик. - Ложусь поздно, а может, это от духоты или годы сказываются.
- Мой милый Фредерик, - сказал Отец Маршалси, - а достаточно ли ты заботишься о своем здоровье? Так ли ты строг и пунктуален в своих привычках, как - ну хотя бы как я? Помимо той маленькой странности, о которой я только что упомянул, сдается мне, что ты пренебрегаешь моционом и свежим воздухом. Фредерик. Вот здесь к твоим услугам отличное место для прогулок. Ну почему бы тебе не пользоваться им почаще?
- Ох-хо-хо! - вздохнул Фредерик. - Да, да, да, да.
- Что толку говорить 'да, да', мой милый Фредерик, и потом продолжать свое, - мягко, но настойчиво возразил Отец Маршалси. - А ведь тебе не нужно далеко ходить за примером. Взгляни на меня. Долгий опыт и необходимость научили меня разумному поведению. Каждый день в одни и те же часы я гуляю и отдыхаю, сижу дома или в караульне, читаю газеты, принимаю гостей, ем и пью. С годами я и Эми приучил к порядку, к тому, например, что еда должна подаваться мне в определенный час. Эми выросла в сознании важности этой системы, и ты знаешь, какая примерная девушка из нее получилась.
Как во сне продолжая передвигать ноги, брат только вздохнул в ответ:
- Ох-хо-хо! Да, да, да, да!
- Друг мой, - сказал Отец Маршалси, положив ему руку на плечо и легонько подтолкнув его (совсем легонько, а то ведь он такой слабый, бедняга!), - ты уже говорил это, и возможно, твои слова имеют глубокий смысл, но, к сожалению, они его не выражают. Хотел бы я помочь тебе встряхнуться, мой милый Фредерик. Тебе необходимо встряхнуться.
- Да, Уильям, да. Ты прав, - ответил старик, подняв на него свой мутный взгляд. - Только где уж мне до тебя.
Отец Маршалси пожал плечами в приливе скромности.
