что сталось бы с детьми, если бы не их тетка, которая вырастила их, снискала их искреннюю преданность и пожертвовала ради них своею молодостью, лучшими годами своей жизни.
Глубоко страдая за нас, она увещевала, убеждала нас и всеми силами старалась не допустить разрыва между г-жой Диккенс и мною. Г-жа Диккенс часто благодарила сестру за ее любовь к детям и заботы, которыми она их окружила; особенно часто она выражала свою признательность в этот последний год.
Уже в течение нескольких лет г-жа Диккенс неоднократно давала мне понять, что для нее было бы лучше уехать и жить отдельно от меня. Она говорила, что пропасть между нами все увеличивается, и это усугубляет состояние подавленности, которое у нее иногда бывает, что она не в силах более жить со мной и что ей лучше покинуть наш дом. Я всегда отвечал на это, что мы должны примириться со своим несчастьем и нести свой крест до конца, что мы должны это сделать ради детей и быть вместе хотя бы 'для других'.
Наконец, приблизительно три недели тому назад, Форстер убедил меня, что в интересах самих детей будет, несомненно, лучше, если мы направим их жизнь в новое, более счастливое русло. Я уполномочил его как нашего общего друга вот уже в течение двадцати одного года переговорить с г-жой Диккенс, а она со своей стороны поручила представлять свои интересы Марку Лемону.
В прошлую субботу Лемон написал Форстеру, что г-жа Диккенс 'с благодарностью принимает' условия, предложенные мною.
Что касается денежной стороны вопроса, скажу только, что я был так щедр, как будто г-жа Диккенс знатная дама, а я сам человек со средствами. Вот вкратце остальные условия: старший сын будет жить с матерью и всячески помогать ей, старшая дочь останется хозяйкой в моем доме; остальные дети также останутся со мной, вместе со своей тетей Джорджиной, к которой они привязаны всей душой, так, как редко могут быть привязаны к кому-либо юные сердца, и которая (о чем я не уставал твердить в течение многих лет), как никто другой в этом мире, заслуживает мою горячую признательность и уважение.
Я надеюсь, что никто из тех, кто ознакомится с этим письмом, не будет настолько жесток и несправедлив, чтобы неправильно истолковать наш разрыв. Мои старшие дети полностью отдают себе отчет в происшедшем и принимают его как неизбежное. Между мной и детьми царит полное взаимное доверие, и старший сын согласен со мной во всем.
Два злопыхателя, которым, хотя бы из чувства уважения и благодарности, следовало бы отзываться обо мне совсем иначе, связали случившееся с именем одной молодой особы, которой я чрезвычайно предан. Я не назову ее имени, ибо я слишком высоко се ставлю. Клянусь честью, на всей земле нет более добродетельного и незапятнанного существа, чем эта особа. Она так же чиста и невинна, как мои любимые дочери.
Далее, я убежден, что г-жа Диккенс поверит всему, что я здесь написал, из чувства уважения, которое, как я знаю, она питает ко мне, а также потому, что она верит в мою искренность и правдивость, что она не раз подтверждала в лучшие минуты нашей совместной жизни.
По этому вопросу между мною и детьми также нет никаких недомолвок. Наши отношения основываются на полной откровенности, как у братьев и сестер. Они знают, что я никогда не стану обманывать их, и наше взаимное доверие непоколебимо.
Приложение
Мы узнали, что в связи с разрывом семейных отношений между г-ном и г-жой Диккенс распространяются утверждения, что этот разрыв будто бы имел место вследствие обстоятельств, бросающих тень на репутацию г-на Диккенса, а также на доброе имя других лиц.
Мы торжественно заявляем, что отвергаем подобные утверждения, как не имеющие никаких оснований. Нам известно, что г-жа Диккенс не верит этим утверждениям. Мы обещаем во всех случаях выступать против них.
(Следуют подписи миссис Хогарт и ее младшей дочери.)
77
НЕЛСОНУ ЛИ
Тэвисток-хаус,
суббота, 29 мая 1858 г.
Дорогой сэр,
Я сумел просмотреть рукопись Вашей 'Биографии' только два или три дня тому назад, так как все это время был занят более обычного.
У меня нет слов, чтобы достойно восхвалить скромность ее тона и ненавязчивое мужественнее благородство, которым она пронизана. Она подтверждает все хорошее, что я когда-либо о Вас слышал, и показывает Вас в очень естественном и приятном свете.
Но с большим сожалением я должен, однако, прибавить, что, несмотря на все свои достоинства, она по своему характеру вряд ли будет иметь успех у широкой публики. Мне кажется, что она всецело ограничена кругом театральной профессии и даже не охватывает ее целиком. Поэтому я уверен, что вряд ли найдется издатель, который решится пойти на подобный риск. Если бы такой издатель и нашелся, я считал бы, что он совершает ошибку, а если бы книга хотя бы окупила расходы по своему изданию, то, значит, сильно ошибаюсь я.
В литературе существует уже множество описаний бродячей жизни, в том числе и жизни актера. Значительное число таких описаний существует и в биографической литературе. А в пережитом Вами я не нахожу разнообразных и интересных приключений, которых непременно будут ждать читатели, привлеченные такой темой. То же, что касается руководства театром, бенефисов и афиш, на мой взгляд, может заинтересовать только горсточку людей. Я помню много случаев, когда это проверялось на практике, и ни один из них не опровергает моего мнения.
Жизнь всякого целеустремленного, трудолюбивого и честного человека поучительный урок, но урок этот нужно прожить, а не описывать. В Вашей биографии я не нахожу достаточных оснований для того, чтобы ее стоило описывать, хотя, несомненно, это предмет законной гордости и интереса для Вашей семьи и, может быть, для кое-кого из Ваших собратьев по профессии. Но ни тех, ни других нельзя смешивать с широкой публикой, а в этом-то, на мой взгляд, и заключалась бы ошибка, если бы Вашу биографию издали.
Искренне Ваш.
78
УИЛКИ КОЛЛИНЗУ
Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера,
понедельник, 6 сентября 1858 г.
Дорогой Уилки,
Во-первых, позвольте сообщить Вам, что я нахожусь здесь меньше сорока восьми часов. Я прибыл наконец (и прямым путем - довольно трудное путешествие) из Лимерика.
Работа нелегкая, иногда даже слишком, но я справляюсь и приехал сюда совсем свежим.
Позвольте порекомендовать Вам вложенное письмо от Уигена в качестве великолепной статьи в Вашем стиле для 'Домашнего чтения'. Вполне можно ссылаться непосредственно на него или на Фелпса, с которым случилось то же самое года два назад вблизи Айлинггона - дело касалось его умной и прелестной маленькой дочки. Мне кажется. Это превосходный случай, чтобы поговорить о сословном чванстве, коснувшись и других школ, которые объявляют, что в них учатся 'только сыновья джентльменов', и еще о справедливом признании большей либеральности таких наших школ, как Итон. В Итоне учатся сыновья торговцев, и там учился Чарльз Кип, а Макриди (тоже сын актера) учился в Регби. Заголовок вроде 'Ученое лакейство' или что-нибудь столь же презрительное может раскрыть смысл статьи. Безусловно, такому директору нужно проглотить все серебряные вилки, которые ученикам полагается привозить с собой и не полагается увозить. И разумеется, он не мог бы существовать, если бы к нему десятками не обращались лакействующие персоны.
Во-вторых, - ах, нет, это уже в-третьих, - о рождественском номере. Я собираюсь кончить мои чтения так, чтобы освободиться к 15 ноября. И значит, у меня будет достаточно времени, чтобы написать хорошую вещь, если мне что-нибудь придет в голову. Как Вы смотрите на то, чтобы нам построить рождественский номер на мысли, которую я Вам сейчас коротко изложу? Какой-нибудь разочарованный человек, мужчина
