во всем отказывать, чтобы этот самый Индеец мог роскошествовать.
Однажды, во время Эгэмских скачек, все вдруг разъяснилось. Публика в тот день что-то неохотно собиралась. Помню, Фарш звонит из окошка в свой колокольчик, а сам обернулся ко мне и шипит через плечо (ему приходилось стоять на коленях позади домика, потому что с ногами он там не помещался), обернулся и шипит: 'Ну и публика, черт бы ее взял! Никак не соберешь!' Тут кто-то в толпе подымает над головой почтового голубя и объявляет: 'У кого есть лотерейные билеты? Только что был розыгрыш! Главный выигрыш пал на номер три - семь - сорок два! Три - семь - сорок два!' Я уж проклял его про себя: зачем отвлекает публику. Ведь публика на все готова глядеть, кроме того, что ты ей показываешь. Если хотите проверить, соберите народ на любое представление, а потом впустите двух зрителей с опозданием и увидите - все только на них и будут глазеть, а на вас - никакого внимания. Так вот, я только было подумал: 'Чтоб ты пропал, горластый!' - как вдруг вижу: Фарш швырнул свой колокольчик из окна, прямо в какую-то старушку, вскочил, опрокинул ящик, выдал, конечно, весь секрет, а сам уцепился за мои икры и говорит: 'Неси меня в фургон, Тоби, вылей на меня ведро воды, приведи меня в чувство! Ведь я разбогател!'
Двенадцать с лишним тысяч фунтов - вот сколько Фарш выиграл по этому билету! У него было полбилета, а весь билет выиграл двадцать пять тысяч. Первое, что он сделал, - вызвался биться с Диким Индейцем за пятьсот фунтов; ему чтобы биться отравленной штопальной иглой, а Индейцу - дубинкой; да только на Индейца никто таких денег не поставил. Тем дело и кончилось.
Целую неделю он был не в себе. Если бы его в таком состоянии посадить на шарманку, хоть на две минуты, он, думается, лопнул бы. Но мы его к шарманке не допускали, а когда мистер Фарш опомнился, он нас всех щедро оделил. Потом послал за одним своим знакомым - очень приличный молодой человек, служил подручным шулера в игорном доме, и воспитание получил тонкое. Отец у него имел хорошую должность при конюшнях, да не повезло по коммерческой части - перекрасил старую серую лошадь в гнедую и продал за породистого рысака. Мистер Фарш и говорит этому молодому человеку (он себя называл Норманди, но это он врал):
- Норманди, я хочу попасть в Общество. Пойдешь со мной?
Норманди спрашивает:
- Если я вас правильно понял, мистер Фарш, все расходы по переезду вы берете на себя?
- Вот именно, - говорит мистер Фарш. - И насчет карманных денег тоже не беспокойся.
Молодой человек поставил мистера Фарша на стул, пожал ему руку и отвечает стихами, а у самого на глазах слезы:
Вот и лодка у причала,
Скоро в море кораблю.
Я нимало не печалюсь
Еду с тем, кого люблю!
Наняли они карету с четверкой серых в шелковых попонах и - прямо в Общество. Сняли квартиру на Пэлл-Мэлл и начали прожигать жизнь.
А на следующую осень, во время Варфоломеевской ярмарки, он прислал мне приглашение со слугой, да таким нарядным - в белых плисовых штанах и в сапогах с отворотами. Я почистился и пошел на Пэлл- Мэлл. Джентльмены как раз пообедали и сидели за вином. Смотрю - у мистера Фарша глаза что-то уж совсем стеклянные... Их было трое. Я и третьего хорошо знал. Он раньше выступал в зверинце, играл в оркестре на кларнете, - и прескверно играл, - в белой римской тунике, а на голове вроде митры, обтянутой леопардовой шкурой.
Этот третий сделал вид, будто меня не знает, а Фарш сказал: 'Джентльмены, это мой старый друг'. Норманди поглядел в монокль и говорит: 'Рад вас видеть, Мэгсмен', - только я этому не поверил. Для мистера Фарша, чтобы ему удобней сидеть за столом, было сделано возвышение (наподобие трона Георга Четвертого у меня на афише), но по всему было видно, что он там не король. Всем заправляли его приятели. Одеты они были прямо как картинки. А вина - разливанное море, всяких сортов. Я ни одной бутылки не обидел; сперва отведал каждого порознь (чтоб было чем похвастать), потом смешал все вместе, а дальше уж стал смешивать по два. В общем, приятно провел вечер, хотя немного хватил лишнее. Наконец вижу, что пора и честь знать. Встаю и говорю:
- Мистер Фарш, даже лучшим друзьям приходит пора расставаться. Премного вам благодарен за щедрое угощение. Позвольте выпить за ваше здоровье красненького и распрощаться.
Мистер Фарш говорит:
- Вынь-ка меня из кресла, Мэгсмен, и снеси по лестнице - я тебя провожу.
Я сперва и слышать не хотел, но он заладил свое; ну, я его поднял с трона. От него сильно пахло мадерой; мне все казалось, пока я его нес по лестнице, точно я несу полную бутыль с вином, а пробка на бутыли нельзя сказать чтобы красивая и очень уж велика.
Поставил я его внизу на коврик, а он меня не отпускает. Вцепился мне в воротник и шепчет:
- Мэгсмен, плохо мне живется.
- Чем же плохо, мистер Фарш?
- Они меня обижают. Никакой благодарности не вижу. Не закажу вдоволь шампанского - сажают меня на камин. Не даю денег - запирают в буфет.
- А вы бы прогнали их, мистер Фарш.
- Нельзя. Я с ними вместе вращаюсь в Обществе. Что скажет Общество?
- А вы бы выбрались из Общества, - говорю.
- Не могу. Тебе этого не понять. Раз уж попал в Общество, обратно хода нет.
- Тогда, не во гнев вам будь сказано, мистер Фарш, - говорю я и качаю головой, - нечего вам было и попадать туда.
Тут и мистер Фарш закачал своей умной головой и даже хлопнул по ней несколько раз, да с такой злостью, какой я от него не ждал. Потом говорит:
- Ты хороший малый, но этого тебе не понять. Спокойной ночи, Мэгсмен, ступай. Сейчас маленький человечек три раза обойдет зрителей и удалится за занавес. - А потом помню только, как он на карачках полез по ступенькам, в полном беспамятстве. Они ему и трезвому были бы слишком круты, но он непременно хотел сам.
Немного спустя прочел я в газете, что мистера Фарша представили ко двору. Так и было напечатано: 'Все, конечно, помнят (я заметил, газеты всегда уверяют, что все помнят такое, чего никто не помнит) мистера Фарша, миниатюрного джентльмена, который привлек общее внимание своей блестящей удачей в последней Государственной Лотерее'. Ну, говорю я себе, вот она жизнь! Ведь все у него так и вышло, как на афише. Удивил-таки Георга Четвертого!
(По такому случаю я заказал новую афишу: он держит в руке мешок золота и подает его Георгу Четвертому, а сам в парике, при шпаге, в туфлях с пряжками - все как положено - и Важная Дама в Страусовых Перьях тут же в него влюбляется.)
Тут я как раз снял дом, про который вы спрашиваете, мистер... не имею чести знать имени... и больше года показывал в нем 'Забавы и развлечения Мэгсмена' - когда одно, когда другое, но все афиши были у меня выставлены постоянно. И вот однажды, когда публика уже разошлась - да и публики-то было мало, дождь лил как из ведра, - я курил трубочку в задней комнате, наверху, а со мной был Безрукий. Я его ангажировал на месяц, да только сборов он не делал. Вдруг слышу - стучат с улицы. 'Кто бы это мог быть?' - спрашиваю Безрукого. А он потирает лоб ногой и отвечает: 'Понятия не имею, мистер Мэгсмен'. И верно: ни о чем он не имел понятия, - очень скучный был человек.
А на улице все стучат. Пришлось отложить трубку, взять свечу и спуститься открыть дверь. Выглянул - никого. Только чувствую, кто-то прошмыгнул у меня между ног - и прямо в дом. Да ведь это мистер Фарш!
- Мэгсмен, - говорит он мне, - возьмешь меня на прежних условиях? Если по рукам, так и скажи. Я, конечно, ничего не понял, но отвечаю:
- По рукам, сэр.
- Значит, по рукам, решено и подписано, - говорит он. - Поужинать у тебя найдется?
А я еще помнил, какие игристые заграничные вина распивал тогда у него на Пэлл-Мэлл; и мне, конечно, стыдно предлагать ему холодные соеиски и джин с водой. Но он и тому и другому оказал честь. Вместо стола мы ему поставили стул, а сел он на скамеечку, как бывало прежде. Но только я все еще никак
