О книге
'Рождественские повести' были задуманы Чарльзом Диккенсом как социальная проповедь в занимательной форме, но их значение шире — они стали настоящим гимном семейному очагу, всепрощающей любви, духу добра и справедливости.
Диккенс населяет свои повести-сказки эльфами, феями, призраками, дополняя сказочный фольклор своей поистине неистощимой фантазией. Часто сказка и реальность здесь меняются местами: так Скрудж- Сквалыжник, перенесенный святочными духами в прошлое и затем в будущее, обретает интерес к настоящему и способность творить добро («Рождественская песнь в прозе»), а профессор Редлоу, жестоко наказанный Призраком-двойником, вместе с памятью о былых обидах возвращает себе дар эти обиды прощать ('Одержимый'). Жертвенная любовь миссис Уильям из вышеназванной повести творит чудеса — в рождественскую ночь зло отступает, гордыня наказана, доверие восстановлено…
Произведения, составившие книгу 'Рождественские повести', были написаны Чарльзом Диккенсом в 1840-х годах. Они выходили отдельными изданиями к Рождеству и, по сути, имели целью привлечь внимание английского общества к проблеме использования детского труда на промышленных предприятиях. Такое выступление в защиту прав детей из бедных семей вызывало тем больший резонанс, что Рождество — любимый праздник англичан, традиционно связанный с понятиями о семейном счастье, мире, благополучии.
Мотивы, характерные для 'Рождественских повестей', нашли свое развитие в более крупных произведениях Диккенса — романах 'Мартин Чезлвит', 'Тяжелые времена', 'Домби и сын'. В 1850–1867 годах, продолжая рождественскую тему, Диккенс регулярно писал рассказы для декабрьских номеров издававшихся им журналов 'Домашнее слово' и 'Круглый год' (часто в соавторстве со своим другом Уилки Коллинзом).
Е. Ю. Гениева. Чарльз Диккенс: Великая тайна
В славе, выпавшей на долю Чарльза Диккенса, и в самом деле есть что-то таинственное, если не мистическое. Его влияние испытали самые разные писатели. Его учеником был Достоевский, который постоянно, даже в годы своей творческой зрелости, подчеркивал идейную, эмоциональную, художественную связь с этим писателем. Поразительные в своем психологизме и философско-этической глубине образы Ставрогина и Настасьи Филипповны «берут начало» в творениях Диккенса: они родились из раздумий писателя над характерами Стирфорта и Эдит Домби. Многим обязаны Диккенсу и другие русские классики – Лесков и Тургенев.
Его учениками были Джозеф Конрад и Генри Джеймс, Франц Кафка и Уильям Фолкнер, Томас Стирнз Элиот и Марсель Пруст. Список далеко не полный, и его без труда можно было бы увеличить многими именами. Диапазон учеников Диккенса, его читателей, среди которых – профессиональные критики, писатели, студенты, дети – заставляет всерьез задуматься над феноменом «читабельности», необычайной популярности этого писателя.
Конечно, слава Диккенса знала и падения. После смерти писателя, на протяжении более чем полувека, к его книгам относились скептически-пренебрежительно, а его самого зачислили в разряд лишь популярных, развлекательных авторов. Постоянно слышались упреки в адрес плохо выстроенного сюжета, сентиментальности, карикатурности рисунка. Именно таким критиком-ниспровергателем был Оскар Уайльд: только тот, с иронией писал он по поводу «Лавки древностей», у кого сердце из камня, прочтет сцену смерти Нэлл без смеха. Общим местом критических работ стало положение, что Диккенс уступает Теккерею и Троллопу, Бальзаку, Флоберу, Тургеневу. Однако даже в те годы, когда бытовали столь уничижительные отзывы о Диккенсе, Генри Джеймс, писатель, чье высокое мастерство никогда не подвергалось сомнению, высказался о Диккенсе весьма хвалебно. Ему вторили голоса Гиссинга, Шоу. И как показало время, это, действительно, один из самых великих и популярных писателей в мировой литературе. «Диккенс был так популярен, – писал, пожалуй, самый проницательный критик Диккенса Честертон, – что мы, современные писатели, даже не можем представить, сколь велика была его слава. Теперь не существует такой славы».
После Шекспира это второй по силе воображения писатель в английской литературе. Именно воображение, буйное, безудержное, помогло ему увидеть и показать тесную связь между предметом и человеком. Эта удивительная сила населила его многоликий и красочный мир бессчетным числом комических, драматических, трагических персонажей.
Диккенс – великий социальный романист, писатель-демократ, первый масштабный писатель-урбанист, но главное – это писатель «на все времена», обладавший, по выражению Достоевского, «инстинктом общечеловечности». Диккенс – писатель очень разный. Добрый, смешной, карикатурный – в начале творческого пути, трагический, полный скепсиса, иронии, психологических прозрений – в конце. Христианин, обладавший поразительным, почти возрожденческим жизнелюбием.
Мередит как-то заметил, что никакому писателю не следует браться за создание серьезного произведения, пока он не окажется во всеоружии опыта и зрелости, наступающей, по его мнению, около сорока лет. Так же считала и Дж. Элиот: «...в возрасте двадцати лет только редкий гений способен создать нечто представляющее художественную ценность».
Диккенс – гениальное исключение из этого правила. Слава пришла к нему в 21 год и не покидала его до последнего часа.
В 1833 г. никому не известный репортер «с замутненными от радости и гордости глазами» прочел в декабрьском номере «Мансли мэгезин» свой первый рассказ «Обед в аллее тополей», который положил начало «Очеркам Боза». Книга вышла отдельным изданием в 1836 г., а в 1837-м критик Джордж Генри Льюис в обзоре новых книг уделил особое внимание Бозу: «Когда вышли 'Очерки', вопрос 'Читали ли Вы Боза?' бьш у всех на устах... Байрон любил говорить, что он проснулся однажды утром и узнал, что он знаменит. То же произошло и с Бозом: никогда еще известность не приходила к писателю так быстро и так заслуженно».
В основу «Очерков» легли впечатления детства, проведенного в провинциальном Чэтеме. Сам Диккенс относился к своим очеркам довольно пренебрежительно. И все же эта книга важна тем, что в ней наметились границы и диапазон его художественного мира: перенасыщенность бытом, нравами, людьми, деталями, подробностями, выписанными с документальной, репортерской точностью, умение сразу же, по- журналистски, приковать внимание читающего к описываемому, насмешить его веселой картинкой, смахивающей на анекдот, поразить великодушием юмора по отношению к любимым героям – простым, «не мудрствующим лукаво» людям.
