не следует, однако они не могут сохранить жизнь тем, кому пришло время умереть; и что мы все, даже в Сити, должны, к несчастью, умереть, как бы мы ни были богаты; он разъяснил, каким образом деньги являются причиной того, что нас почитают, боятся, уважают, заискивают перед нами и восхищаются нами, как они делают нас влиятельными и великими в глазах всех людей и как они могут очень часто отдалять даже смерть на долгое время. Как, например, они обеспечили его маме услуги мистера Пилкинса, коими часто пользовался и он, Поль, а также великого доктора Паркера Пепса, которого он никогда не видел. И как они могут сделать все, что только может быть сделано. Все это и еще кое-что в таком же духе мистер Домби внушал своему сыну, который слушал внимательно и как будто понимал большую часть того, что ему говорили.
- Но они не могут сделать меня сильным и совсем здоровым, верно, папа? - спросил Поль после недолгого молчания, потирая ручонки.
- Ты и так силен и совсем здоров, - возразил мистер Домби. - Не правда ли?
О, какое старческое лицо снова обратилось к нему, выражая и печаль и лукавство!
- Ты такой же сильный и здоровый, какими обычно бывают малыши, а? продолжал мистер Домби.
- Флоренс старше меня, но я не такой сильный и здоровый, как Флоренс, я это знаю, - отвечал ребенок. - И я думаю, что, когда Флоренс была такой, как я, она могла играть гораздо дольше не уставая. Иногда я так устаю, - сказал маленький Поль, грея руки и глядя сквозь прутья каминной решетки, словно какой-то призрачный театр марионеток давал там представление, - и кости у меня болят (Уикем говорит - это болят кости), и я не знаю, что делать.
- Да, но это бывает по вечерам, - сказал мистер Домби, придвигая свое кресло к креслицу сына и ласково кладя руку ему на спину. - Малыши должны к вечеру уставать, тогда они лучше спят.
- О, это бывает не вечером, папа, - возразил ребенок, - это бывает днем; и я ложусь на колени к Флоренс, а она мне поет. Ночью мне снятся такие стра-а-ан-ные веши!
И снова он стал греть руки и размышлять об этих вещах, точно старик или юный гном.
Мистер Домби был так изумлен, так встревожен и так растерян, не зная, как продолжать разговор, что мог только сидеть, глядя при свете камина на своего мальчика и не отнимая руки от его спины, как будто ее удерживало какое-то магнитное притяжение. Потом он протянул другую руку и на секунду повернул к себе задумчивое личико сына. Но оно снова обратилось к камину, как только он его освободил, и не отрывалось от колеблющегося пламени, покуда не пришла нянька укладывать мальчика спать.
- Я хочу, чтобы за мной пришла Флоренс, - сказал Поль.
- Вы не хотите идти со своей бедной няней Уикем, мистер Поль? - с большим пафосом осведомилась она.
- Не хочу, - ответил Поль, снова располагаясь в своем креслице, как хозяин дома.
Благословляя его невинность, миссис Уикем удалилась, и вскоре вместо нее вошла Флоренс. Ребенок тотчас вскочил с живостью и готовностью и, желая отцу спокойной ночи, поднял к нему такое повеселевшее, такое помолодевшее и такое совсем детское лицо, что мистер Домби, хотя и успокоенный этим превращением, был крайне озадачен.
Когда они вместе вышли из комнаты, ему послышалось тихое пение; и, вспомнив, как Поль говорил, что сестра поет ему, он полюбопытствовал открыть дверь, чтобы послушать и посмотреть им вслед. Она медленно поднималась по большой широкой лестнице, держа его на руках; голова его лежала у нее на плече, одна рука небрежно обвилась вокруг ее шеи. Так поднимались они медленно, медленно; она все время пела, и иногда Поль мурлыкал, тихонько ей подпевая. Мистер Домби смотрел им вслед, пока они не поднялись на верхнюю площадку лестницы, - впрочем, не раз останавливаясь отдохнуть, - и не скрылись из виду; но и тогда он продолжал стоять и смотреть, пока бледные лучи луны, меланхолически мерцавшей сквозь тусклое окно в потолке, не прогнали его обратно, и его комнату.
На следующий день миссис Чик и мисс Токс были приглашены к обеду на совет; когда убрали со стола, мистер Домби открыл заседание, потребовав, чтобы ему сообщили без смягчения и умолчания, все ли благополучно с Полем и что говорит о нем мистер Пилкинс.
- Ребенок, - заметил мистер Домби, - не так крепок, как мне бы хотелось.
- Со свойственной вам удивительной наблюдательностью, дорогой мой Поль, - отвечала миссис Чик, - вы сразу попали в точку. Наш любимец, пожалуй, не так крепок, как нам бы хотелось. Дело в том, что его дух не по силам ему. Душа его слишком велика для своей оболочки. Ах, как рассуждает этот прелестный ребенок! - продолжала миссис Чик, покачивая головой. - Никто бы этому не поверил. Вот, например, вчера, Лукреция, замечания его на тему о похоронах...
- Боюсь, - сказал мистер Домби, сердито перебивая ее, - что кто-то из этих особ там, наверху, говорит с ребенком на неподобающие темы. Вчера вечером он заговорил со мной о своих... о своих костях, - сказал мистер Домби, с раздражением подчеркивая это слово. - Кому какое дело до... до костей моего сына? Полагаю, он не какой-нибудь живой скелет *.
- Отнюдь нет, - сказала миссис Чик с неописуемым выражением.
- Надеюсь, - отозвался ее брат. - Затем - похороны! Кто говорит ребенку о похоронах? Полагаю, мы - не гробовщики, не наемные немые плакальщики *, не могильщики?
- Отнюдь нет, - вставила миссис Чик с тем же многозначительным выражением.
- Так кто же вбивает ему в голову такие мысли? - спросил мистер Домби. - Право же, вчера вечером я был крайне опечален и возмущен. Кто вбивает ему в голову такие мысли, Луиза?
- Дорогой мой Поль, - сказала миссис Чик, помолчав секунду, - не имеет смысла производить расследование. Скажу вам откровенно, я не думаю, чтобы Уикем была особой, отличающейся веселым нравом, которую можно было бы назвать...
- Дочерью Мома *, - тихонько подсказала мисс Токс.
- Вот именно, - сказала миссис Чип, - но она очень внимательна, услужлива и вовсе не самонадеянна; право же, я никогда еще не встречала такой сговорчивой женщины. Если милый ребенок, - продолжала миссис Чик таким тоном, словно подводила итог тому, о чем предварительно уже говорилось, хотя все это она высказывала впервые, - немножко ослаблен этим последним приступом болезни и отличается не таким завидным здоровьем, как было бы нам желательно, и если организм его временно ослабел и иногда ему трудно пользоваться своими...
Миссис Чик побоялась сказать 'членами' после недавнего выпада мистера Домби против костей и посему ждала помощи от мисс Токс, которая, оставаясь верной своим обязанностям, подсказала: 'конечностями'.
- Конечностями! - повторил мистер Домби.
- Кажется, уважаемый врач упомянул сегодня утром о ногах, не так ли, дорогая моя Луиза? - сказала мисс Токс.
- Ну, конечно, упомянул, моя милая, - отвечала миссис Чик с кроткой укоризной. - Зачем вы меня об этом спрашиваете? Вы сами слышали. Итак, я говорю, что если бы наш милый Поль временно потерял способность пользоваться ногами, то это заболевание свойственно многим детям в его возрасте и его нельзя предотвратить никакими заботами и уходом. Чем скорее вы это поймете и с этим согласитесь, Поль, тем лучше.
- Разумеется, вы должны знать. Луиза, - сказал мистер Домби, - что я не подвергаю сомнению вашу родственную привязанность и вполне понятную заботу о будущем главе моей фирмы. Мистер Пилкинс, полагаю, осматривал сегодня утром Поля? - спросил мистер Домби.
- Да, осматривал, - отвечала сестра. - Мисс Токс и я присутствовали. Мисс Токс и я всегда присутствуем. Мы считаем это совершенно необходимым. Мистер Пилкинс осматривал его несколько дней тому назад, и я его считаю очень умным человеком. Он говорит: 'Это пустяки!' Я могу подтвердить его слова, если это имеет значение, а сегодня он посоветовал морской воздух. Очень разумно, Поль, в этом я убеждена.
- Морской воздух, - повторил мистер Домби, глядя на сестру.
- Никакого основания для беспокойства, - сказала миссис Чик. - Моим Джорджу и Фредерику обоим прописывали морской воздух, когда они были приблизительно в таком же возрасте; и мне самой его прописывали великое множество раз. Я совершенно согласна с вами, Поль, что, быть может, там, наверху, неосторожно заговаривают при нем о таких вещах, о которых его маленькой головке лучше не задумываться; но, право же, я не знаю, как этому помочь, когда имеешь дело с таким сообразительным ребенком. Будь он обыкновенный ребенок это не имело бы никакого значения. Кажется, я должна сказать
