будничными и осуществимыми. Таково было его положение в эпоху миссис Пипчин, когда он казался немного старше, чем был раньше, но оставался все тем же живым, беззаботным, легкомысленным мальчиком, как в тот день, когда ворвался в гостиную, ведя за собой дядю Соля и воображаемых сотрапезников, и светил ему во время поисков той самой мадеры.
- Дядя Соль, - сказал Уолтер, - мне кажется, вы нездоровы. Вы ничего не ели за завтраком. Если так будет продолжаться, я приглашу доктора.
- Он не может дать то, что мне нужно, мой мальчик, - сказал дядя Соль. - А если может - значит у него прекрасная практика... и все-таки он не даст.
- Что же это такое, дядя? Покупатели?
- Да, - со вздохом отвечал дядя Соль. - Покупатели пригодились бы.
- Черт возьми, дядя! - воскликнул Уолтер, со стуком поставив чашку и хлопнув рукой по столу. - Когда я вижу, как люди толпами ходят целый день по улице и десятками снуют каждую минуту мимо лавки, меня так и подмывает выскочить, схватить кого-нибудь за шиворот, притащить сюда и заставить его купить на пятьдесят фунтов инструментов за наличные деньги. Ну, что вы там рассматриваете у двери? - продолжал Уолтер, обращаясь к старому джентльмену с напудренной головой (так, чтобы тот, разумеется, не слышал), который во все глаза смотрел на морскую подзорную трубу. - От этого никакого толку нет. Так я и сам могу! Войдите и купите ее.
Но старый джентльмен, удовлетворив свое любопытство, спокойно пошел дальше.
- Ушел! - воскликнул Уолтер. - Все они так. Но, дядя... послушайте, дядя Соль, - старик задумался и не отозвался на первое его обращение, - не унывайте! Не теряйте бодрости, дядя. Уж когда начнут поступать заказы, их будет такая куча, что вы не в состоянии будете исполнить все.
- Все уже будет исполнено, когда они начнут поступать, мой мальчик, отвечал Соломон Джилс. - Не поступят они в эту лавку, покуда я из нее не выйду.
- Послушайте, дядя! Право же, вы не должны так говорить! - убеждал Уолтер. - Не надо!
Старый Соль пытался принять бодрый вид и как только мог весело улыбнулся ему через маленький стол.
- Ничего особенного не случилось, правда, дядя? - спросил Уолтер, облокачиваясь на поднос и наклоняясь вперед, чтобы говорить более ласково. Если что-нибудь случилось, будьте со мной откровенны, дядя, и расскажите мне все.
- Нет! Нет! Нет! - отвечал старый Соль. - Особенного? Нет! Нет! Что же особенного могло случиться?
В ответ Уолтер недоверчиво покачал головой.
- Вот это я и хочу знать, - сказал он, а вы спрашиваете меня. Послушайте, что я вам скажу, дядя: когда я вас вижу таким, как сейчас, я, право, жалею, что живу с вами.
Старый Соль невольно раскрыл глаза.
- Да. Хотя не было еще человека счастливее, чем счастлив я с вами сейчас, - и так было всегда, но, право же, я жалею, что с вами живу, когда вижу, что вас что-то беспокоит.
- Тогда я бываю скучным, я это знаю, - заметил Соломон, покорно потирая руки.
- Вот что я хочу сказать, дядя Соль, - продолжал Уолтер, наклоняясь еще ближе, чтобы похлопать его по плечу, - тогда я чувствую, что вместо меня должна была бы сидеть здесь с вами и разливать чай славная, маленькая, пухленькая жена - чудесная, тихая, приятная старая леди, которая была бы вам под пару и знала бы, как обращаться с вами и поддерживать доброе расположение духа. Такого любящего племянника, как я, никогда еще не бывало (а я, конечно, и не мог быть иным), но ведь я - всего-навсего племянник и не могу быть вам таким другом, когда вы пасмурны и не в своей тарелке, каким стала бы она много лет назад, хотя, право же, я бы отдал, что угодно, только бы подбодрить вас. Так вот, говорю я, когда я вижу, что вас что-то беспокоит, тогда мне жаль, что нет около вас кого-нибудь получше, чем такой бестолковый, грубый мальчишка, как я, у которого есть желанье утешить вас, дядя, но нет уменья... нет уменья, - повторил Уолтер, наклоняясь еще ближе, чтобы пожать руку дяде.
- Уоли, дорогой мой мальчик, - сказал Соломон, - если бы приятная старая леди и расположилась в этой гостиной сорок пять лет тому назад, все равно я бы не мог любить ее больше, чем люблю тебя.
- Я это знаю, дядя Соль, - отвечал Уолтер. - Клянусь богом, я это знаю. Но вы не сгибались бы под бременем таинственных забот, если бы она была с вами, потому что она бы знала, как избавить вас от них, а я не знаю.
- Нет, нет! И ты знаешь, - возразил инструментальный мастер.
- Ну, так что же случилось, дядя Соль? - ласково спросил Уолтер. Скажите! Что случилось?
Соломон Джилс настаивал на том, что ничего не случилось, и утверждал это так решительно, что племяннику ничего не оставалось делать, как весьма неискусно притвориться, будто он ему поверил.
- Я одно могу сказать, дядя Соль: если что-нибудь...
- Но ничего не случилось, - сказал Соломон.
- Отлично, - отвечал Уолтер. - Стало быть, мне больше нечего сказать, и это очень хорошо, потому что мне пора идти на службу. Я загляну мимоходом, дядя, посмотреть, как у вас дела. И помните, дядя! Больше я никогда не буду вам верить и никогда не буду рассказывать о мистере Каркере-младшем, если узнаю, что вы меня обманываете!
Соломон Джилс, смеясь, посоветовал ему узнать что-нибудь в этом роде, и Уолтер, обдумывая всевозможные несбыточные планы сколотить состояние и создать Деревянному Мичману независимое положение, отправился в контору Домби и Сына с таким мрачным видом, с каким обычно туда не являлся.
В те дни жил за углом - в самом конце Бишопстет-стрит - некий Броли, присяжный маклер и оценщик, который имел лавку, где всевозможная подержанная мебель выставлена была в самом нелепом виде и в положении и комбинациях, совершенно чуждых ее назначению. Дюжины стульев, прицепленных к умывальникам, которые с трудом взгромоздились на плечи буфетов, взобравшихся, в свою очередь, на перевернутые обеденные столы, гимнастически задиравшие ноги на других обеденных столах, были расположены еще в сравнительном порядке. Десертный прибор, состоявший из крышек для блюд, рюмок и графинов, был расставлен на лоне кровати с балдахином для развлечения такой приятной компании, как три-четыре кочерги и лампа из холла. Комплект оконных занавесок, которые не подошли бы ни к одному окну, изящно драпировал баррикаду из комодов, заставленных аптекарскими пузырьками, - тогда как бездомный каминный коврик, разлученный со своим природным другом - очагом, в несчастье своем храбро противостоял резкому восточному ветру и трепетал в меланхолическом согласии с пронзительными жалобами кабинетного пианино, которое чахло, теряя ежедневно по струне и слабо откликаясь на уличный шум своим дребезжащим и больным мозгом. Что касается неподвижных часов, которые и пальцем не могли пошевельнуть и, казалось, так же неспособны были идти нормальным ходом, как и денежные дела прежних их владельцев, то их было много в лавке мистера Броли; а всевозможные зеркала, случайно расставленные так, что давали отражения и преломления с закономерностью нарастания сложных процентов, являли глазу вечную перспективу банкротства и разорения.
Сам мистер Броли был румяным, курчавым, плотным человеком с влажными глазами и покладистым нравом, ибо эта порода Гаев Мариев, сидящих на развалинах чужого Карфагена *, всегда сохраняет хорошее расположение духа. Иной раз он заглядывал в лавку Соломона, дабы задать какой-нибудь вопрос об инструментах, с которыми имел дело Соломон, и Уолтер знал его достаточно, чтобы здороваться с ним, встречаясь на улице; но так как этим и ограничивалось знакомство маклера с Соломоном Джилсом, то Уолтер немало удивился, когда, вернувшись до полудня, согласно своему обещанию, застал мистера Броли, который сидел в задней гостиной, засунув руки в карманы и повесив шляпу за дверью.
- Ну, что, дядя Соль? - сказал Уолтер. Старик понуро сидел по другую сторону стола, а очки его находились каким-то чудом на носу, а не на лбу. Как вы теперь себя чувствуете?
Соломон покачал головой и махнул рукой в сторону маклера, как бы представляя его.
- Что-нибудь случилось? - затаив дыхание, спросил Уолтер.
- Нет, нет! Ничего не случилось, - сказал мистер Броли. - Пусть это вас не тревожит.
Уолтер с немым изумлением переводил взгляд с маклера на дядю.
- Дело в том, - сказал мистер Броли, - что тут есть неоплаченный вексель - триста семьдесят с лишним. Вексель просрочен и попал ко мне.
