(что бывает довольно часто), и ему кажется, что прелестная подружка похожа на его мечту, какой она была в то время (что вовсе не соответствует действительности), и что если бы эта мечта не вышла за другого по расчету, а вышла бы за Твемлоу по любви, то они были бы счастливы вдвоем (чего никогда быть не могло), и что она до сих пор питает к нему сердечную слабость (тогда как она славится своим бессердечием). Задумавшись у камина, Твемлоу предается грусти, склонив высохшую голову на высохшие ручки и опершись высохшими локотками на сухие коленки. 'Нет здесь Любимой, и не с кем мне разделить мое одиночество! Нет Любимой и в клубе! Пустыня, пустыня; пустыня кругом, любезный мой Твемлоу!' И он засыпает, весь вздрагивая, словно по нему пробегает ток.
На другое утро спозаранку эту ужасную Типпинз — вдову покойного сэра Томаса Типпинза, по ошибке пожалованного титулом вместо кого-то другого (причем его величество Георг III соизволил милостиво заметить во время церемонии: 'Что, что? Кого, кого? Зачем, зачем?'*)), — начинают красить и лакировать для предстоящей интересной церемонии. Она пользуется репутацией остроумной рассказчицы, и ей нужно поспеть к этим людям пораньше, милые мои, чтобы не упустить чего-нибудь смешного. Где именно под модной шляпкой и модными материями скрывается настоящая леди Типпинз, известно разве только ее горничной: все, что видимо глазу, можно купить на Бонд-стрит *, а там скребите ее сколько угодно, скальпируйте, сдирайте с нее кожу, сделайте из одной хоть двух леди Типпинз, все равно никогда не доберетесь до сути. Чтобы лучше разглядеть все происходящее, у нее, у этой леди Типпинз, имеется большой золотой монокль. Если бы она вставляла в каждый глаз по моноклю, то другое веко не нависало бы так страшно, и в лице была бы хоть какая-то симметрия. Однако эта вечно юная особа до сих пор цветет искусственным цветом и поклонников у нее целый хвост.
— Мортимер, негодный, — говорит леди Типпинз, разглядывая в монокль всех приглашенных по очереди, — где же ваш подопечный, где жених?
— Даю вам честное слово, — отвечает Мортимер, — что знать не знаю и даже не интересуюсь.
— Несчастный! Так-то вы исполняете свой долг?
— Уверяю вас, я и понятия не имею, в чем состоит мой долг, разве только смутно представляю, что мне надо с ним нянчиться во все время торжества, как с борцом на состязании. — отвечает Мортимер.
Присутствует здесь и Юджин, с таким разочарованным видом, будто он собирался на похороны и очень недоволен, что попал на свадьбу. Место действия — ризница церкви св. Иакова, на полках много старых метрических книг, переплетенных, по-видимому, в кожу многих леди Типпинз.
Но, чу! К церкви подъезжает карета, и появляется жених, явно напоминающий подделку под Мефистофеля и, несомненно, близкий родственник этому господину. Леди Типпинз, наведя на него монокль, находит, что он красивый мужчина и сущая находка для невесты, а Мортимер, когда тот подходит ближе, бормочет, окончательно помрачнев: 'Кажется, это и есть мой подопечный, черт бы его побрал!' Еще карета — появляются остальные действующие лица, коих леди Типпинз, став на подушку и наведя на них монокль, аттестует следующим образом: 'Невеста: сорок пять лет, никак не моложе, платье по тридцать шиллингов ярд, вуаль пятнадцать фунтов, носовой платок дареный. Подружкам не дали развернуться, чтоб не затмили невесту, для того и набрали перестарков; платья по двенадцать с половиной шиллингов ярд, цветы от Вениринга; та, что со вздернутым носом, недурна, только никак не может забыть про свои чулки; шляпки по три фунта десять шиллингов. Твемлоу. Счастье, что невеста ему не родная дочь; волнуется, бедняга, хоть он всего-навсего подставной отец; да оно и не удивительно. Миссис Вениринг: в жизни не видала такого бархата, всего на ней наверчено тысячи на две, сущая ювелирная выставка, папаша, верно, закладчик, а то откуда же у этих людей что берется? Незнакомые гости: все какие-то убожества'.
Церемония окончена, гости расписались в книге, Вениринг выводит из церкви леди Типпинз, кареты катятся обратно в Фальшонию; вот, наконец, и дом Вениринга; вся прислуга в цветах и бантах; в гостиных сплошное великолепие. Подснепы ожидают здесь счастливую чету; у мистера Подснепа бакенбарды в виде щеток расчесаны на диво; величественная лошадь-качалка, миссис Подснеп, царственно игрива. Здесь также Бутс и Бруэр, и остальные два Буфера; каждый из Буферов, завитой и в застегнутых на все пуговицы перчатках, с цветком в петлице, явно готов хоть сейчас под венец, если с женихом что-нибудь случится. Здесь же тетушка невесты, ее ближайшая родственница: вдовствующая особа из породы Медуз, в каменном чепце, готовая взглядом превратить в камень всех своих ближних. Здесь также опекун невесты: предмет всеобщего внимания, делец, словно раскормленный жмыхами, в круглых, как луна, очках. Вениринг набрасывается на опекуна как на своего старейшего друга ('это уже седьмой', — думает Твемлоу) и удаляется с ним в оранжерею для секретной беседы: само собой понятно, что Вениринг тоже состоит вместе с ним в опеке и теперь они совещаются насчет капитала. Кому-то даже удается подслушать, как Буферы повторяют шепотом: 'Тридцать тысяч фунтов!' — причмокивая с наслаждением, словно после самых свежих устриц. Убогие незнакомцы, никак не ожидавшие, что они такие близкие друзья Вениринга, воспаряют духом и, скрестив руки на груди, начинают грубить хозяину еще до завтрака. Тем временем миссис Вениринг с малюткой на руках в наряде подружки порхает среди собравшихся, сыпля искрами разноцветных молний от брильянтов, изумрудов и рубинов.
Химик, который не торопится, считая долгом прежде всего заняться своими личными делами и довести до конца несколько свар с подручными кондитера, наконец с честью выходит из положения и докладывает о завтраке. В столовой такое же великолепие, как и в гостиной: на столах полный парад, все верблюды налицо, и все нагружены до предела. Богатый свадебный пирог украшен купидонами, бантами и серебром. Богатый браслет преподнесен Венирингом перед тем как спуститься в столовую и уже надет на руку невесты. И все же до Венирингов никому нет дела, о них думают не больше, чем о хозяевах приличной гостиницы, которые хлопочут ради прибыли по стольку-то с персоны. Новобрачный и новобрачная, по всегдашней своей привычке, беседуют и смеются порознь, Буферы, по всегдашней своей привычке, последовательно и усердно обрабатывают блюдо за блюдом; убогие незнакомцы весьма благосклонно потчуют друг друга шампанским; миссис Подснеп ораторствует, изогнув дугой шею и покачиваясь самым величественным образом, и ее слушают куда более почтительно, чем миссис Вениринг, а Подснеп держится с гостями почти как хозяин дома.
Другое печальное обстоятельство то, что Венирингу, справа от которого сидит пленительная Типпинз, а слева — тетушка новобрачной, крайне трудно поддерживать мирные отношения между ними обеими. Медуза мало того что старается своим взглядом превратить в камень очаровательную Типпинз, она еще сопровождает каждое слово этого милого существа громким фырканьем, которое можно объяснить и хроническим насморком, и чувством презренья и негодования. А так как это фырканье повторяется регулярно, то его начинают предвкушать все сидящие за столом, и разговор прерывается весьма неловкими паузами, когда все умолкают в ожидании, отчего фырканье звучит еще более выразительно. Кроме того, твердокаменная тетушка очень обидным тоном отказывается от подносимых ей блюд, если их берет леди Типпинз, говоря во всеуслышание: 'Нет, нет, нет, этого я есть не стану! Уберите прочь!' словно намекая, что боится уподобиться этой сирене, если будет питаться тем же, чем она, и что такой исход был бы для нее роковым. Леди Типпинз чует в ней врага и пытается отразить атаку девически юным остроумием, пускает в ход и монокль, но всякое оружие отскакивает в бессилии от неуязвимого фыркающего чепца.
Третье неприятное обстоятельство то, что убогие незнакомцы словно сговорились ничему не удивляться. Они упорно не желают замечать золотых и серебряных верблюдов и составили между собой заговор — не обращать внимания на изысканную чеканку ведерок со льдом. Они настолько спелись, что осмеливаются даже намекнуть, будто хозяин с хозяйкой порядком наживутся на этом деле; и вообще ведут себя как завсегдатаи в трактире. Присутствие очаровательных подружек тоже не оказывает смягчающего влияния; ибо, не чувствуя почти никакого интереса к новобрачной и ровно никакого друг к другу, прелестные создания начинают, каждая на свой лад, критически разглядывать имеющиеся налицо модные уборы. Тем временем шафер жениха, в изнеможении откинувшись на спинку стула, по-видимому, пользуется случаем, чтобы окинуть мысленным взором все то зло, которое он причинил своим ближним, и покаяться в нем; разница между ним и его другом Юджином заключается в том, что последний, тоже откинувшись на спинку стула, по-видимому, подсчитывает мысленно, сколько зла ему хотелось, бы причинить своим ближним, и особенно всем присутствующим.
При таком положении дел обычные церемонии проходят довольно вяло и без всякого одушевления, и даже великолепный свадебный пирог, разрезанный прелестными ручками невесты, кажется неудобоваримым. Тем не менее уже сказано все, что полагается говорить, и проделано все, что полагается проделать (сюда же относятся зевки, неожиданное погружение в сон и пробуждение леди Типпинз); теперь
