виде того, во что можно превратить человека.
— Мои приветствия! — сказал Рональд, не спешиваясь с Гантенбайна. — Кто здесь старший? С кем я могу поговорить об условиях перемирия?
— Я здесь батько! — выдвинулся вперед из толпы человек. — А это мои кореша.
Он был широк в плечах и одет более шикарно, чем сидевшие вокруг крестьяне: кожаная куртка, меч на боку, перстень с бриллиантом на руке, длинные и блестящие, вероятно, напомаженные салом волосы. А также одноглаз: левое веко отступило вглубь глазницы, из-под него был виден краешек багрового глазного дна.
Следом за ним вышли еще два человека: один — мрачного вида разбойник, совершенно заурядный и любопытства у Рональда не вызвавший, а третий…
А третий, третий — у Рональда дух перехватило — третий не был живым человеком.
Кожа его была желта, как кожа у древних стариков, разве что немного посуше, глаза несколько белесы, а еще не видно было вен на его руках. Грудная клетка (это уж Рональд потом присмотрелся) не двигалась — он не дышал. Тусклые зрачки казались гнилыми, скулы выпирали, да губы несколько ввалились. Но никаких очевидных патологий — трупных пятен, гниющего мяса, торчащих костей — ничего этого не было.
И смотрел он гораздо дружелюбнее, чем двое крестьян. Даже улыбнулся, а тусклые глаза его приветливо блеснули.
— Батько Полифем меня зовут, — мрачно сообщил главный.
— Рональд, граф Вульпи, — сказал рыцарь, кивнув. — Я посланник правителя Арьеса, в данный момент — посредник на переговорах.
На главаря восстания его слова не произвели никакого впечатления, но крестьяне вокруг опасливо зашушукались.
— Условия наши такие, — мрачно произнес Полифем. — Маркиз никогда больше на фиг не посылает людей в деревню, отказывается от всех прав на Новые Убиты, а мы за то не сжигаем его замок, не убиваем его лошадок, убираем свои катапульты от стен.
— Маркиз на это не пойдет, — честно признался Рональд. — Он ведь может сюда вызвать войска из Рима.
— Не может, — махнул рукой Полифем. — Иначе вызвал бы уже. Придут войска — за ними и попы потянутся, прознав, какие тут дела с мертвяками — а попы маркизу самому по шее надают. Он не дурак все ж таки и себе отнюдь не враг.
— Маркизу нужен оброк. Он готов от барщины отказаться, и от права первой ночи, и от всех других прав на деревню. Но без оброка все хозяйство замка придет в упадок, и у него выбора другого не будет, кроме как вызвать войска из Рима.
— Вот это ближе к телу, — признал батько. — Сдохнет ваш маркиз без нашего хлебушка, без наших помидорок, без картохи нашей. Ну и пущай подыхает.
— Тогда у меня осталось лишь последнее слово.
Рональд достал из-за пазухи свиток и, развернув его, прочел:
— «Предписываю крестьянам деревни Новые Убиты прекратить войну с собственным сеньором. Условия мира должны быть согласованы обеими сторонами путем взаимных уступок. В противном случае крестьянам деревни Новые Убиты следует ждать прибытия имперских войск. Правитель Арьес».
И показал печать оторопевшим крестьянам. Наступила долгая пауза.
— Печать поддельная! — проскрипел наконец один из друзей Полифема.
— Пусть Мишель Пропойца скажет, настоящая или нет! — рассудил батько.
Мертвец, сопровождавший его, подошел к Рональду и посмотрел на грамоту.
— Настоящая, — бесстрастно сказал он.
Крестьяне зашумели. Полифем поднял руку.
— Добро, — сказал он. — Условия мира приемлем.
Шум стал громче. Рональд почувствовал одобрение толпы — продолжать войну с маркизом большинство считали делом опасным, оброк крестьян гораздо меньше пугал.
— Вот чего забыли, — проорал батька, перекрывая шум толпы. — Только мы весь свой военный лагерь в лесу оставим. Чтобы этот сатана обратно не пытался нас поработить.
Рональд задумался. Про военный лагерь маркиз ничего не говорил, а сам правильного решения он принять не мог — ввиду недостатка информации.
— Хорошо, пусть остается, — сказал он, внутренне досадуя на себя, что не подготовился к переговорам лучше. Вот так история и творится — путем недомолвок, недодуманных до конца планов и неожиданных вопросов, подумал он.
— А ты, рыцарь, не дурак, — одобрительно кивнул батько Полифем. — Совесть в тебе есть али задумал чего?
Рональда эта похвала покоробила, но он сдержался и спокойно ответил:
— Правитель хотел вернуть мир на эту землю — и сего дня вернул. Я исполнял его поручение — и ничего больше.
— И чего, теперя в Рим укатишь? — прищурился батько, чье настроение в результате заключения мира заметно улучшилось.
— Вовсе нет. Останусь на некоторое время наблюдать за соблюдением условий перемирия, затем отправлюсь дальше по своим делам.
— Добро. В гости к нам не побрезгаешь?
— Не побрезгую, — сказал Рональд, спрыгнул с коня и пошел вместе с батькой в избу.
Странно: тараканов там не было, да и не воняло ничем.
— Сам как барин живу, — пояснил Полифем, довольный произведенным на гостя эффектом. — А все почему? Оттого что маркизу не дал себе на горло наступить.
— Маркиз мне говорил, что восстание длится уже 8 лет, — чтобы хоть что-нибудь сказать в ответ на эту похвальбу, произнес Рональд. Фраза ему самому показалась глупой: он представился себе со стороны этаким вчерашним школяром, который впервые в жизни выехал на театр военных действий и пытается поразить бывалых генералов знанием военных учебников.
— Ага, с тех самых пор, как козел этот с каторги вернулся… Маркиз-то, — пояснил разбойник.
— С каторги? — удивился Рональд.
— А то как же? — радостно воскликнул Полифем, явно довольный произведенным впечатлением. — За чернокнижие сидел, и осудил его не кто иной, как прежний папа. Святой человек был Бонифаций.
Впервые в жизни Рональд услышал похвалу в адрес прежнего папы Римского, о котором в столице как- то старались не вспоминать.
Полифем между тем нарезал вяленого мяса, жестом пригласил Рональда присесть и поставил на стол стеклянную бутыль.
— Не как крестьяне простые питаемся, — с гордостью сказал он, — но как разбойники, как блаародные живем.
Речи его должны были быть оскорбительными для дворянина, но Рональд отчего-то оскорбленным себя не почувствовал. Слишком много читал он в детстве гуманистов, слишком хорошо знал, что все — бедный ли, богатый — дети Адама, а различия между ними придуманы для удобства управления государством. Он даже не отказался от протянутого собеседником граненого стакана.
«Кореша» Полифема сели за стол рядом с ним — и только Рональд сидел против них троих. Капитан Александр, глава маркизовой гвардии, сопровождавшей рыцаря на переговоры, в дом войти погнушался и вместе со своими солдатами скучал на улице, в некотором отдалении от собравшейся толпы крестьян.
— Ну давай, барин, твое здоровье! — сказал Полифем, поднимая стакан и зачем-то хитро подмигнул своим компаньонам. Однако Рональд не посчитал это подмигивание подвохом и одним духом выпил стакан. Правда, потом чуть было не пустил слезу — так горек оказался хлебный спирт.
— Ух ты! — восхитился разбойник. — Нешто такому в столице учить стали?
Его товарищ, старик с обезображенным невероятно глубокими морщинами лицом, захихикал и затряс седой бородой. Мертвец сдержанно улыбнулся.
— Мишель, тебе не наливаю! — крикнул батько Полифем. — Ты свое при жизни выпил!
— Даже больше, чем надо, — ехидно сказал старик. — Недаром же ты Пропойца!
