Никто не мог бы этого предположить, видя, как она сидит совершенно прямо, скрестив руки; она удивительно владела собой.
– А теперь я счастлив вам сообщить, что мы получили назад все ваши деньги! – воскликнул Трэдлс, сияя от радости.
– Не поздравляйте, пусть никто не поздравляет! – вскричала бабушка. – Как же это произошло, сэр?
– Вы думали, что эти деньги присвоил мистер Уикфилд? – спросил Трэдлс.
– Конечно, – ответила бабушка. – И потому мне нетрудно было молчать. Агнес, не говори мне ни слова!
– А на самом деле облигации были проданы на основании полученной от вас общей доверенности. Едва ли стоит говорить, кем они были проданы и кто подписал документ. Затем этот негодяй заявил мистеру Уикфилду и сумел это доказать цифрами, что распорядился указанной суммой (получив общие указания мистера Уикфилда, как он говорил) для того, чтобы покрыть другие недостачи и скрыть затруднительное положение фирмы. А потом мистер Уикфилд, совершенно беспомощный в его руках, якобы уплачивая вам проценты на капитал, которого, как он знал, не существует, стал, несчастный, соучастником мошенничества.
– И в конце концов обвинил самого себя, – перебила бабушка, – и написал мне сумасшедшее письмо, признал себя виновным в грабеже и в неслыханных преступлениях! В ответ на это я как-то утром пришла к нему, потребовала свечу, сожгла письмо, а ему заявила, что если он когда-нибудь сможет загладить вину перед собой и передо мной, пусть это сделает, а если не сможет, пусть заботится о своих делах ради дочери… Если кто скажет мне хоть слово, я уйду!
Мы молчали. Агнес закрыла лицо руками.
– Значит, мой друг, – после паузы продолжала бабушка, – вы в самом деле заставили его вернуть деньги?
– Мистер Микобер так припер его к стене, и когда Хип опровергал одно доказательство, приводил столько новых, что тот не смог увильнуть. А самым замечательным мне кажется то, что эту сумму он украл не столько из жадности, которая, правда, у него непомерна, сколько из ненависти к Копперфилду. Он прямо так и сказал. Сказал, что готов заплатить столько же, лишь бы только навредить Копперфилду.
– Скажите пожалуйста! – Тут бабушка задумчиво нахмурила брови и взглянула на Агнес. – А что с ним сталось?
– Не знаю, – ответил Трэдлс. – Он уехал вместе с матерью, которая все время причитала, умоляла и винилась. Они уехали ночной лондонской каретой, и больше ничего я о нем не знаю. Разве только то, что, уезжая, он держал себя нагло и не скрывал свою ненависть ко мне.
Должно быть, он считал, что всем обязан мне не меньше, чем мистеру Микоберу. Это я считаю комплиментом – так я ему и объявил.
– А как вы думаете, Трэдлс, у него есть деньги? – спросил я.
– Ох, да! Думаю, что есть, – ответил Трэдлс, насупившись и покачивая головой. – Не тем, так другим способом он, конечно, прикарманил немалую толику. Но если вы проследите, Копперфилд, его путь, вы убедитесь, что деньги никогда не отвратят такого человека от зла. Он воплощенное лицемерие и к любой цели будет идти кривой дорогой. Это его единственное вознаграждение за то, что внешне он вынужден себя обуздывать. К любой цели он ползет, пресмыкаясь, и каждое препятствие кажется ему огромным. Потому он и ненавидит всякого, кто, без какого бы то ни было злого умысла, оказывается между ним и его целью. И в любой момент, даже без малейшего на то основания, может избрать еще более кривой путь. Чтобы это понять, следует только поразмыслить, как он себя здесь вел.
– Это какое-то чудовище подлости, – сказала бабушка.
– Право, не знаю, – задумчиво проговорил Трэдлс. – Многие могут стать подлецами, если только захотят.
– Ну, а теперь перейдем к мистеру Микоберу, – сказала бабушка.
– С удовольствием! – заулыбавшись, сказал Трэдлс. – Еще раз я должен сказать, что восхищаюсь мистером Микобером. Если бы не его терпение и настойчивость, нам не удалось бы сделать ничего заслуживающего внимания. А если мы представим себе, какую цену он мог бы потребовать от Урии Хипа за свое молчание, нам станет ясно, что мистер Микобер добивался только справедливости, одной справедливости.
– Совершенно верно, – сказал я.
– Сколько же мы ему предложим? – спросила бабушка.
– Ох! Прежде чем к этому перейти, – сказал Трэдлс, слегка смущенный, – должен вам сообщить, что я счел благоразумным в этой незаконной проверке сложных дел – а проверка эта совершенно незаконная с начала до конца! – обойти два пункта, ибо не в силах был охватить всего разом, это долговые расписки, выданные Урии Хипу мистером Микобером по получении авансов…
– Ну что ж, их надо погасить, – сказала бабушка.
– Совершенно верно, но я не знаю, когда их могут подать ко взысканию, а также, где эти расписки, – вытаращив глаза, сказал Трэдлс, – и предчувствую, что мистера Микобера до его отъезда будут постоянно арестовывать или накладывать арест на его имущество.
– Тогда надо будет его каждый раз освобождать или снимать арест с имущества, – заметила бабушка. – На какую сумму они выданы?
– Мистер Микобер по всей форме заносил в книгу эти сделки – он называет это «сделками», – смеясь, ответил Трэдлс, – и подвел общий итог: сто три фунта пять шиллингов.
– Сколько же мы ему дадим, включая эту сумму? – спросила бабушка. – Агнес, дорогая, мы поговорим с вами потом о вашей доле. Ну, сколько же мы дадим? Пятьсот фунтов?
На этот вопрос мы с Трэдлсом ответили вместе. Мы оба порекомендовали ограничиться небольшой суммой наличными и уплатой по исполнительным листам Урии Хипа, когда они поступят. Мы предложили также оплатить проезд всего семейства, экипировку и дать на дорогу сто фунтов, а с мистером Микобером
