— Так почему же вы извинялись?
— Не знаю, как это по-французски.
— Скажите по-японски.
— Канкокудзин.
Кореец. Я поняла. И мысленно улыбнулась учтивому фатализму своего спутника.
Хара жил в микроскопической квартирке. Ринри протянул ему огромную коробку хиросимского соуса. Я почувствовала себя глупо со своей упаковкой бельгийского пива, которое, однако, было встречено с живейшим интересом.
Там был еще некий Маса, который резал капусту, и молодая американка по имени Эйми. Ее присутствие вынуждало нас говорить по-английски, и я возненавидела ее. Еще больше я возмутилась, когда узнала, что ее пригласили для того, чтобы я чувствовала себя комфортно. Как будто мне было бы некомфортно, окажись я здесь единственной иностранкой.
Эйми сочла уместным поведать собравшимся, как она страдает на чужбине. Чего ей больше всего недостает? Арахисового масла, сообщила она на полном серьезе. Каждая фраза у нее начиналась со слов «А в Портленде…». Молодые люди вежливо слушали ее, хотя наверняка понятия не имели, на каком побережье Америки находится эта дыра, и им это было глубоко безразлично. Я всегда осуждала зоологический антиамериканизм, но сейчас решила, что запретить себе презирать Эйми по этой единственной причине было бы худшей формой зоологического антиамериканизма, и дала волю свой неприязни.
Ринри чистил имбирь, Хара — креветки, Маса только что кончил шинковать капусту. Я сопоставила эти факты с прибытием хиросимского соуса и вскричала, перебив Эйми посреди разглагольствований про Портленд:
— Мы будем есть
— Вы знаете? — удивился хозяин дома.
— Я это обожала, когда жила в Кансае!
— Вы жили в Кансае? — спросил Хара.
Значит, Ринри ему не сказал. Да и понял ли он хоть слово из того, что я ему сообщила на первом занятии? Тут я, наоборот, порадовалась, что милостью Эйми мы говорим по-английски, и рассказала о своем японском детстве с волнением в голосе.
— У вас есть японское гражданство? — спросил Маса.
— Нет. Для этого недостаточно родиться в Японии. В мире мало стран, чье гражданство так же сложно получить, как японское.
— Зато вы можете получить американское, — заметила Эйми.
Чтобы ничего не ляпнуть, я быстро сменила тему:
— Давайте я вам помогу. Где яйца?
— О нет, прошу вас, вы моя гостья, — сказал Хара, — садитесь и играйте.
Я огляделась в поисках какой-нибудь игры. Безрезультатно. Эйми заметила мою растерянность и засмеялась.
— Asobu, — сказала она.
— Ну да, asobu, to play,[2] я знаю, — ответила я.
— Нет, вы не знаете. Глагол
Так вот в чем дело. Я взбесилась, оттого что узнала это от уроженки Портленда, и пустилась в языковедческие рассуждения, чтобы ее уесть.
— I see.[3] Значит, это соответствует понятию
— В латыни? — в ужасе переспросила Эйми.
Смакуя ее реакцию, я провела сравнение с древнегреческим и, не щадя ее, перечислила все близкие индоевропейские корни. Будет знать, что такое филология, патриотка Портленда.
Доведя ее до одурения, я замолчала и принялась играть в стиле Страны восходящего солнца. Я созерцала приготовление теста, потом процесс выпекания
Квартирка Хары была такая крохотная, что ни одна мелочь не могла ускользнуть от глаз. Ринри вскрыл хиросимский соус, как показано на упаковке, и поставил его в центр низенького стола.
— What's this?[5] — простонала Эйми.
Я схватила пакет и с ностальгической жадностью вдохнула запах японской сливы, уксуса, сакэ и сои. Я была похожа на наркоманку.
Когда я получила тарелку с
Ни один японский ресторан в мире не предлагает это народное блюдо, такое пронзительно- трогательное, такое незамысловатое и в то же время изысканное, такое вроде бы простецкое и вместе с тем изощренное. Мне снова было пять лет, я еще держалась за юбки Нисиё-сан. Я стонала, повизгивала, сердце у меня щемило, а язык блаженствовал. Я поглощала
Доев, я увидела, что все смотрят на меня в вежливом смущении.
— В каждой стране свои правила поведения за столом, — пробормотала я. — Сейчас вы познакомились с бельгийскими.
— Oh my God![6] — воскликнула Эйми.
Она-то была в состоянии говорить. Что бы она ни ела, у нее был такой вид, будто она жует жвачку.
Реакция Хары понравилась мне куда больше: он поспешил приготовить мне еще
Мы пили пиво «Кирин». Я принесла «Шиме», но оно не сочеталось с хиросимским соусом. Азиатское ячменное пиво в таких случаях — идеальный напиток.
Не знаю, о чем они говорили. Еда слишком занимала меня. Я переживала приключение памяти такой невероятной глубины, что не стоило и надеяться с кем-то его разделить.
Сквозь туман захвативших меня ощущений помню только, что Эйми после еды предложила сыграть в
— Come on![8] — орала она, а японцы даже не пытались скрыть смех.
Это был изумительный вечер, Ринри потом отвез меня домой.
На следующем уроке он вел себя уже по-другому: теперь он держался со мной скорее как с подругой, нежели как с учительницей. Я порадовалась, тем более что это способствовало его успехам: он уже не так боялся говорить. Зато мне стало еще более неудобно принимать от него конверт.
Перед тем как расстаться, Ринри спросил, почему я все время назначаю ему встречи в этом кафе на Омотэ-сандо.
— Я в Токио чуть больше двух недель и не знаю других кафе. Если вы знаете места лучше, то предложите.
Он ответил, что заедет за мной на машине.
