Тем временем усатый распорядитель игрищ уловил перемену в настроении публики и подал знак, что поединки прекращены. Йоля встрепенулась: неужто конец развлечений? Рановато, вроде. Но зрители сидели на местах, расходиться никто и не думал.
Ворота в стальной решётке распахнулись, и на Арену вкатила трёхколёсная мотоциклетка с приделанным позади водителя сварным коробом в виде перевёрнутой пирамиды, под её вершиной, обращённой в низ, висел широкий желоб. Мотоциклетка, пуская сизые выхлопы, покатила вокруг арены, Водитель дёрнул рукоять, из кожуха в желоб хлынул поток мелкого песка и стал сеяться позади мотоциклетки в отверстия снизу желоба. Клочья одежды, выдранные пряди волос, кровавые пятна — всё покрывал свежий слой серого песка, прожектора наверху задвигались, по кругу Арены поползли пятна тени. Пока водитель мотоциклетки готовил площадку к новому развлечению, усатый великан вышел в центр круга.
— Ну, гости дорогия-а-а! — заорал он, раскидывая мускулистые руки. — Начнём новую потеху! Хватит уже кулачных боёв, мы их каждый день в Арсенале видим, когда кто из торгашей покупателя обсчитать норовит!
По амфитеатру прокатился жиденький смешок — эту остроту здесь не в первый раз слыхали.
— Люди дерутся, то не удивительно, потому — люди мы! — продолжал усатый. — Нам полагается, ить человек жеж — венец всему, что в Пустоши живёт. А теперь заглянем пониже! Чо там под венцом-то водится?
Усатый отошёл в сторону, чтобы подручный на мотоциклетке посыпал песком и центр, края он уже объехал.
— Блохи! — заорали с трибун. — Блохи тама водятся!
— Вот и получайте блох! Пущай попрыгают! — откликнулся на подначку распорядитель.
Мотоциклетка как раз завершила последний разворот и покатила к воротам, туда же убрался и усатый. Его помощники, сверкая жилетками, установили новые решётки — вдоль проходов к воротам в противоположных концах Арены, разделив ряды зрителей, и те, кто сидел с краю, подвинулись от проходов. Служители защёлкнули замки и фиксаторы крепления решёток, потом поспешной рысцой убежали в темноту крытых порталов, к которым вели ворота.
Вскоре на арену с противоположных сторон выпустили мутафагов. Перед боем им в кашу подмешали вместо привычного успокоительного наркотика сок шарги — эта трава являлась возбудителем и слегка притупляла болевые ощущения. Мутафаги, один покрытый рыжеватой шерстью, другой чёрный, вышли в проходы между решётками, сзади их подталкивали длинными шестами служители, натянувшие поверх блестящих жилетов доспехи, выложенные панцирными пластинами. Бойцы шли неохотно, останавливались, скалили зубы, издавали негромкий рык. Отсутствие привычного наркотика делало их беспокойными, шарга пьянила. Зрители, поначалу притихшие, теперь начали орать, подбадривая мутафагов. Рыжий метнулся к решётками, ухватился за прутья, потянул, зрители отшатнулись и разразились воплями. Служитель ткнул мутафага в спину шестом — вспышка, треск, лёгкий дымок. Получив электрический разряд, мутафаг отпрыгнул от решётки, присел, извернулся, зарычал. Он был неопытным — первый бой. Чёрный уже дрался на Арене, этот сразу выбрался на песок и встал, ударяя себя кулаками в грудь и ревя. Он знал, что после боя получит новую порцию каши и привычную дозу наркотика, а потому спешил. Заслышав вызов соперника, рыжий длинными скачками помчался на Арену, мутафаги увидели друг друга и, злобно рыча, бросились в драку.
Они сошлись в центре усыпанного песком круга, чёрный перевернулся в прыжке, ударил ногами противника в грудь, тот отлетел, но в падении сгруппировался, отскочил и избежал следующего удара, чёрный снова прыгнул, но в этот раз рыжий сумел увернуться. Он был менее уверен в себе, и поначалу отступал. Хотя шарга его пьянила, но навыки боя в башку ему вдолбили крепко, он действовал довольно осмотрительно. Потом и сам решился — увернувшись в очередной раз, бросился чёрному в ноги, повалил в песок, полоснул когтями — и отскочил. Он ещё не настолько осмелел, чтобы, достигнув первого успеха, атаковать дальше. Чёрный поднялся, коротко рявкнул, провёл мохнатой лапой по животу, глянул на окровавленную ладонь, лизнул… Рыжий протяжно провыл.
Зрители уже орали и топали ногами — это было более острым развлечением, чем поединки кулачных бойцов, мутафаги не щадили себя и дрались отчаянно. Возле решётки букмекера клубилась толпа, там возникла драка, прокторы и смотрители в блестящих жилетках бросились в толпу, размахивая дубинками. Смуглый толстяк в халате расшвырял несколько человек и сунул букмекеру горсть серебра:
— Рыжий! На рыжий моя ставит!
Сзади его ухватил тощий полуголый тип, попытался оттянуть от оконца, но смуглый, не оборачиваясь, пихнул его локтем под дых, и полуголый, сложившись пополам, рухнул под ноги толпе. Зрители, кто сидел ближе, радостно заорали, кто-то выкрикнул:
— Ставлю на этого, в халате!
В рядах заржали, но тут мутафаги снова сошлись в центре Арены, и внимание публики переключилось на них. Бойцы сплелись, рвали и били друг друга, покрытый шерстью и песком лохматый клубок катался по Арене, рыча и завывая. Наконец чёрный оказался сверху — он побеждал, рыжий отбивался всё слабей… К ним бросились служители с шестами, затрещали электрические разряды. Чёрный не хотел бросать добычу, скалился, рычал, огрызался. Когда мотал башкой, из окровавленной пасти летели красные брызги.
— Совсем как люди, — буркнул Мажуга.
Наконец чёрного сумели отогнать от поверженного противника, из ворот выбежал ещё один служитель, поставил в песок миску с зелёной кашицей. Остальные погнали чёрного к еде. Тот, всё ещё дрожа от возбуждения, выплюнул клок окровавленной рыжей шерсти, схватил миску и побрёл к выходу, хлебая на ходу. Когда ворота за ним сомкнулись, служители подошли к рыжему. Тот вяло шевелился, но встать не мог. Его потыкали шестами… потом захлестнули за лапу петлёй и волоком утащили в другой проход. На площадку снова выкатила мотоциклетка, поехала по кругу, посыпая кровавые пятна иловой крошкой, за ней оставалась ровная серая плоскость, расчерченная следами узких протекторов.
— Не закончили, чтоль? — протянула Йоля и зевнула. — Скукота, уйти бы, а, дядька Мажуга?
— Рано ещё. Покуда решётки с проходов не посымали, никто не уйдёт, — объяснил Игнаш. — Сидим дальше. Я думаю так, что под конец интересное должно быть.
На Арену вышел усатый.
— Поскоку на Корабле нынче гости, надумал я показать занятный бой! — заорал он. Зрители оживились. — Такое, что не всякий день кажем! Сегодня будет Тимоня драться!
Мажуга вздрогнул, сжал кулаки и подался вперёд. Йоля потрогала его за предплечье — под рукавом мышцы будто свинцом налились, напрягся весь.
— Дядька, ты сего? Что с тобою?
Игнаш медленно расслабился.
— Да так, вспомнил. Имя знакомое.
Самоха протяжно вздохнул. Откашлялся, словно собирается что-то сказать, да так и не решился, смолчал. Йоля глянула на одного, на другого. Что-то здесь крылось, в не сказанных пушкарём словах.
— Надысь рыбари наши катранов изловили! — продолжал надрываться внизу распорядитель. — Против Тимони они, конечно, хлипковаты, молодые! Так выйдут супротив него двое! Два катрана! Кто поставит на них? Ну? Налетай, народ честной! Посмелей тряси мошной! Праздник нынче! Ну! Давай, смелей! Деньгу не жалей!
Зрители зашевелились, многие стали пробираться вдоль рядов к букмекерской решётке.
— У нас, в нижних уровнях, крысиные бои устраивали, — сказала Йоля. — Совсем не похоже. Только орали то же самое: смелей, не жалей…
Усатый покинул Арену, публика зашумела, предвкушая развлечение. Возле букмекера толпился народ, там снова толкались и бранили друг друга, но драк больше не возникало, подустали зрители. Этот бой должен был стать последним нынче. А внизу уже лязгали и скрипели стальные решётчатые ворота — на Арену выгоняли катранов. Два гибких приземистых зверя скользнули в серый круг, один поднял плоскую башку с округлым рылом и зарычал. Тихое низкое шипение вырвалось из вибрирующего горла. Второй катран отскочил и принял угрожающую стойку. Не видя противника, тупые хищники были готовы схлестнуться друг с другом. Хотя Арену посыпали иловой крошкой заново, запах добычи витал в воздухе, катраны чуяли кровь и ярились. Крики толпы возбуждали их и сбивали с толку
