Меняла

Сначала я разобрал только невнятные, словно смазанные, обрывки разговора. Очевидно, сразу несколько человек пытались что-то сказать, перекрикивая друг друга, и до меня доносились отдельные слова тех, к кому был обращен амулет на груди барона. Кто-то визгливо талдычил, что бунт – это забота стражи и нечего здесь обсуждать. Другой, обладатель голоса с более низким тембром, наоборот, требовал разобраться немедленно, принять новые, более строгие, законы, искоренить и выжечь каленым железом… Кажется, Лигель требовал тишины, но его никто не слушал. Я догадался, что синдики, собравшись в привычной обстановке, затеяли свою обычную перепалку… Так вот как, оказывается, проходят заседания нашего городского Совета, вернее, проходили. Ибо это, вероятно, станет последним – во всяком случае, в нынешнем составе… В царящей какофонии мне с трудом удалось расслышать голос сэра Вальнта:

– Ну, что же они… – барона перебили спорщики, – …долго? По-моему давно бы… И когда… колдун?

– Колдун явится, когда мы закончим здесь. Пока что он нам не нужен, хватит и… ффшшххрр… – снова помехи, – А вот когда мы возьмемся за…

– Но зачем тогда вообще?.. Хрр…

– Потому что он… Таких, как он, не убивают обычным… фхшррр… колдун!

– Ага! Слушайте, Сектер!

Раздался громкий стук, нестройный хор смолк и я услышал грохот, отдаленный лязг оружия и крики – за дверями зала, в котором собрался Совет, началась резня. Слуг и стражников там было довольно много, но едва ли они были способны на серьезное сопротивление Меннегерну и подготовленным к бою наемникам. То, что происходило сейчас в Большом доме, вряд ли можно было назвать схваткой – побоище или избиение… Я на секунду отнял амулет от уха – почти ничего не слышно. Город, спрятавшийся за запертыми дверями и ставнями, так и не узнает до завтра о пролитой крови и сбывшихся пророчествах…

А в Большом доме тем временем наемники, должно быть, прочесывали помещения, расположенные поблизости от главного зала и убивали всех, кого находили. Не знаю, почему я так решил, просто это было бы логично – ведь завтра все убийства припишут эльфу, а свидетели в таком деле нежелательны… Я заметил, как в дверном проеме, у которого несли караул солдаты, показался какой-то человек. Увидев вместо городской стражи чужаков, он охнул и кинулся обратно. Судя по тому, как он замешкался, я предположил, что ему кто-то мешал сзади – должно быть несколько слуг, счастливо избежав мечей заговорщиков, попытались улизнуть из дома Совета, выбравшись к выходу какими-то окольными путями. Но и здесь оказались враги. Стоявшие на страже солдаты кинулись внутрь – ловить беглецов. Я толкнул Эрствина – на слова не было времени – и припустил к опустевшему входу. Учитывая мою скорость, я должен был торопиться. Эрствин, конечно, легко обогнал меня и первым достиг приоткрытых дверей. Он осторожно заглянул внутрь и тут же отпрянул. Истолковав его поспешность, как признак близкой опасности, а осторожно занял позицию по другую сторону дверного проема. Вскоре послышались шаги и на пороге возник солдат. Он, наклонив голову, вытирал с лезвия меча кровь и не заметил нас с парнишкой. Я к тому времени успел прислонить свой костыль к стене и вытащить нож. Когда солдат сделал шаг наружу, я ухватил его за воротник и, рывком сдернув с крыльца в свою сторону, всадил ему острие под челюсть. Не пытаясь вытащить свое оружие, я предоставил мертвому телу спокойно сползать по стене, подхватив чужой клинок (не тот меч!), а на пороге показались еще двое солдат. Один из них, наверное, пострадал в стычке и шел с трудом, обхватив рукой за шею своего товарища. Пара боком протиснулась в дверь, тот, что не был ранен, первым поднял голову и встретился взглядом с Эрствином. Мой приятель действовал не раздумывая – я услышал тихий сдавленный крик и передо мной из спины наемника выросло алое от крови лезвие. Я схватил раненого за шиворот и дернул его в свою сторону, разворачивая лицом к себе. Передо мной мелькнуло белое – то ли от страха, то ли от потери крови – лицо, широко распахнутые глаза и перекошенный, словно в беззвучном вопле, рот… Удар в висок рукоятью оружия – и этот рухнул рядом с убитыми товарищами.

– Эрствин, не спи, помогай, – негромко прикрикнул я.

– Ч-что?..

Я поглядел на мальчика – тот был словно в прострации. Бледный, как мел, он глядел себе под ноги – на распростертое тело. Тут я догадался, в чем дело. Он, должно быть, только что впервые в жизни проткнул мечом человека. Я как-то не подумал об этом. Я знал, что Эрствин умеет владеть мечом – это благородное искусство и сын барона Леверкойского, разумеется, ему обучен. Как-то раз Эрствин похвалился мне, хотя и довольно невнятно, что дрался в злополучной битве, когда их с отцом вышибли из замка и что он кого-то зарубил. Теперь я понял, что то была мальчишеская похвальба, а первый противник, сраженный добрым сэром Эрствином – вот он, истекает кровью на крыльце.

* * *

Когда я снова пришел в себя, была ночь. Во всяком случае, сквозь прорехи в крыше и стенах словно струился мрак. Сарай, изнутри залитый багровым светом и наполненный душным чадом, напоминал о Гангмаровом Проклятии, где как раз и место таким грешным душам, как моя…Но я все еще был жив – и по- прежнему находился в той же самой развалюхе и в том же самом беспомощном положении, зато вокруг меня произошли большие перемены. Тесное помещение превратилось в самую настоящую кузницу, уставленную и заваленную инструментами и всевозможными необходимыми для кузнечного ремесла приспособлениями. Угли пылали в небольшой переносной печи, бросая зловещие кровавые отсветы на поросшие лохматым мхом стены, время от времени кузнец, плечистый мужчина, блестящий потным обнаженным торсом, ударял молотком по длинному пруту, лежащему на наковальне. Каждый удар молотка отдавался болью в висках… Кроме кузнеца с молотком в сарае суетились двое подмастерьев, оба – здоровенные парни в прожженных черных фартуках. Один клещами поворачивал на наковальне рубиново светящуюся заготовку, другой меланхолично качал мехи… Этим троим было тесновато в небольшом сарае.

Тот, что скучал у мехов, заметил, что я пошевелился.

– Эй, мастер, а колдун-то и в самом деле живой, – несколько удивленно протянул он, глядя на меня. В его глазах я не заметил ничего, что можно было бы счесть жалостью, состраданием или даже просто любопытством. Только равнодушие.

– Конечно, живой, а то какой бы с него прок, – сердито буркнул старший кузнец, потом прикрикнул на парня с клещами, – не зевай!

Второй подмастерье передвинул заготовку, мастер снова принялся не спеша обрабатывать ее молотком. Это продолжалось довольно долго. Мне не оставалось ничего другого, кроме как следить за неторопливой работой кузнецов. Я смог разлепить и левый глаз, но меня это не радовало. Вообще-то мне хотелось лишь одного – чтобы все скорее закончилось, чтобы прекратилась моя никчемная жизнь, так бестолково прошедшая, так глупо и болезненно заканчивающаяся…

Наконец кузнец закончил обрабатывать железный прут, которому было предназначено вскоре превратиться в заколдованный меч. По его знаку парень с клещами подхватил заготовку и сунул в жар. Затем другой подмастерье заработал мехами немного живее, а первый бросил клещи и вышел из сарая. “Слава Гилфингу, кажется, скоро…” – подумал я. И в самом деле, вскоре подмастерье вернулся. Следом за ним в сарай вошли Бибнон и давешний рыцарь, сэр Ригент. Я удивился – несмотря на серьезную