копейщиков могут только лишь пехотинцы, построенные так же плотно и вооруженные такими же длинными копьями… А впереди выступают бойцы с двуручными мечами, они распихивают или обрубают наконечники длинных пик, прогрызая неприятельский строй… Потом боевые порядки копейщиков раскрываются, словно почки по весне, выплескивая из глубины строя меченосцев, — и тогда он, Ренган, бросал свой двуручник и дрался простым мечом в рукопашной… Потом по телам своих и чужих галопом проходили рыцари, втаптывая в кровавую грязь тех, кто не успел убраться с дороги кавалерии…
Вот оно — святилище Лодор. Теперь Ренган рассматривает мрачный дом Оракула другими глазами, нежели девять лет назад, — теперь он не сопливый мальчишка, а воин. Его не поражают высокие серые стены с зубцами и приземистые башни, он привычно прикидывает, как бы организовал приступ, доведись штурмовать Лодор. Вон там часть кладки выкрошилась… а лестницы удобней приставлять здесь, где стены пониже…
Дорога некоторое время шла под стеной, затем свернула к воротам. Анорис, а за ним другие Ар- Аррахи спешились. Вождь подошел к узкой двери в левой створке и постучал. Отворилось оконце.
— Кто ты и с чем пришел в дом Сведущего?
— Анорис Ар-Аррах и мужчины клана. Нам нужно спросить Оракула о важном.
Окошко со стуком захлопнулось. Анорис отступил на шаг, другие тоже посторонились. Через несколько минут дверь отворилась, и горцы по одному двинулись в святилище. Стражи, стерегущие вход, в самом деле оказались гигантами — Ренган, всегда считавший себя крупным мужчиной, едва доставал макушкой до закованной в полированную сталь груди. Любое движение стражей сопровождалось скрежетом и лязгом — больше всего они походили на ожившие статуи, огромные и бесчувственные. У ворот их было четверо, вооруженных гигантскими секирами и палицами. Горцы прошли мимо грозных воинов к входу в серое строение — преддверие святилища. Стражи глядели поверх их голов, и Ар-Аррахи избегали заглядывать в темные щели прорезей в шлемах. У дверей поджидал седобородый жрец.
— Следуйте за мной, воины Ар-Аррах, — объявил старик, — Оракул примет вас.
Далее был путь по узким пыльным коридорам, едва-едва освещенным тусклым огнем свечей из скверного жира. Коридоры тянулись и тянулись — повороты, боковые ответвления, низкие арки, где нужно нагнуться. Ренгану приходилось то и дело придерживать меч, чтобы не царапать стены… Ни один проход не был прямым, стоя в начале любого, невозможно было разглядеть выход. Наконец, после четверти часа блужданий и полумраке, Ар-Аррахи достигли небольшого квадратного зала с грубыми скамьями и единственным узким оконцем, прорезавшим стену на высоте, превышающей рост самого крупного из стражей храма.
— Отдайте ваши дары и ждите, — велел жрец.
Принял подношения — мешочек монет, курицу, ягненка — и удалился. Ар-Аррахи не стали садиться на скамьи, остались стоять.
— Так что там насчет турниров? — громко обратился Анорис к наемнику.
Вождь старательно изображал равнодушие. Ренган принялся неторопливо рассказывать, как после особенно кровопролитного боя у замка Летерен в Авгейе он был посвящен в оруженосцы и получил право выходить на ристалище.
— На коне? У тебя ведь настоящий рыцарский конь? Этот, белый, большой, — понимающе бросил вождь.
Солдат, пряча ухмылку, объяснил, что его жеребец — не боевой конь, те еще крупнее, а он, Ренган, так и не научился сражаться на копьях, потому и не рисковал биться в конных поединках. Пешим же сражался дважды, даже получал малый приз в Рнентонне на знаменитом турнире, устроенном в честь замужества принцессы Амелии… Он не успел объяснить, что его белый жеребец — всего лишь походная лошадь, рассказ был прерван ударом гонга. Прежний седой жрец возник на пороге и объявил:
— Оракул готов дать вам совет, Ар-Аррахи с гор! Ступайте в зал и примите слова Сведущего.
Горцы зашевелились, сбились в кучку и вслед за жрецом — по одному, гуськом — двинулись в узкие двери. В главном зале святилища окон не было вовсе, в центре, вокруг неглубокого каменного бассейна горели яркие свечи, озаряя дряхлого старца в ниспадающей широкими складками хламиде и фигуру идола, грубо вытесанную из темного материала — то ли дерева, то ли камня, Ренган так и не смог разобрать. Насколько наемнику удалось разглядеть в полумраке, лицо статуи корчилось в бессмысленной гримасе. А старик с ножом… похоже, тот самый, что и прежде, до отъезда Ренгана за море. Двое старцев — таких же дряхлых, как и главный жрец, — поднесли связанного ягненка и курицу, подняли трясущимися руками. Старший точными резкими взмахами — наловчился за столько лет — перерезал жертвенным тварям глотки, и струйки крови хлынули на идола, потекли к каменному основанию, по дороге заполняя грубо высеченные впадинки и, кажется, впитываясь в странную темную массу, из которой был высечен Оракул. Кто-то из Ар- Аррахов шумно вздохнул, другой почесался… Анорис откашлялся, прочистил горло, но плюнуть на пол в этом священном месте не решился, сглотнул.
Начиналось самое интересное. Ренган подался вперед, чтобы лучше видеть. В неверном трепещущем свете очертания Оракула, поблескивающие окровавленными гранями, потекли, стали едва заметно смещаться, деревянный (или не деревянный?) идол как будто сменил позу, бессмысленная улыбка, растягивающая толстые губы, превратилась в зловещую гримасу. Покатые плечи статуи пошевелились, Ренгану почудилось, что он слышит тяжкий вздох — так вздыхает смертельно уставший человек.
— Задавайте свой вопрос, горцы Ар-Аррах! — проблеял старец.
Анорис торопливо пробормотал:
— Следует ли нам напасть на Ар-Шоратов?
На миг воцарилась тишина, старики, поливающие статую жертвенной кровью, подняли руки, роняя последние капли на лицо Оракула. Ренгану показалось, что окровавленный рот идола приоткрылся, — или не показалось? Прозвучал глухой низкий голос:
— Выступайте в поход, храбрецы. Вы побьете Ар-Шоратов.
Возвращаясь, сперва молчали. Потом мало-помалу завязался разговор — в конце концов встряхнувшиеся и окончательно протрезвевшие Ар-Аррахи расспрашивали Ренгана о женщинах, встреченных солдатом за морями. И он рассказывал немытым горцам о девушках в замках — там, на равнинах, девушках, чья кожа нежна, как лепестки роз, а нрав подобен стальному клинку, о девушках, чья душа чувствительна, как лепестки роз, а гордость заставляет вести себя так, словно они с ног до головы закованы в непроницаемый стальной доспех… О бледных, черноволосых, хрупких, с тонкими руками… А еще — о крестьянках, крепких, смышленых, загорелых, с горячими губами и шершавыми жесткими ладонями. А еще — о горожанках, пухлых и смешливых… А еще — о женщинах, берущих деньги за любовь… А еще — о женщинах, убивающих из ревности, А еще — о женщинах, за обладание которыми сражаются армии и объявляют друг дружке войну лорды и короли. А еще — о принцессе Амелии, постригшейся в монахини после того, как на турнире в день свадьбы обломок копья случайно вонзился в прорезь забрала ее возлюбленного, так что за наследство, от которого отказалась Амелия, уже два года сражаются монархи, и не видать конца этой войне…
В поход выступили ночью. Сперва Ар-Аррахи с непривычки ерзали в седлах И гремели доспехами, с которыми не очень-то умело управлялись. Но за дорогу притерпелись, подтянули ремешки, подогнали латы плотней. Низкорослые лошадки ступали по едва видимой в свете звезд тропке, Ренган пристроился в хвосте — его-то латы не гремели, но белый жеребец шагал не так уверенно. Перевал пересекли затемно, потом стало полегче — дорога шла больше под уклон, да и светать начало. Наконец Анорис велел остановиться. Всадники съехались в круг, и вождь вполголоса объявил:
— Лошадей оставим здесь, долину пересечем так быстро, как сможем. Поселок Ар-Шоратов за той грядой. Когда ворвемся, не зевать. Держаться кучно, бить вместе. Не разбегаться в стороны, Ар-Шоратов много — если навалятся скопом, поодиночке нам не отбиться. Так что держаться рядом и убивать. Чем больше убьем сразу, тем легче будет потом.
Ренган понимал, что объяснение предназначено в первую очередь ему, и кивнул. Вообще-то, двуручный меч требовал места для размаха, но спорить с вождем не годится. Рядом так рядом. Там поглядим, в поселке. Один из земляков осведомился:
— Лазутчиков не будем сперва посылать?
