Первые недели после отъезда родственников Отфрид грустил, перебирал в памяти все, что можно было обсудить с кузеном, мысленно обращался к Ридриху, воображал ответы родича. Несколько раз собирался написать, но передумал. Письмо нужно отправлять с нарочным, отец узнает и, разумеется, прочтет. Барону не понравится, что сын забивает себе голову глупостями (в письме были бы исключительно «глупости»). А если в Эрлайле порядки хоть немного напоминают игморские, то и дядя Удвин, всегда чересчур серьезный, прочтет тоже. Что этот мрачный господин подумает о племяннике? Нет, так не годится!
А вскоре барон позволил Отфриду поехать в Трибур. Разумеется, с наследником отправили нескольких доверенных слуг — людей солидных и надежных вроде лучника Астона. Эти только изображали свиту, а на самом деле, хотя и кланялись юному Игмору, следили за каждым шагом баронета. Впрочем, Отфрид был достаточно осмотрителен, не чудил, и вассалы ни разу не воспротивились развлечениям молодого господина. Более того, сами — должно быть, в соответствии с инструкциями Фэдмара — сводили юнца в некое веселое заведение без вывески… Узкоплечий невысокий баронет, рыжий, веснушчатый, с бесцветными глазами, не обольщался относительно собственной внешности, однако он был сыном хозяина города! Так что веселые девицы, прислуживавшие в заведении, проявили к пареньку особое внимание, и Отфрид принял их симпатии как должное. Вскоре он перестал смущаться, совершенно освоился и наконец постиг ту сторону жизни, о которой так и не поведал замечательный кузен Ридрих. В итоге баронет стал появляться в гостеприимном доме еженощно, познал много нового и волнующего… и убедился, что любовью вполне возможно убить — во всяком случае, вполне возможно убить тем, что он теперь называл любовью. Белокурая горожаночка, которая когда-то произвела на юного Игмора столь сильное впечатление, баронету не встретилась, но Отфрид о ней и не вспоминал. В популярном заведении без вывески хватало прекрасных дам. Оказалось, что с девицами легко общаться, более того — они могут быть неплохими собеседницами. Как ни странно, эти молоденькие женщины осведомлены о различных сторонах жизни и подчас неплохо разбираются в сложных вопросах… Хотя главным было, разумеется, не это. Отфрид наведывался в веселый дом вовсе не ради разговоров.
Память о зарождавшейся дружбе с кузеном Ридрихом постепенно стерлась, потускнела. Иногда юный Игмор по-прежнему мысленно обращался к родичу, но все реже. Это стало чем-то вроде игры, которую хранишь в душе из сентиментальности, но по мере взросления стесняешься назвать ее вслух.
Потом приехал отец, и как-то они вместе отправились в заведение без вывески. Фэдмар много пил, шутил, громко смеялся, щипал сговорчивых девиц за упругие прелести и в конце концов удалился на второй этаж с двумя хохочущими служаночками, не проявляя ни малейшего стеснения в присутствии сына. Баронет воспринял это как должное — он уже догадался, что поездка в Трибур была с самого начала задумана отцом именно с целью пополнить его, Отфрида, образование. Очень хороший отец, заботливый, лучше всякого друга.
Заметил Отфрид еще вот что: барон не только кутил с девицами, но и внимательно расспрашивал, о чем говорили завсегдатаи. Иногда человек может выболтать дурочке из веселого дома довольно интересные вещи. Младший Игмор, заметив отцовский интерес, тут же принялся вспоминать, не говорил ли сам чего- нибудь лишнего веселым девушкам? Вроде нет, баронет с детства привык к одиночеству и не доверял никому. Никому и никогда. Разве что Ридриху… Сложись жизнь иначе, они могли бы в самом деле стать друзьями.
Снова встретиться кузенам довелось двумя годами позже.
Лето заканчивалось, все чаще шли дожди. Барон почти не покидал Игмор надолго, зато едва ли не каждый день выезжал с отрядом латников осмотреть окрестности. Близилось время жатвы, кое-где сервы уже собирали урожай. Если когда и следует опасаться набега — так именно сейчас. В прошлые годы Фэдмар сам разорял соседские феоды именно в это время, чтобы нанести максимальный ущерб недругам. Теперь же, когда окрестные дворяне были запуганы и покорны, а доходы из Трибура наполняли баронскую казну лучше и вернее любого разбойничьего набега — теперь Игмор решил провести конец лета в мире и спокойствии. Пусть господа убедятся, каким добрым может быть соседство с Игмором — при условии, разумеется, что барону станут кланяться достаточно часто и достаточно низко. Игмор — выше всех.
Понятно, что дворяне, владеющие землями вокруг Игморского холма, приняли новый порядок, стиснув зубы, и будь у них хоть немного больше отваги — вцепились бы ненавистному барону в горло. Отваги, конечно, им недоставало, зато злобы имелось в избытке. Солдаты барона держали оружие наготове, на летней ярмарке в Мергене Игмор распорядился купить верховых коней. Те, на которых солдаты объезжают поля днем, будут отдыхать, но и для ночной вылазки в конюшнях приготовлены свежие скакуны.
Под вечер зарядил дождь, Фэдмар решил, что нынче выезжать не придется, и велел готовить зал. Не для большого пира, разумеется, а так — поужинать с латниками, выпить, поговорить… Преимущества мирной жизни!
Веселье только начиналось, но в зале уже стоял шум, вкруговую пошли первые кубки, когда распахнулась дверь и вбежал солдат — один из тех, что стерегли ворота и потому оставались трезвыми. Воин откинул капюшон плаща; на плечи сбежали струйки воды, взблескивая оранжевыми искристыми огоньками в свете факелов.
— Ваша милость! Ваша милость!
Фэдмар поднял руку, призывая к тишине пирующих, — многие, сидевшие спиной ко входу, не обратили внимания на вновь прибывшего.
— Ваша милость! Беда!
Следом за латником в зал ввалился еще один человек, тоже в доспехах и вооруженный. Этот был без плаща и шлема, порядком промокший — должно быть, дождь зарядил не на шутку. Пришелец, пошатываясь, двинулся через зал к барону, солдаты тяжело заерзали на скамьях, разворачиваясь, чтобы поглядеть. Отфрид привстал и даже открыл рот от удивления, узнав кузена. Левый рукав кольчуги Ридриха был изрублен в клочья, под мокрыми волосами, облепившими лицо, виднелась широкая ссадина, проходящая через всю щеку от левой брови к углу рта. Рана была неглубокой, и кровь уже смыло дождем.
Ридрих, пошатываясь, побрел вдоль стола.
— Дядя… — промолвил юноша, и его голос дрогнул. — Дядя Фэдмар, Эрлайл сожжен, отца убили.
— Кто?! — взревел Игмор, грузно поднимаясь. — Кто?!!
— Все. Лоренеты, Гайсы… да все они там были… Latrante uno latrat stati met alter canis…[17] Сьердан предал, открыл им ворота. Он явился к нам, говорил с отцом, а его люди тем временем…
— Довольно! — Барон выбрался из-за стола и торопливо подошел к племяннику, положил руки ему на плечи.
— Я убью Сьердана! — вдруг тонким голосом выкрикнул юный рыцарь. — Я убью их всех!
—
Солдаты засуетились, кто-то бежал вооружаться, кто-то — передать конюхам приказ седлать лошадей. Барон сильнее сжал плечи Ридриха. Отфрид встал рядом с отцом. Что сказать, он не знал. Все вышло как-то слишком неожиданно.
— Ридрих, ты быстро скакал? Они все еще там, в Эрлайле? — Барон привычно прикидывал план набега.
— Думаю, нет. Замок горел. Это здесь ливень, а у нас не было дождя. Все пылало, когда я… Я дрался с ними, но что я мог один? Я поскакал сюда, загнал коня, должно быть…
— Коня я дам. Ты только скажи, где их искать? Куда они убрались из горящего Эрлайла?
Тут только, показалось Отфриду, кузен пришел в себя. Взгляд Ридриха стал осмысленней.
— Я не знаю, дядя… Но Сьердан — самый подлый из них. Его вина, его предательство… Я его убью, клянусь.
— Мы убьем всех. — Теперь Фэдмар тоже заговорил спокойно. — Смерти Удвина я им не спущу, вот увидишь. Убьем всех, одного за другим… Хотя, если подумать, проще застать их нынче пирующими. Они наверняка перепились как свиньи, таков их обычай — радоваться, когда скопом одолеют одного. Поспешим, родич. Отфрид, помоги кузену подобрать коня и шлем. Ридрих, ты ведь сможешь держаться в седле?
