не раз ставил в детстве на птицу. — А что ж ты в Новгороде не живешь, коли так его любишь?
Корчемник грустно вздохнул.
— Аль ты не заметил? Звать-то меня как, хоть помнишь? Семак я и есть. Седьмым в семье родился. Какое мне наследство? Разве только кот, вон на лавке дремлет. Ну и… послали меня, иди, говорят, отсюда, нам дармоед в доме не нужен. Пришлось на сторону уехать, самому промышлять да добра наживать. Теперь, слава богам, есть что детям оставить… А в Новгороде я кто? Нечего мне там теперь делать. — От глаз старого корчемника не ускользнуло, что гость при этих словах как-то странно помрачнел — видно, и он почему-то не мог, или не хотел вернуться домой. — А тебе подарочек, наденешь рукавички-то да вспомнишь старого Семака. Добрый путь, скатертью дорожка! — крикнул он вслед уезжавшему гостю.
Новгородец медленно ехал по размокшей дороге. Собственно, он очень спешил, хотелось первому поймать птицу, до того, как до нее доберутся княжьи люди, просто быстрее все равно бы не получилось — конь и без того уже два раза поворачивал голову и укоризненно смотрел на седока, словно говоря: «Ну вот, сам едешь, тебе-то сухо, а я по грязи непролазной шлепай да еще тебя на спине вези».
Затянувшаяся осень была на редкость холодной, а влажный воздух и порывистый ветер никак не делали ее теплее. Все это навевало грустные мысли. Вот уж на что непохоже, так это на то, что кто-то неведомый вообще греет все это — всадник досадливо обвел взглядом лес по обеим сторонам дороги. И где, интересно, искать эту треклятую птицу? Не шастать же по лесу — авось на гнездо набредешь! Тем же кметам проще — у них княжий указ, они и других подрядить могут…
Ратибор плотнее закутался в плащ и вдруг замер. На небольшой поляне совсем рядом с дорогой явно происходило какое-то движение, но ни зверя, ни человека не было видно. Заинтересовавшись, молодой новгородец слез с коня и подошел поближе, на всякий случай положив руку на обух секиры.
И тут прямо на его глазах переплетение веток, какой-то пенек и куча мокрых листьев сложились в старичка с длинной бородой. Юноша помотал головой, отгоняя наваждение — старичок пропал. Новгородец уже направился было обратно к коню, но тут почудилось нечто за левым плечом. Повернулся — опять тот же старичок стоит и вроде даже рукой манит. Головой мотнул — нет старичка, а коряга только. Опять за левым плечом шевеление… Так новгородец прокрутился раза три, пока загадочный дед не начал мерещиться сразу в двух местах — справа и слева. У Ратибора глаза разбежались, а тут уж началось и вовсе непонятное. Видение словно заволоклось туманом… а затем странный старичок вышел на полянку! Теперь он был вполне настоящим, только росточком новгородцу по пояс да с зеленой бородой, сильно смахивающей на древесный мох. Да, вот что еще — у старичка были мохнатые уши, навроде как у медвежонка, и этими ушами он весьма потешно двигал.
— Гой еси, лесной хозяин, — несмело сказал Ратибор и поклонился, сняв шапку. Хоть и не видал своего тезку-лешего ни разу, да по повадке его кто хошь признает. — Не холодно ли тебе, дедушко? — спросил он тут же, снимая плащ — старичок был мокр с ног до головы, а с зеленой бороды и вовсе капли падали.
Старичок как-то странно посмотрел на юношу, но тоже поклонился — так, едва-едва, как и должен старший младшего приветствовать.
— Здрав буди, человече, — проскрипел он наконец. — За заботу благодарю, только ни к чему мне твоя одежа. Пока лес мой не высохнет, и я мокрым буду, так уж боги установили. А что тебе здесь понадобилось, куда путь держишь?
— За Жар-птицей, дедушко. Князя Владимира люди говорили, что где-то здесь она.
Старичок нахмурился, пошевелил густыми зелеными усами.
— Здесь, здесь, в моем лесу. Только это ведь не простая курица, чтобы вот так идти и ловить. Почто она князю понадобилась? Ожаднел без меры?
— Князю она и не надобна, — попробовал разъяснить Ратибор. — Он о порядке печется, а волхв Белоян говорил, что из-за Жар-птицы никак зима не наступит и дороги не установятся.
Лесной хозяин вздохнул — по лесу зашелестели последние листья, подул ветер.
— Белоян, Белоян… Помню его, как не помнить… Белояна все лешие знают, да и не одни они. Много он по свету рыскал, все мудрости искал, и, говорят, нашел-таки… Но то волхв, а то князь, а тебе-то, дуралей молодой, зачем Жар-птица? Перед девками хвастаться?
На «молодого дуралея» Ратибор обиделся.
— А мне она затем надобна, — гордо сказал он, — чтобы в дружину княжью взяли. Богатырем хочу быть.
Старик смерил собеседника цепким взглядом с головы до ног и тихонько рассмеялся.
— Не будет из тебя богатыря, верно говорю. Первое — статью не вышел, второе — из леса не вышел, и без моего позволения не выйдешь.
Странное что-то говорит… Какое из леса не вышел, когда, считай, и не входил? Ратибор огляделся по сторонам. Дорога пропала бесследно, кругом был глухой лес и даже конь исчез, видимо, оставшись возле дороги.
Лесовик развеселился. В тон его смеху скрипели по всему лесу сучья.
— А как ты крутился-то по поляне-то! Завести ведь можно и на одном месте, вот забава-то, вот потеха-то!
— Дедушко, — попросил Ратибор. — Отпусти меня. Я лесу отродясь зла не делал.
— Так и я на тебя зла не держу. Просто скучно мне здесь. Один я, — старик-лесовик поднял кустистые брови, состроив до того грустное и в то же время потешное лицо, что новгородец не удержался от улыбки. — Ни лешачихи у меня нет, ни лешонка хоть паршивенького. Скучно. С медведями разве поговоришь? Все разговоры об одном — мед, да малина, да муравьи. О волках и не говорю — молчуны, без волколачьего позволения слова не вымолвят. А ты мне вместо внучка будешь… Ну да ладно, выпущу тебя из леса, только на прощаньице давай поборемся, кровь по жилочкам разгоним, а?
Выглядел лесной хозяин вовсе безобидным, но Ратибора это не обманывало — он хорошо знал, каково бороться с лешим. Сам, ясное дело, ни разу не пробовал, а вот охотник один знакомый рассказывал: леший на вид-то хлипкий, а сила в нем немереная, потому как ему лес помогает.
— Да как же я с тобой бороться буду, дедушко? У меня только руки, ноги… ну вот голова еще… а с тобой вся сила лесная, здешняя и нездешняя! Тебе меня побороть — что медведю лягушку раздавить, никакой потехи не выйдет!
Старичок заулыбался — похвала пришлась по душе.
— Ну коли не хочешь бороться, давай в кости сыграем? Выиграешь — не только отпущу с миром, а и наведу на Жар-птицу и в руки тебе отдам, только сумей взять.
— А проиграю?
— Проиграешь — останешься у меня в лесу на три года… Да, забыл совсем, звать-то тебя как?
— Ратибор, — сказал новгородец, и, поколебавшись, добавил:
— Ратибор Леший.
— Вот и славно, — обрадовался лесовик. — Я леший, да ты Леший — то-то будет весело, то-то хорошо! Ну так как, играешь?
— А если не буду — выпустишь?
— Выпущу, — подмигнул старичок, — только тогда тебе самому обратную дорогу находить придется. Кто знает, может, и не три года, а и больше проблуждаешь…
— Ну, делать нечего, уж придется с тобой играть, — вздохнул Ратибор.
— А вот и славно, — дед-лесовик мигом достал из-за пазухи кости и присел прямо на траву рядом с невесть откуда взявшимся пеньком. — Ну, разыграем, кому первому метать?
С этими словами он метнул кости на пень. Они даже катиться не стали, сразу как прилипли к трухлявому дереву. Выпало три и два.
— Дедушко! А откуда у тебя в лесу кости взялись? — сообразил Ратибор.
— А это, вишь ли, целая история. Охотник тут один заблудился, когда ж это было… давно, в общем. А я в тот день добрый был, вывел его на дорогу. Он в благодарность мне и кости эти подарил, и играть научил. Эх, знал бы ты, сколько лесу от таких вот костей пользы… Как какая польза? Раньше, как поссорятся два леших — дерутся, а потом лечатся. Леший болеет — и лес болеет. А уж если до смерти передерутся лешие, то и всему лесу конец. Без нас нет леса, так же как и без леса нет нас. А теперь мы в кости играем: и нам приятно, и лесу хорошо. Вот недавно целого медведя из соседней чащобы выиграл. Ну да ладно, твоя
