искал выхода, но все ждали, что скажет Еламан.
— Джигиты! — Еламан старался быть рассудительным. — Только ли мурзу обвинять нам во всех неудачах? Может быть, мы плохо ловим? Если за рыбой не гнаться, как за диким зверем в степи, много ли поймаешь?
— А то мы не гонимся. Так гонимся, вот-вот ноги протянем.
— Это верно. Я знаю… — уныло согласился Еламан.
— А раз знаешь, чего нас судить? Рыбы нет, в этом все дело!
— Верно, верно. Даже к сетям не подходит.
— Или ушла куда-нибудь вся рыба?
Еламан усмехнулся и переглянулся с Мунке.
— Рыба-то не ушла, вот Мунке-ага знает… Дело в том, что как у скота, так и у рыбы есть свои любимые пастбища. Вот в чем дело, дорогие мои джигиты-рыбаки!
Мунке мелко закивал и обрадовался: наконец-то разговор зашел о главном!
— Это ты хорошо сказал, — важно подтвердил он. — О пастбищах. Это как раз и есть вся причина. Да пастбища-то все у мурзы! Помните, как в тот год Темирке точно так же выгнал нас в открытое море? Тогда еще Кален говорил: «Это море не татарин выкопал, его бог создал, и принадлежит оно всем!» А ведь это было при царе! Сейчас царя нет, говорят, революция… Говорят, все для трудящегося народа, а? Что-то не видно, чтобы мурза наш трудился, а? Однако и сушей и морем владел мурза, так и владеет. Что же мы, так и будем молчать?
Молодежь зашумела. Больше всех обрадовался Рза. Он всегда любил Мунке, но глухую досаду к нему часто испытывал. Уж больно тих, осторожен был старик.
— А что? — Рза даже вскочил. — До каких пор нам прятаться в кусты?
— Верно! Эх, друзья, и зажили бы мы, если бы начали ставить сети в заливе Кандыузек!
— Э, у тебя губа не дура… Гляди только, как бы в капкан не попасть. Забыли небось про Ивана Курносого?
И опять все примолкли и засморкались в смущении. Нарушать запрет было опасно.
Еламан вздохнул, прикрыл полой бешмета спавшего на коленях у него сына, потом выпрямился.
— У страха глаза велики… — сказал он, и старики тотчас согласно закивали. — Но мурза ведь и в самом деле силен.
Старики опять закивали.
— Знаем, Ел-ага!
— Тогда смотрите не жалейте, если дело у нас не выйдет. Если потом искать виноватого, то лучше с мурзой и Темирке не связываться. Я так думаю, а там смотрите.
— Понимаем, Ел-ага.
— Чего там! Нам-то терять нечего…
— Ты только постой за нас!
— Хорошо, идите все по домам. Завтра будем ставить сети в заливе Кандыузек.
Рыбаки стали расходиться. Рза нарочно вышел первым, стал в темноте ждать Айганшу.
— Давай провожу… — несмело предложил он, когда Айганша вышла,
Айганша ничего ему не ответила, только нагнула голову я заспешила. До дому она шла быстро, тихо открыла дверь. Все в доме давно легли. Айганша не стала зажигать лампу. Осторожно ступая в темной комнате, вслушиваясь в оглушительный храп Калау, она тихо добралась до своей постели рядом с постелью Кенжекей. Улеглась она, не раздеваясь, только по привычке натянула платье на колени.
Тулеу поднял голову с постели младшей жены.
— Где это ты шлялась, а?
Айганша молчала. После истории с нарядом Тулеу побаивался Айганшу. Поэтому он не стал больше ничего спрашивать, ругнулся только себе под нос и уснул, вторя храпу Калау.
Айганша ворочалась, закрывала глаза, представляла бесконечное количество рыбин, которые она засолила за день (это всегда навевало на нее крепкий сон), но заснуть не могла. Перед глазами ее все стояла землянка Мунке, блестящие глаза рыбаков, решившихся потягаться с Танирбергеном. Но больше всего думала она о Еламане. Чего только не случается в жизни! И как она сразу узнала его! Она вспомнила, как еще тогда, когда везли его в Челкар, поразил он ее воображение. Кого, кроме своих братьев да матери, видала она в те годы? Случайные заезжие вроде Абейсына да подводчики в промерзлой одежде — вот все, кого она знала. В самом деле, дикой, пугливой девчонке, росшей в безбрежной унылой степи, Еламан мог показаться человеком особенным. Закованный в кандалы, поднявший руку на грозного русского бая, он показался ей человеком из неведомого, таинственного мира, героем.
Она часто вспоминала его с тех пор. И в мечтах ее бедный рыбак становился сказочным богатырем. Ни разу не думала она о его внешности— красив ли он, молод ли? — и сейчас она не знала, изменился ли он с тех пор. Она только лежала, широко раскрыв глаза, в темной комнате, в которой наперебой храпели ее братья, и силилась вообразить те края, куда судьба загоняла его, и те мытарства, которые он перенес. Но воображение бедной девушки, выросшей в степи, было бессильно и неопределенно, и ей чудились неясные, но страшные картины: то черные, как могила, темницы, то неприступная крепость Торгаут за девятью стенами, то громоздящиеся до неба горы Капские.
И он прошел через все преграды и темницы, измученный, добрался наконец до родной земли, до своих рыбаков, до маленького сына. «Как смела жена его не дождаться?»— с гневом и презрением думала она под утро, уже засыпая.
Утром рыбаки спускали лодки на воду молча: все думали о предстоящем нарушении запрета. Еламан и Мунке вышли в море последними, в одной лодке. Вчерашний шторм к утру улегся, и душа отдыхала от тишины. Но море еще не успокоилось — волны еще беспорядочно возникали тут и там, и даже начавшийся слабый предрассветный ветер из степей не мог успокоить его.
Еламан радовался: опять, как когда-то, выходил он в море, слышал плеск воды под бортами лодки, привычным глазом искал чаек— рыбаки ехали проверять сети, и чайки должны были прилететь. Но чаек почему-то не было, и это поражало Еламана. Потом он понял, в чем дело. Все чайки собрались над заливом Кандыузек. Они там падали и взмывали, и лучи поднимающегося солнца серебрили исподнизу их крылья.
Рза из соседней лодки махнул рукой, потом крикнул:
— Видали, где рыба? Во-он чайки-то где!.. Еламан сочувственно кивнул ему.
— Ничего не скажешь… — бормотал Мунке, налегая на весла. — Кандыузек — место благодатное, рыбаки Доса прямо объелись рыбой…
— Да и сегодня у них в сетях небось не жидко. Видал, как все чайки туда собрались? — сказал Еламан. Помолчав немного, он удивился — Что-то там людей не видно. Не вышел никто в море, что ли?
— Да у них каждый день так, — сказал пренебрежительно Мунке. — Со скотом управиться надо, вот они и возятся, как многодетная баба с детьми. Коль брюхо полно, так и спешить некуда. А у тех, кто недавно приехал из степей, так и вовсе душа к морю не лежит.
Споро, привычно работая, они вытащили все сети, расставленные в открытом море. К обеду снова поднялся ветер, опять потемнело море, и лодки начало валять с боку на бок.
— Вот это ветерок! — покрикивал Еламан, гребя что есть силы. — Измотать-то он нас измотает!
— Только бы шторма не было, — отзывался Мунке. — Не приведи бог!
Перед тем как отправиться в Кандыузек, рыбаки высадились на берег, разобрали и осмотрели сети. Где было порвано, тут же на берегу стали зашивать. Кое-кто отправился домой перекусить. Ветер между тем опять перестал, и наступила такая тишина, что не шелестел даже прибрежный камыш. Только на горизонте висели темные вечерние тучи, сливаясь там с черной пучиной. Поспорив немного, Еламан и Мунке решили, что ночь будет тихой, а завтра днем поднимется шторм.
Когда солнце стало садиться за далекие степные холмы, рыбаки опять спихнули лодки и минут через двадцать были уже в заливе Кандыузек. Так же молча и сноровисто они выкинули сети поблизости от сетей Доса.
Возбужденный Рза вдруг быстро подгреб к Еламану:
— Ел-ага, а ведь нам никто и не помешал…
