Офицеры шумно встали. Когда они уже выходили, Чернов задержал их.
— Хочу обрадовать вас, господа, вода будет. Завтра к обеду сюда доставят двадцать цистерн с водой. Хватит и людям, и лошадям. — Найдя взглядом подполковника Федорова, Чернов сказал напоследок — На вашу разведку, подполковник, я возлагаю особые надежды. С богом!
Вернувшись в свой полк, Федоров тут же послал за ротмистром Рошалем. Когда Рошаль явился, Федоров, не предлагая ему сесть, отрывисто приказал:
— Подберите лучших пластунов. Ночью отправитесь в разведку. Нужен «язык». Во что бы то ни стало, понимаете?
Вид молодого Рошаля каждый раз причинял Федорову страдание. Он забыть не мог свою стычку с ним в Омске. Опасаясь, что взгляд его выдаст затаившуюся ненависть, он внутренне напрягался и отводил глаза, разговаривая с ним. Рошаль отвечал ему тем же.
— Вы, ротмистр, головой отвечаете мне за «языка»! Ступайте.
— Слушаюсь! — сказал Рошаль, не поднимая глаз, молча повернулся и вышел из палатки.
По мере того как силы белой армии сосредоточивались на 68-м разъезде, население Аральска и его окрестностей всполошилось. В маленьком, тихом до сих пор городке стало вдруг многолюдно и тревожно. По узким кривым улочкам сновали озабоченные военные, увешанные самым разнообразным оружием. Тяжелые повозки, арбы, груженные боеприпасами и водой, целыми днями тянулись на западную окраину города, туда же со станции направлялись пулеметные тачанки.
Особенно тревожно в эти дни было в единственном в Аральске двухэтажном зеленом доме купца Маркова. Пешие и верховые толпились возле этого дома с утра до вечера. Загорелые озабоченные командиры скакали со всех сторон к дому на своих потных, разгоряченных конях, спешивались и торопливо исчезали за тяжелой дверью, в то время как другие так же торопливо выбегали оттуда, на ходу поправляя оружие, вскакивали на своих лошадей и уезжали к западной окраине или на станцию.
Вот сюда, к этому каменному дому, и подъехал еще до сумерек необычный верховой. В дикую, иссушающую жару он был один в толстом тумаке и в тяжелой овчинной шубе. Как и все, он тоже торопливо спешился и пошел было к штабу, но его перехватил часовой:
— Стой!
Странный путник, не оглядываясь, продолжал пробираться через группу военных, скопившуюся у крыльца. Часовой кинулся за ним и схватил его за ворот.
— Стой, говорят тебе! Куда прешь?
Путник возбужденно и хмуро глянул из-под пояркового тумака на часового.
— Пусти, тамыр. У меня важное дело в штабе, — сказал он по-русски.
Часовой почувствовал, что казах в овчинной шубе не совсем простой посетитель, но уступать не собирался:
— Ты кто такой? Документы есть?
Казах несколько растерялся — документов у него не было. Рассудив, что часовой без документов его ни за что не пропустит, он начал вглядываться в лица беспрестанно входивших и выходивших людей в надежде встретить среди них знакомого. На крыльцо, громко разговаривая, вышла из штаба группа командиров, из которых путник не узнал никого, и тут же понял, что все это командиры вновь прибывших частей. Среди командиров один особенно выделялся своей поджаростью, смуглотой и высоким мохнатым купреем. По дороге в штаб путник видел джигитов-туркмен, разъезжающих по Аральску на своих худых конях, и решил, что этот черный туркмен в мохнатой шапке и есть командир Туркменского кавалерийского полка. Путник не знал теперь, как ему быть и как пробиться в штаб, когда увидел вдруг стремительно выходившего из штаба следом за командирами Дьякова. Дьяков еще издали узнал казака в шубе, окликнул его: «Еламан!»— и быстро сбежал по ступенькам.
Еламан теперь бесцеремонно оттолкнул надоевшего ему часового и, кинулся навстречу комиссару. Крепко пожав Еламану руку, Дьяков чуть отступил назад, оглядел его с ног до головы, рассмеялся и отошел с ним в сторону.
— Ну, я вижу, все благополучно.
— Несколько раз задерживали.
— И что же?
— Да спрашивали, кто да откуда…
— А ты что?
— А я что? У меня разговор один: аул, говорю, мой кочует в песках Киши-Кума. А вся родня жены живет в стороне станции Саксаульской. И вот, говорю, верблюд, которого я у них взял, говорю, все время уходит на то пастбище. И теперь опять удрал. Прямо, говорю, замучил, проклятый! Вот снова, говорю, отправился на поиски, ищу его опять, говорю…
— Гм… Ловко. Ну и тебе, конечно, верили?
— Как сказать… Обыскивали меня, ощупывали, ничего не находили и отпускали.
Комиссар улыбнулся мельком, потом посерьезнел.
— Обо всем, что узнал, расскажешь в штабе. А мне пока скажи: много их?
— Ой, много, апыр-ай! Как травы в степи.
— Н-да… Плохо дело, плохо, плохо… Ну ладно, ступай в штаб, а мне тут надо по одному делу. Рад, что ты вернулся. Сегодня отдыхай, а завтра увидимся в окопах.
Худое, прокаленное солнцем лицо Еламана потемнело еще больше. Ему так обидно стало вдруг, что Дьяков, по заданию которого он столько дней, рискуя жизнью, мотался по степи, не хочет его слушать, а отсылает в штаб к незнакомым людям. У него даже руки опустились, и шуба показалась страшно тяжелой. Конь его в это время, позванивая уздечкой, раздувал ноздри, фыркал и жадно тянулся к ведрам с водой в руках проходивших мимо женщин.
— Коня-то напои, — посоветовал напоследок Дьяков.
— Хорошо, — покорно ответил Еламан.
— Кстати, как у них с водой, не знаешь?
— Совсем без воды сидят…
— О! Это хорошо!
— Ну, вода-то у них будет. Не знаю, сегодня или завтра…
— Что ты говоришь? — Дьяков нахмурился и взял Еламана за рукав. — Откуда? Это важно.
— Им привезут в этих… в таких вагонах круглых. В таких бокастых, как стельная верблюдица…
— В цистернах?
— Да, да, этих самых…
— Откуда это тебе известно?
— А я прошлую ночь ночевал на станции Шики-Су у одного казаха знакомого. Там вот и наливали в эти самые…
— Ах вон оно что. Так, так, так. И много цистерн?
— Много. Целый поезд.
— А точнее не знаешь?
— Точно?
— Да, сколько всего цистерн, не считал?
— Всего… всего… Аллах один знает сколько!
Спокойный до этого комиссар вдруг нахмурился и пошел назад к штабу — новость была слишком важной. Еламан, ведя коня в поводу, пошел за ним.
— Из Иргиза выехали триста алашордынцев, — торопился он выложить свои новости. — Они едут к Аральску, хотят примкнуть к генералу Чернову. А потом, как слышно, хотят перейти в Афганистан или в Иран. К истинным мусульманам…
Но Дьяков, казалось, не слушал его. Еще не дойдя до штаба, он подозвал какого-то бойца.
— Беги в порт. Мигом! Разыщи там командира «Туркестанца», скажи, пусть немедленно явится ко мне, я буду в штабе.
Боец побежал. Дьяков опять повернулся к Еламану, растерянно стоявшему рядом, и, морща лоб, думая о чем-то, некоторое время смотрел на Еламана, не видя его. Потом спросил:
