— Не здесь, то есть не на этом самом месте, а подальше. Вам надо поставить хижину в лесной чаще и при этом не оставить за собой никаких следов… Особенно — зарубок. Индейцы хитры, как обезьяны. Но я даю слово, что они вас не найдут…
— А во сколько нам обойдется негритянская лодка?
— У вас еще есть в земле и на деревьях достаточно плодов, чтобы прокормить двадцать человек в течение месяца. После сезона дождей у негров Марони кончаются все запасы, они тощают с голодухи, просто кожа да кости. За продовольствие они сделают для вас все, что захотите.
— Это подходяще, тем более что я не вижу иного выхода из положения.
— Если я могу быть чем-то полезен, располагайте мной. Вы же знаете, что я предан вам всей душой.
— Да, теперь я это знаю, Гонде, я верю вам.
— И правильно делаете… Среди нашего брата есть, конечно, полная дрянь, но есть и другие… Кто, выбрав путь, идет по нему до конца. Благодаря вам я вышел на верную дорогу. Лучше поздно, чем никогда… Значит, так. Недалеко от того места, где вы прятали лодку, на правом берегу есть глухие заросли. Такая чащоба, что не продерешься. Полное бездорожье. Там кругом торчат ауары, вы же знаете, какие у них колючки! Пройти можно только по руслу ручья, который впадает в бухту: глубина примерно метр, и ширина такая же. Ручей теряется в заболоченной саванне, а за саванной и находится то место, о котором я говорю.
— Но как же мы перейдем трясину?
— Я знаю проход, узкий, но с твердым грунтом. Должно быть, это скальная порода. Идти надо осторожно, опираясь на палку, но ничего, удержаться можно… А уж если проберетесь туда, черта с два кто-нибудь вас найдет!
— Отлично! Если мы пройдем по руслу ручья, никаких следов не останется. Решено, выступаем завтра.
— Да, завтра! — эхом отозвался Казимир, которого уже успокоили решимость и хладнокровие товарища.
— Я провожу вас, — помолчав, сказал каторжник. — Вы позволите мне остаться с вами?
— Оставайтесь.
Наутро они втроем покинули безымянную долину.
— Добрый Бог не захотел, чтобы я умер здесь, — изрек Казимир.
— Если есть на земле уморительно смешная страна, то она перед вами. Чудней не сыщешь. Негры, одетые кто во что горазд, деревья без ветвей, с колючками вместо листьев, похожие на трубы в банях «Самаритэн», стенки у домов плетеные, зато окна со ставнями. А насекомые! Жалят беспощадно с утра до вечера. Солнце палит, тени не сыщешь, жара как в плавильной печи. Фрукты… О, эти фрукты, вкусом похожие на консервы с примесью скипидара… Всего месяц назад я обморозился, нынче мои обмороженные уши горят, а нос облупился… Ну и страна!
Женщина в глубоком трауре, с побледневшим от усталости лицом слушала, невесело улыбаясь, бурные речи высокого парня, неподражаемый акцент которого выдавал обитателя парижского предместья.
— А кроме того, — продолжал молодой человек, — в каждом доме обезьяны и попугаи орут, горланят так, что уши вянут, барабанные перепонки лопаются.
Язык местных жителей… ну, они лопочут, как у нас в овернских деревнях…note 97 «Таки», «лугу», «лугу», «таки» — только это и слышишь. Попробуй пойми, что он тебе хочет сказать! А пища! Рыба жесткая, как подметка, и какая-то кашица или пюре, просто жуть, от одного вида бросает в дрожь… Однако все это чистый кайф по сравнению с путешествием… Сколько воды! Боже праведный, сколько воды! А я-то, я ведь не бывал даже на пляже Сен-Фор в купальный сезон, Сену видел только в Сент-Уене! Я слышал, что путешествия формируют характер. Надеюсь, меня теперь есть из чего формировать! Однако я разболтался, как попугай, с которым хотел было сегодня утром поиграть, а он прокусил мне палец. Ладно, это пустяки, как бы не разбудить детей… Дай Бог, чтобы они видели сладкие сны, лежа в этих нелепых приспособлениях, которые здесь называются гамаками.
— Я не сплю, Никола, — раздался детский голос из гамака, над которым была натянута противомоскитная сетка.
— Ты все-таки проснулся, Анри, — огорчился Никола.
— И я тоже, — откликнулся второй детский голос.
— Надо спать, Эдмон! Ты же знаешь, что днем нужно оставаться в постели, чтобы не получить солнечный удар.
— Я хочу увидеть папу. Мне надоело все время спать.
— Будьте умницами, дети, — сказала мать. — Завтра мы уезжаем.
— Вот здорово! Мамочка, я очень рад!
— Мы снова поплывем по воде, да, мама?
— Увы! По воде, мой дружок!
— Значит, у меня снова будет морская болезнь… Ладно, пускай, зато потом я увижу папу!
— Итак, решено, мадам Робен? Завтра покидаем эту негритянскую страну, которая у нас называется Суринам, а у них Парамарибо… Мы отплыли сюда из Голландии месяц с небольшим назад… Пробыли здесь только четыре дня, и пожалуйте… снова отплываем, чтобы встретиться наконец с патроном. Я, например, с удовольствием покидаю эту страну. Там, куда мы направляемся, может быть, и не лучше, но, по крайней мере, будем все вместе. Ах, мадам, ведь вы до сих пор толком ничего не знаете!
— Ничего, дорогой мой. По правде говоря, мне кажется, что я во сне — так неожиданно и быстро все изменилось и меняется каждый день. Заметь, однако, что наши таинственные друзья выполняют все свои обещания. Нас встречали здесь, как и в Амстердаме. Без их помощи мы просто пропали бы в незнакомой стране, не в состоянии даже объясниться. Посредник, встречавший нас, взял на себя все хлопоты, и завтра мы выезжаем. Больше мне ничего не известно. Эти незнакомцы бесстрастно вежливы, официальны, как чиновники, и пунктуальны, словно инструкция! Такое впечатление, что они выполняют чей-то приказ.
— О да! Все это точь-в-точь относится к нашему посреднику с его очками и бараньей прической. Месье ван дер… ван дер… черт побери, вылетело из головы. Он очень выдержанный, но шустрый и сметливый, как и подобает еврею. Пока что нам не приходится на них жаловаться. Мы путешествовали как послы. Конец увенчает дело. Что ж, взойдем еще раз на корабль, покачаемся на русских качелях, которые не остановятся, пока нам не пораструсит внутренности, как салат в салатнице… Повеселимся!
— Наберемся мужества! — невольно улыбнулась мадам Робен, которую забавляли шутливые сетования Никола. — Через три дня будем на месте.
— Да я это просто ради красного словца… Тем более что и вы и дети спокойно переносите дорожную сумятицу, а это главное.
На следующий день шестеро пассажиров поднялись на борт красивого двадцатичетырехтонного катера «Тропик Бэрд», который дважды в месяц обслуживал голландский берег, поддерживал связь с поселками на реке Суринам, поставлял продовольствие экипажу плавучего маяка «Лайт Шип», стоявшего на якоре в устье реки.
Посредник, о котором нам известно лишь то, что он являлся одним из богатейших в колонии еврейских купцов, руководил посадкой. Дети были в легких фланелевых костюмчиках и в широких белых сомбреро, чтобы уберечь головы от беспощадных лучей тропического солнца. Никола тоже нацепил экзотический головной убор и стал похож на ярмарочного торговца пряниками.
Капитан лично встретил пассажиров, посредник обменялся с ним несколькими словами по-голландски и спустился в лодку. Якорь выбран, приливная волна высока, через несколько минут начнется отлив. «Тропик Бэрд» красиво накренился на правый борт, паруса наполнились ветром, и вот уже судно летит по волнам…
Шесть часов утра. Фейерверк солнечных лучей вспыхнул над зубчатой стеной леса, подступавшего к самому берегу.
Удаляющийся город, вода, бурлящая под форштевнем, высокие мангровые деревьяnote 98, застывшие на своих пьедесталах из переплетенных корней, — все словно охвачено заревом пожара.
Птицы, застигнутые врасплох взрывом яркого света, взмыли в воздух. Хохлатые цапли, крикливые
