— А это что за зверь?..
— Ну, что-то вроде топленого свиного жира, оно растет здесь прямо на деревьях!
— Я не знал. Свиной жир привозят в белых железных коробках.
— Это просто удивительно, господа индейцы, — с видимым удовольствием выговорил парижанин, — до чего же плохо вы знаете возможности собственной страны!
— Погоди, Никола, — вмешался в разговор Анри, — поубавь свой пыл! Тебе нравится ошеломлять нашего гостя, но ты сам окажешься в затруднении, если тебя заставить сказать на латинском название и семейство этого «масляного дерева», которое наш друг скорее всего знает так же хорошо, но только под другим именем!
— Ты полагаешь?.. — спросил парижанин, торжествуя. — Ну ладно же! Мой дорогой Анри, ты глубоко заблуждаешься! Я вовремя прикрепил подковки с шипами и не растянусь на льду! Эти давние выражения так кстати приходят на ум! Но сколько лет я не видел, как фиакры шлепаются набок в гололедицу! Короче, растительное масло производится из бамбука, из какао, из сои, а еще — из дерева bassia…
— Невероятно! — воскликнули хором робинзоны, потрясенные и очарованные.
— Да. Bassia-Bu… ty… ra… ca. О, Боже, до чего тяжко выговаривать эти слова! Клещами из глотки выдираешь. Это дерево еще называется галамское масло. Родина растения — Индия, в здешних краях появилось давно. Вам известно, как и мне, что масло добывают из его молоденьких зерен. А потом — кап- кап в бифштекс гокко, и мясо становится бон-бон, — добавил он, хитро сощурившись.
— Браво! Браво! — вскричали четверо братьев и их отец. — Но откуда ты все это узнал? Когда?
— Из книг, мои друзья, из книг. Вы спрашиваете, когда? Понемногу ежедневно, а точнее — еженощно. Я изучил большую энциклопедию, которую вы написали коллективно под руководством самого лучшего учителя — вашего отца. Ну, что здесь удивительного? Я всегда сожалел о своем невежестве, стыдился его. В Цариже я посещал какое-то время курсы для взрослых, подбирал объедки знаний по вечерам. А здесь в первое время хватало работы! Вы были еще совсем маленькие. Учить уроки вместе с вами не пришлось, недоставало времени. Засыпал вечером как убитый. Но впоследствии приложил усилия, чтобы наверстать упущенное. Не хотел ничего говорить, но я внимательно читал ваши прекрасные рукописи на бумаге из коры магоnote 230, на этой самоделке… Вы стали моей вечерней школой!
Взволнованный Робен чувствовал, что слезы выступают у него на глазах. Его могучая натура, замешанная на нежности и страдании, отличалась крайней тонкостью и деликатностью. А потом как взрослый мужчина он лучше детей понимал, сколько отчаянных усилий понадобилось тридцатилетнему школьнику, чтобы безо всякой предварительной подготовки, молча, тайком усваивать трудную науку, не имея к ней никакого ключа.
Парижанин тоже принадлежал к доблестной плеяде искусных мастеровых, обуреваемых жаждой знания, которые после тяжкого труда ради хлеба насущного находят еще время и силы учиться и становятся по- настоящему мыслящими людьми. Политический ссыльный глубоко уважал честных тружеников. Как все чувствительные натуры, он их любил, восхищался и отдавал должное героическим усилиям тех, кто, будучи обделен судьбой в детстве, проявлял непреклонную волю, заставляя капитулировать перед собой труднодоступную сокровищницу знаний.
Вот почему с некоторым налетом торжественности, исполненный сердечного почтения, Робен поднялся со своего места, крепко пожал руку Никола и произнес:
— Спасибо!.. Спасибо от меня, твоего учителя, хотя я даже не знал об этом, но особенно — от всех честных работников, чью силу духа и мужественную самоотверженность ты так достойно представляешь!
Славный парень что-то смущенно забормотал, залившись румянцем от похвалы, значение которой вполне оценил. Молодые люди, гордые своим другом, умножили комплименты отца… Это был взрыв общей искренней радости, которая с лихвой окупила парижанину его труды и ночные бдения.
— Но послушай, — продолжал Анри, — ты сказал, что изучал наши рукописи по ночам… По-моему, ты слегка перебрал. Выходит, тебе вообще случалось обходиться без сна?..
— Подумаешь! Я устраивал передышку днем. И притом ночи такие длинные. Научился экономно использовать свечи; пополнял их запас, обчищая растение, которое называл свечным деревом. Вы не можете вообразить испытанную мною радость, когда я узнал его настоящее название; мы так часто срывали с него крупные ягоды, размером с пулю большого калибра. Пятую часть их веса составляет прекрасный желтый воск. Ну вот, это дерево — cirier ocuba. Как сейчас вижу название, написанное Эженом, там еще было много помарок.
— Но, значит, эта мысль пришла тебе в голову случайно, внезапно? — поинтересовался Робен.
— О! Уже довольно давно. Я был так наивен, полагая, что все нужные предметы можно найти на растущих здесь деревьях, не зная, что большинство из них завезено издалека. А потом как-то, в канун сезона дождей, я услышал, что вам никогда не встречался учебник ботаники с описанием такого важного разграничения. Местные и завезенные сюда растения — вот что я намотал себе на ус! А когда вы затеяли с детьми эту большую работу, я зажегся идеей, о которой только что говорил.
— Замечательно, мой дорогой Никола! И ты действительно помнишь все эти вычурные названия?..
— Как «Отче наш»…
Находясь у себя дома, робинзоны нередко развлекались состязанием в ботанике, и сыпался настоящий фейерверк вопросов и ответов, которые строго контролировал инженер, непререкаемый арбитр в любых спорах.
— Манговое дерево! — крикнул Шарль. — Кто ответит первый?..
— Mangifera indica, судя по названию, из Индии, — подхватил Эжен. — Манго — это хорошая пища, если привыкнуть к его необычному вкусу.
— Гвоздичное дерево! Эта культура когда-то сделала Гвиану процветающей…
— Caryophyllus aromaticus, ее привез с Молуккскихnote 231 островов Индонезии губернатор Иль-де-Франс месье Пуавр в тысяча семьсот восьмидесятом году…
— А ты помнишь, Никола, свою растерянность, когда впервые услыхал о мыльном дереве?
— Sapindus saponaria, — не колеблясь, отпарировал парижанин. — Дерево родом из Панамы, кора обладает мыльными свойствами, дает обильную пену, также и ягоды, зерна которых используют для ожерелий… Но это что, вы не можете вообразить мое потрясение, когда я услышал название этого приятного горьковатого варенья, которое мы сейчас едим.
— A!.. Carambolier!
— Сознайтесь, что в этом словечке есть шум и запах веселого кабачка, и оно вовсе не отличается барочной вычурностью, как говорит наш учитель… А ведь у этого растения есть еще и латинское имя…
— Averrhoa carambola. Тоже родом из Индии.
— А еще коричное дерево, cinnamomum lauracoea, уроженец Цейлона.
— Раз уж мы забрались так далеко, вспомним мускат, muscasdier, с Молуккских островов…
— Еще одно из моих потрясений. Я проходил мимо красивого растения, даже не подозревая о его названии. Да и мог ли я предположить, что этот маленький орешек, который во Франции кладут в бокалы с вином, сперва облекается в плотную сухую оболочку, потом ветвится, словно коралл, а потом все это замыкается внутри плода, похожего на большой абрикос! А вот, дорогие друзья, моя совершенно непростительная ошибка: хлебные деревья! Припоминаете мое горькое разочарование новоиспеченного робинзона, когда я познакомился с бразильским деревом jacquier и узнал, что хлебное дерево igname (artocarpus incisa) происходит из Океании, как и его собрат artocarpus seminifer. Какая же это поразительная вещь — учение! Нет ничего прекрасней науки! Что касается бананового дерева, bananier, то мне безразлично, из Индии оно родом или нет. Это чудесные плоды, но я их терпеть не могу. Кстати, вспоминаю смешной эпизод. Где-то вычитал, что креолы лениво раскачивались в своих гамаках, подвешенных к веткам банана!
— Да быть такого не может! Ты смеешься!
— Вовсе нет, это написано в какой-то книжке самого Шатобриана!note 232 Интересно знать, где он видел бананы с ветками!
Ученые рассуждения продолжались еще долго. Индеец, который невольно дал толчок словесному каскаду этого краткого курса тропической ботаники, слушал молча, многого не понимая, однако не терял
