– Пожалуйста, извольте.
– Братья! – начал бульдог. – Вам известно, почему мы здесь собрались. Вы сами понимаете, что причина наших бедствий кроется не в экономических затруднениях. Наоборот, мы можем констатировать, что со времени разрыва отношений между Сербией и Австро-Венгрией наше положение даже улучшилось. Живой скот из Сербии теперь не вывозится, его режут здесь, на месте, и нам перепадает немало мясных отходов.[2] Но наше социальное положение поставлено под угрозу. Налог, которым община обложила нас, так велик, что намерение общинного управления становится совершенно ясным. Оно хочет нас ликвидировать. Будем ли мы молчать, или выступим с протестом? Вот о чем надо сегодня обменяться мнениями.
– Протестовать, протестовать! – залаяли все хором.
– Прошу слова! – взвизгнула маленькая кудрявая болонка.
– Слово имеет болонка! – пролаял председатель.
– Очень прошу президиум, – нежно заскулила болонка, – призвать к порядку эту палилулскую дворнягу; пусть этот пес не действует мне на нервы. Весь в репьях, на хвосте у него сплошной репейник, а еще вьется вокруг меня.
– А что, – рявкнул палилулец, – я ведь тоже гражданин этой страны, даже если у меня хвост в репьях.
– Успокойтесь! – взывает председатель.
– Посмотрите только! – лает палилулец. – Выкупалась, надушилась одеколоном, а теперь никто не смеет даже сесть с ней рядом. Ишь, модная картинка!
– Тише вы, ради бога! – успокаивает председатель. – Я просил бы с мест вопросов не задавать, иначе мы никак не сможем перейти к повестке дня, а мы ведь не депутаты скупщины, получающие деньги за каждый день заседаний и готовые заседать сколько угодно. Будьте добры говорить только о деле, ради которого мы здесь собрались.
– Прошу слова! – рычит пес с Нового Селишта.
– Я не понимаю намерения властей, – продолжает рычать оратор. – Я не знаю, мешаем ли мы властям как сословие, и они нас, как таковое, хотят уничтожить, или им мешает наш лай. Если только лай, то у властей есть средства это пресечь. Пусть издадут более строгие законы об ограничении печати, и мы будем лаять совсем иным тоном. Если же они и в самом деле думают уничтожить наше сословие, то следует прежде поставить вопрос: действительно ли мы самое ненужное сословие в столице? Я могу назвать целый ряд других совершенно ненужных в нашем обществе сословий, так почему бы тогда не разрешить живодерам вылавливать также и их, а не только нас? Но полиция наша на это не обращает внимания.
– Позвольте, позвольте! – поднимается со своего места дворняга-секретарь. – Я запрещаю облаивать государственную власть. Решение принимало городское самоуправление, на него вы и лайте, а на правительство – нельзя.
– Эх, будем лаять, если понадобится, даже на господа бога, – хрипло тявкает палилулец с репьями на хвосте.
– Успокойтесь! – рычит председатель.
– Гав! – лает одноглазый пес с городской окраины.
– Гав, гав! – присоединяются к нему еще несколько голосов.
– Позвольте, вы это в адрес полиции? – спрашивает секретарь.
– Тише, ради бога! – призывает председатель и встает на задние лапы, чтобы окинуть взглядом собрание.
В этот момент возникает какая-то сутолока. Слышится лай, визг, собаки сплетаются в клубок, кусаются, царапаются, душат друг друга.
– Что такое, в чем дело? – рычит председатель.
– Что там происходит?
– Безобразие! – зло отвечает хромая собака. – Ужасное безобразие: эта болонка принесла с собой кусок ветчины, и теперь из-за него все передрались.
– Что же вы, это вам не обструкция в парламенте, чтобы приносить с собой еду. А где эта проклятая ветчина?
– Ее проглотил пес с репьями на хвосте.
– Ну и пусть, на здоровье! – лает оратор с Нового Селишта, хотя у самого слюна так и струится из пасти.
– Прошу вас, господа, приступим к повестке дня!
– призывает председатель.
– К повестке дня, к повестке дня! – рычит собрание.
Слово попросила хромая собака, но едва она начала свою речь, как вдруг на улице послышался треск, грохот и визг. В ряды собравшихся неожиданно ворвалась какая-то дворняжка, к хвосту которой была привязана жестянка из-под керосина. Болонки заголосили, словно вдовы, другие собаки завыли, началась всеобщая паника.
Дворняжка с жестянкой на хвосте носилась среди участников собрания, жестянка отскакивала от земли и била присутствующих по головам.
Сборище стало разбегаться. Первым удрал председатель, за ним секретарь, а потом и все остальные.
На месте происшествия храбро остался только один палилулец с репьями на хвосте. Как военачальник разбитой армии, он осмотрелся по сторонам, оскалил зубы и произнес:
