главном устье Арагуари на 1 градус 20 минут северной широты, между Новым островом и островом Покаяния, и далее по Арагуари, Винсен-Пинсон и Ла-Кондамин от ее устья и до ее истоков, а отсюда – по прямой линии от ее истоков до Рио-Бранко.
Все, по-видимому, было улажено, как нельзя лучше, благодаря этому трактату, который является официальным и окончательным разъяснением Утрехтского трактата. Но для господ дипломатов было бы слишком просто придерживаться его в точности. Последовали трактаты 1814 и 1815 года, и дипломаты, вероятно, огорченные этим справедливым и разумным решением вопроса, поспешили вернуться к своим излюбленным двусмысленностям.
В 1822 году Бразилия, став независимой, унаследовала и права и претензии Португалии. Страшнейшие гражданские войны разорили ее, и в 1824 году французское правительство, чтобы отстоять свою колонию от вторжения инсургентов, бежавших из Пары, отдало распоряжение губернатору Кайены возвести укрепленный форт Макари, или Винсен-Пинсон. Для этой цели был избран островок на озере Мапа. Этот пост был эвакуирован в 1840 году. Но так как мы продолжали настаивать на своих правах, то колониальное правительство возвело новый пост на правом берегу Ойапокка.
Переговоры относительно окончательного установления границ тянулись вплоть до 1844 года и затем были навсегда прерваны.
В 1849 году, затем и в 1850 году в Париже организовалась бразильская экспедиция, которая должна была отправиться для занятия Мапа. «Необходимо, – говорит открыто и смело в палате депутатов в Рио- де-Жанейро, 19 апреля 1850 года, Тоста, бразильский морской министр, – основать в тех местах солидную колонию, чтобы Бразилия могла отстоять надлежащим и положительным образом свои владения». Но бразильская экспедиция встретила в водах Мапа французский авизо, охранявший берег, и бразильское правительство, желая чем-нибудь утешиться в своей неудаче, принялось энергично протестовать против образа действий Франции.
В 1853 году снова возобновились переговоры и продолжались вплоть до 1856 года. Уполномоченные обеих наций, Хис де Бутенваль и виконт д'Уруннэй без конца ломали копья в этом географически- историческом турнире, и в результате виконт д'Уруннэй предложил Франции как границу реку Карсевенн, истоки которой неизвестны, а известно только одно устье, а Хис де Бутенваль предложил Бразилии границу по реке Тартаругал, которая также, вероятно, имеет где-нибудь свой исток, но зато не имеет устья, так как теряется в бесконечной сети озер и болот.
Таким образом, эти ученые борцы за интересы своих наций ни к каким положительным результатам не пришли. Когда дипломатия ничего не достигла, то губернатор провинции Пара решился испробовать в 1858 году вооруженную силу. Экспедиция, по образцу экспедиции 1850 года, под началом таможенного лейтенанта отправилась из Пары и высадилась в Кунани, на спорной территории. Население Кунани, состоящее главным образом из беглых невольников, встретило присоединителей ружейным огнем.
Тогда правительство Рио стало жаловаться, что Франция содержит в Кунани агентов, поддерживающих Проспера Шатон, французского консула в Паре. Таможенный лейтенант был произведен в капитаны, а Проспер Шатон получил выговор.
Позднее также не могли уладить пограничных споров. Между тем в последнее время спорный вопрос снова всплывает наружу, из-за рецидивистов.
Так как Гвиана была избрана местом ссылки, то Бразилия стала тревожиться, и не без некоторого основания, относительно такого опасного соседства для ее смежной провинции Амазонии. Действительно, столь близкое соседство двадцати тысяч негодяев и преступников, утративших в большинстве случаев и страх, и совесть, высылаемых сюда из Франции и других ее колоний, не могло быть желательным для Бразилии.
И вот снова начались переговоры. Однако остановимся на этом, из уважения к читателю, который, вероятно, уже готов просить пощады.
ГЛABA III
Автор невольно увлекся и занялся несколько длинным изложением исторических фактов в предыдущей главе; но он все-таки надеется, что читатели простят ему это, из уважения к причинам, побудившим его к такому отклонению в область истории. Мы ведь знакомим со страной, очень мало известной. Поэтому разве не следует описать ее с разных сторон?
Теперь вернемся к нашему рассказу. Диего, или Жак по-португальски, главное действующее лицо только что разыгравшейся кровавой драмы, – рослый негр лет тридцати, могучего сложения, настоящий чернокожий Геркулес. Лицо его, отталкивающее и вместе с тем вселяющее ужас, страшно обезображено оспой. Нос, от этой ужасной болезни, которой так подвержены негры, до того искажен и изрыт, что представляет собою какой-то бесформенный комок с двумя несоразмерно большими зияющими ноздрями. Рот, изуродованный шрамом, резко выделяющимся фиолетово-лиловой полосой на его блестящей черной коже, почти постоянно полураскрыт дьявольской усмешкой, позволяющей видеть два плотных ряда ослепительно белых зубов. Глаза с припухлыми, красными веками и белками, испещренными целой сетью красно-коричневых прожилок, с блестящим зрачком, смотрят проницательно и злобно, каким-то режущим, жестоким взглядом.
Обычное выражение этого лица, на котором никогда не появляется приветливая улыбка, – холодно- злобное и упорно безжалостное.
Это редкое уродство, с которым, кажется, никогда нельзя свыкнуться, пугает нередко даже самых близких ему людей, чем Диего, по-видимому, очень доволен и даже умышленно старается еще более усилить это впечатление. Он нарочно выставляет напоказ свое уродство и как будто даже кичится им. С другой стороны, и нравственный его облик вполне соответствует наружному.
Жестокий и безжалостный от природы, он горяч до бешенства, беспощаден в ненависти, непримирим во вражде, горд и надменен, как сатана, корыстен и хитер, и при всем этом обладает страшной властью над самим собой. Трудно сказать, играет ли он известную роль или афиширует свои чудовищные пороки, физические и духовные, – никто не разгадал его тайны, и никто не может ничего сказать с уверенностью. Он наводит на людей ужас и, кажется, в восторге от того впечатления, какое он производит.
Были случаи, когда он в один момент подавлял в себе приступы самого дикого бешенства и разом становился спокоен. Он убил наповал товарища из-за бутылки тафии и отдал в распоряжение своих собутыльников свой трудовой заработок целого месяца. Когда ему грозили, когда его оскорбляли и осмеивали пьяные люди, он презрительно пожимал плечами и отходил в сторону, а затем терпеливо выжидал, когда они придут в себя, чтобы погубить их, предварительно подвергнув самым утонченным пыткам.
