выглядел в форме африканских офицеров — красные штаны и черная туника[61], складками спадающая с широких плеч. Могучую грудь украшали орден Почетного легиона, боевая медаль и медаль за битву в Крыму. Зуавы любили своего нового командира и гордились им.
В лагере повсюду царило оживление. Солдаты, расположившись возле сумок, пили кофе. Молодой командир подошел к группе из четырех человек. Зуавы тотчас вскочили, поднеся правую руку ко лбу, а левую положив на эфес шпаги в знак приветствия.
— Обозный! — командир к одному из стоящих.
— Слушаю, господин поручик!
— Так ты говоришь, Франкур исчез?
— Да, господин поручик. Не знаю, что и думать…
— Но я видел его вчера вечером и говорил с ним.
— Он был здесь, его вещи лежат рядом с моими. Но утром, когда нас разбудили, обнаружилось, что капрала нет на месте.
Подошел сержант-горнист и отдал честь офицеру.
— Питух, ты пришел вовремя. Франкур исчез! Кебир хотел видеть его, и немедленно… Я очень обеспокоен!
— Я тоже, поручик! Ведь он — мой друг. Если разрешишь, я поищу его. Капрал когда-то спас мне жизнь…
— Перед атакой! Да ты рехнулся! Мы можем выступить с минуты на минуту.
— Однажды в Крыму, когда ты был простым зу-зу[62], Жаном Оторвой, мы пошли на это. Мы плевали на все и в том числе на дисциплину.
Красивого офицера звали Жан Бургей. Прозвище Оторва укрепилось за ним, когда Канробер производил его в сержанты. Поручиком Бургей стал после того, как установил флаг на Малаховом кургане. Легендарный зуав, герой многих любовных приключений, женился на княжне, а свидетелями на его свадьбе были офицеры — адъютанты маршалов Франции. Однако поручик оставался простым и добрым товарищем и с удовольствием рассказывал о своих подвигах. В полку его любили чуть ли не так же, как императора в армии.
— Там, в Севастополе, — ответил он Питуху, — мы не боялись, что полк покажет нам хвост…
В это время прибыл офицер в голубой униформе приближенного к императорскому двору. Не слезая с коня, порученец быстро сказал несколько слов полковнику и ускакал обратно. Тотчас же заиграл горн.
— Скорее на место! — крикнул Питух и помчался прочь.
— Значит, судьба такая… — сказал ему вслед поручик и положил руку на плечо Перрону.
— Что ж, старина, возьми мешок и карабин Франкура и отнеси в повозку.
Перрону было около сорока лет. Ему нравилось, когда к нему обращались на «ты» и называли «стреляным воробьем», особенно когда это делал Оторва.
Исчезновение капрала повергло Обозного в смятение. Кто поддержит его в трудную минуту? Кто будет заботиться об отделении? Толстяк прилип к Перрону. А тот уже командовал:
— Взвод, шагом марш!
Перрон отдал сумку капрала Обозному, а карабин — Раймону. И трое друзей отправились искать повозку. К поручику подбежал аджюдан-мажор[63].
— Бургей, вы идете на Сан-Пьетро в боковом охранении, затем — к каналу и выходите на дорогу к Росбио, рядом с белыми строениями… Разведку надо провести особенно тщательно.
— Слушаюсь, господин капитан.
— Армия выступает с фланга, чтобы захватить противника справа, тогда как нас ждут между Морторой и Виджевано. Поэтому сведения, которые вы добудете, имеют огромное значение.
— Значит, господин капитан, главная цель наших войск — дорога между Новаро и Тичино?
— Именно!
— А африканские стрелки?
— Они поступают в ваше распоряжение и будут помогать обеспечивать связь с полком. Будьте осторожны, в бой не вступайте. Если наткнетесь на противника, уходите. Понятно?
— Да, господин капитан.
— Желаю удачи!
— Спасибо, господин капитан.
Перрон заметил двух зуавов, неторопливо удалявшихся куда-то в тыл. По всему было видно, что они не собираются принимать участие в общем построении.
Полк шел бодрым шагом по берегу Сезии. Из-под ритмично топающих по дороге солдатских ботинок поднимались столбы пыли. Вскоре густое серое облако окутало французов: только штыки и стволы ружей поблескивали на солнце, да мелькали красные штаны.
Зуавы прибыли в Бридду, где располагался Генеральный штаб короля Пьемонта. Итальянская армия готовилась к выступлению. Монарх уже заканчивал завтрак, когда перед штабом появились первые ряды французских пехотинцев. Увидев королевский штандарт, они гаркнули во все горло:
— Да здравствует король! Да здравствует капрал Эммануил!
Не дожидаясь тамбурмажора[64], Питух приложил к губам горн и заиграл. Как раскаты грома, грянули приветствия, теперь подхваченные всеми: «Да здравствует король!.. Да здравствует Эммануил! Да здравствует капрал!»
Король отставил украшенную фамильным гербом большую серебряную чашку с ароматным мокко[65], промокнул губы салфеткой, пригладил бороду и, широко улыбаясь, в сопровождении одного лишь адъютанта вышел навстречу зуавам. Виктор-Эммануил всегда ел в одиночестве, офицер явился только для того, чтобы выслушать приказ.
— Позвать караул! — распорядился монарх.
Прибежали гвардейцы и быстро выстроились в почетную шеренгу. Виктор-Эммануил вытащил из ножен саблю и салютовал проходившим мимо французам.
— Да здравствует Эммануил! Да здравствует король-капрал! — неслось от ряда к ряду по нескончаемой колонне шагавших строем солдат. Барабанная дробь была уже еле слышна, а монарх все стоял и улыбался, глядя вслед уходящим воинам, навсегда покорившим его своей храбростью и сердечностью.
Столовая на время опустела. Офицеры, служащие, дневальные, ординарцы — все покинули дом, чтобы проводить зуавов. Вдруг в комнату бесшумно вошли двое «шакалов». На первый взгляд они ничем не отличались от бравых африканцев: форма сидела безупречно, не было ни единой лишней детали. Но что-то в их облике настораживало. Может быть, отсутствие некоторой небрежности в одежде и непринужденности в поведении? Да и лица не покрывал южный загар, которым так гордились зуавы, а в движениях не чувствовалось военной выправки. Но среди всеобщего ликования на это никто не обратил внимания.
Незнакомцы действовали быстро. Один с карабином в руке встал у двери, другой подошел к столу и, вытащив из кармана маленький зеленый флакон, вылил несколько капель в чашку с кофе. По комнате распространился едва уловимый запах горького миндаля[66]. Вскоре он улетучился. Виктор-Эммануил вряд ли что-либо заметит, когда вернется.
Не говоря ни слова зуавы быстро вышли. Форма служила им прекрасным пропуском. Со стороны можно было подумать, что они спешат догнать своих товарищей, от которых отстали.
В то время как полк проходил перед королем парадным маршем, рота поручика Бургея быстро миновала несколько сот метров, отделявших лагерь от фермы, и остановилась недалеко от построек. Вдруг раздался выстрел. Пуля просвистела над ухом командира.
— Ложись! — тут же скомандовал Жан.
Зуавы залегли в высокой траве, африканские стрелки, спешившись, укрылись за виноградниками и фруктовыми деревьями. Последовали новые выстрелы, скорее громкие, чем опасные. «Что бы это могло значить?» — подумал Бургей.
Он подал сигнал: два коротких свистка, один длинный.
Тотчас из-за высоких колосьев появился сержант.
— Прибыл по вашему приказанию!
— Хорошо. Возьми восемь человек. Обойдите ферму справа и выясните, что там происходит. Но — ни
