— Спасибо тебе, маг. — Чувствовалось, что каждое слово дается Гелдону с трудом. — Я уже не верил, что стану когда-нибудь свободным человеком.
Это жители Евтракии и Пазалона должны благодарить тебя за то, что ты для нас сделал, — отозвался старик.
Потом он перевел взгляд на Тристана. — Пора, — произнес старый маг.
— Ты и Шайлиха с младенцем идите первыми, — не глядя на него, сказал принц. — И Гелдона возьмите с собой. Он заслуживает лучшей жизни. До закрытия портала еще есть немного времени. Я хочу задержаться здесь. Один.
Виг готов был возражать, наконец, просто приказать Тристану немедленно следовать за ними, но удержался. «Я больше не могу отдавать ему приказы», — понял старый маг.
Внезапно глаза у него расширились от удивления. Кровь Тристана, все еще струящаяся из раны на плече, мерцала голубым светом.
На землю стекали не красные, а ослепительно яркие лазурные капли. Виг знал, что было тому причиной — такова реакция крови Избранного на первое в его жизни реальное использование магии.
В памяти мага вспыхнуло воспоминание о ночи в древесном доме Фегана и слова, которые увечный маг прошептал, отдавая ему ладанку с водой Пещеры.
«Не исключено, что принц сумеет совершить какое-нибудь незначительное магическое действо, несмотря на то, что не прошел обучения. Если ты погибнешь или будешь выведен из строя, вся надежда останется только на него. Во втором разделе Манускрипта — правда, без особых подробностей — сказано, что, после того как это случится, он изменится безвозвратно. Смотри не пропусти этой перемены, в чем бы она ни состояла…»
Старый маг снова положил руку на плечо принцу, и тот сумел улыбнуться ему, пересилив боль в сердце.
— Знаю, — сказал Тристан. — Я изменился, да? Это чувство возникло у меня уже несколько часов назад, хотя До сих пор я не понимал его смысла. Впервые оно проявило себя в тот момент, когда ты достал Парагон. А сейчас, когда Камень совсем рядом, эти изменения стали заметнее.
Глаза Вига увлажнились. Не говоря ни слова, он повернулся к принцессе. Виг, Шайлиха, держащая на руках новорожденную девочку, и Гелдон вошли в лазоревый вихрь и… исчезли.
И только тогда, когда принц остался совсем один с телом мертвой Нариссы на руках, на него снизошло полное понимание случившегося.
Разум готов был смириться с этим, но сердце бунтовало. То, чего от него добивались родные и маги Синклита, в конце концов произошло. «Ты выжил и достиг возраста зрелости, — взывала к нему „одаренная“ кровь. — Твоя прежняя беззаботность утрачена безвозвратно. Теперь ты поистине Избранный».
Тристан перевел взгляд на лазурную кровь, струившуюся из раны на плече. С ним говорила его собственная «одаренная» кровь, к нему взывало его собственное, возмужавшее сердце. И все это было каким-то образом предсказано в Манускрипте. «И придет Избранный, вслед за тем, что явился прежде, — звучало у него в голове. — Избранный возьмет оружие по своему выбору и убьет многих, прежде чем прочтет Пророчества и выйдет к свету…»
Принц вспомнил последние слова Клюге, сказанные за несколько мгновений до смерти. «Есть многое, чего ты еще не знаешь… И даже если тебе удастся вернуться в Евтракию, ты пожалеешь, что не пал от моей руки… Эта твоя победа немногого стоит…»
Обнимая мертвую Нариссу и глядя на развалины Гетто, Тристан заключил с собой новое соглашение.
«Мне не будет покоя, пока я не узнаю, откуда взялась в моих жилах „одаренная“ кровь. Я хочу знать, по чьей воле я стал носителем крови, способной влиять на судьбы множества людей».
Глядя на нежное лицо галлиполаи и чувствуя, как по щекам снова текут слезы, принц подхватил ее тело на руки и шагнул в сверкающий лазурный водоворот.
ЭПИЛОГ
ЦИТАДЕЛЬ
На следующий день в окрестностях Цитадели заметно похолодало, ветер гнал по небу серые облака, дождь поливал скалистые утесы острова. Гибель волшебниц, исчезнувших с лица земли, вызывала все новые и новые молнии, сопровождавшиеся раскатами грома и воем бешеных порывов ветра; такой потери Каприз не знал уже давно. Ближе к вечеру буря утихомирилась, и озеро затянул густой туман, окутавший развалины когда-то величественного замка и вновь делавший его недоступным.
Из пелены тумана медленно выплыло яркое лазурное мерцание, постепенно увеличивавшееся в размерах. Оно неторопливо приблизилось к одинокой маленькой могилке, на которой лежали увядшие цветы.
Мерцание закружилось, постепенно сжимаясь и трансформируясь: над кучкой камней воспарили мерцающие лазурные руки и начали разбирать их, обнажив завернутое в простую ткань маленькое тельце. Повинуясь неведомой силе, мертвый младенец поднялся в воздух и опустился на подставленную лазурную ладонь.
По взмаху другой руки камни снова сложились как прежде, и внешне могила приобрела свой первоначальный вид.
Откуда-то с небес зазвучал хор голосов, слышать которые могли только развалины Цитадели.
«Наши наместницы на земле потерпели поражение от того, кто когда-то был легкомысленным, безответственным человеком, — говорили голоса. — Теперь же он стал поистине Избранным. Но не все пропало. Наследник Избранного, а значит, и его кровь достанутся нам».
Грудь младенца, в лице которого причудливым образом соединились черты отца и матери-волшебницы, начала медленно подниматься и опускаться, щеки окрасил легкий румянец.
Он открыл глаза. Спокойный, почти разумный взгляд был устремлен ввысь. В нем не ощущалось ни тени страха.
«Первенец Избранного жив, и теперь он принадлежит нам».
Держа младенца на ладонях, призрачные лазурные руки медленно поднялись и растаяли в ночном небе.
И вновь Каприз разразился завываниями ветра, молниями и громовыми раскатами, еще более яростными, чем после гибели Шабаша.
