– Отец ее умер, раскаявшись. Вина его прощена. Ты прав: дитя будет счастливо…
– Да, забота о ее счастье тяжелым гнетом лежит у меня на сердце. Чем больше я думаю об этом, тем неестественнее мне кажутся все последние несчастия. Господин Андре разорен, доктор тоже, у командира осталось только его жалованье, на которое он должен содержать мать и сестру. И все это случилось меньше, чем за два года. Господин Андрэ, желая поправить свое расстроенное состояние и оставить что- нибудь своей приемной дочери, организовал на последние средства компанию «плантаторов- путешественников» в Суматре. Мы встретились с ним перед отъездом, он пригласил меня, я согласился; ты был тогда в Тулоне, куда тебя вызвали, и мы отправились в обществе доктора. Поначалу все шло хорошо; но потом мы поплыли в Макао искать работников. И эта прогулка при совершенно ясной погоде сводит нас с бандитами моря; на нас нападают, грабят и, вдобавок, запирают. У нас отняты все возможности действия, и мы втроем, третий чуть не дитя, сидим сложа руки на неизвестном подводном рифе, недалеко от берегов Новой Гвинеи.
– Уж не думаешь ли ты, – смущенно возразил Пьер, – что последнее наше несчастье – дело рук наших врагов?
– А почему бы и нет?
– Мы теряем время по пустякам; пора, наконец, взять реванш. Нам необходимо во что бы то ни стало и как можно скорее возобновить наше прерванное плавание, добраться до цивилизованных стран, бороться, энергично бороться с несчастиями…
Пробыв на пустынном острове до полудня, путешественники спустили пирогу на воду и, запасшись черепахами, вскоре оставили далеко за собой коралловый риф, кратковременное пребывание на котором пробудило в них так много дорогих, полных драматизма воспоминаний.
Четыре дня они плыли, не встречая на своем пути ничего, кроме нескольких больших земель, отделенных от них группой островов, принимаемых Фрикэ за острова Антрекасто. Там обитали чернокожие, столь же гостеприимные, судя по проклятиям и угрожающим жестам при появлении пироги французов, как и жители острова Вудларка.
Высадиться на берег было невозможно, несмотря на огорчение Пьера, которому хотелось отдохнуть на земле, а главное, полакомиться чем-нибудь более питательным, чем дрянь, захваченная на скорую руку.
К Фрикэ снова вернулась обычная веселость, и он, позабыв невзгоды, бесцеремонно потешался над самим собой и над товарищами.
– Мой начальник Пьер, – говорил он, – сильно занят своим желудком. Пускай он подождет немного, и его угостят, как в самом лучшем бульварном ресторане.
– Гм! – злился добродушный моряк. – Бульвары! Ох, как далеко они от нас. А ты с такой охотой уничтожаешь эту дрянь, как будто она приготовлена из самой лучшей пшеничной муки…
– Дрянь? Вот как! – перебил его Фрикэ. – Дрянь! Эти кокосы, бананы… Да я у тетушки Шеве не видал ничего подобного.
– Молчи, бездельник; сразу видно, что в течение пятнадцати лет ты не умирал ни разу с голода.
– А разве ты не знаешь, что воздержанностью я превзойду и самого верблюда.
– Так чего ты хнычешь?
– Совсем не хнычу. Меня убивает лишь то, что мы почти не подвигаемся вперед, теряя время по пустякам. А это так невыносимо. Не правда ли, Виктор?
– Ui, messel, – застенчиво ответил молодой китаец.
– «Да, сударь, нет, сударь», нечего сказать, не разнообразен твой разговор, мой милый мальчик, – продолжал Фрикэ. – Нас здесь трое, и мы друзья, не так ли? К чему эти глупые церемонии? Отбрось ты их, как ненужную вещь. Зови каждого из нас просто по имени.
– Ui, messel.
– Говори Фрикэ, Пьер де Галь.
Бедный Виктор молчал, еще слово – и он, кажется, разрыдался бы.
– Да будет тебе, дурачок, ты видишь, что с тобой шутят. Хохочи вместе с нами. Называй нас, как тебе вздумается. Ты милый маленький человек, и мы оба любим тебя от души.
И старый моряк протянул Виктору мускулистую руку, а Фрикэ, глядя на него добрыми глазами, старался успокоить мальчика.
– Да ну, перестань печалиться. Мы дети Парижа… Париж это Пекин Франции, мы все от природы немного насмешливы, но зато мы люди сердечные, и если уж кого полюбим, – преданы ему, как пудель своему хозяину… Вот и опять соврал: ну, какой смысл толковать о пуделе уроженцу страны, где все собаки голые, как череп педагога… А! Господин Пьер, настала, наконец, и ваша очередь полакомиться. Сейчас можно будет раздобыть кое-что и для вас. Вы знаете, что такое саго?
– Нет, не знаю.
– Ну, так узнаете. Примемся за приготовления к высадке на берег; через несколько часов мы будем в Новой Гвинее.
– Ты думаешь, что мы наконец у берега и наши странствования окончены?
– Я в этом уверен, если только, – хотя это, кажется, невозможно, – мы не сбились с пути.
– О, за это я ручаюсь.
– И я тоже. Тем более, что эта высокая цепь гор, так отчетливо вырисовывающаяся на горизонте, может выситься лишь на громадном пространстве. Но вот что хорошо: чем обширнее земля, тем реже она населена.
– И, конечно, людоедами.
