если только аккуратно жевать двойную порцию табака.
– Отчего эта обезьяна не поставит парусов? – ворчал Пьер де Галь.
– Качка была бы не так чувствительна для тех бедняков, которые находятся на нижней палубе.
К вечеру янки пришел к тому же мнению. Два десятка разношерстных матросов, как обезьяны, поползли по марсам и через четверть часа «Лао-Дзы» нес марселя, фок и бизаньnote 5.
Этот маневр, сделанный словно в угоду Пьеру, не прекратил его ворчаний.
– Чудеса, право! – говорил он Фрикэ. – Мы черт знает куда идем. Муссон – норд-ост. Двигаясь к Сингапуру, мы должны чувствовать его затылком, но реи так обрасоплены, как будто мы держим курс к Филиппинским островам.
– Я ничего не могу тебе сказать, – отвечал Фрикэ, – ведь я невежда в морском деле; впрочем, у янки может быть какое-нибудь намерение.
– Конечно, но его намерение что-то не чисто.
– Пойдем-ка лучше спать, Пьер. Ты ведь знаешь, что лучший советник
– сон.
Но старый моряк не разделял этого мнения.
На рассвете он проснулся и с удивлением заметил, что ни стука машины, ни толчков винта не слышно. Он бросился на верхнюю палубу.
Самое сильное ругательство невольно вырвалось у него, когда он увидел, что «Лао-Дзы», рискуя потерять мачты, поднял все паруса. Любой клочок парусины, не исключая бом-брамселей, был поставлен назло сердитому муссону, который гнал пароход со скоростью десять узлов.
– Допустим, это прекрасно, – ворчал Пьер, – форсировать вовсю, но почему эта каналья не сворачивает к западу?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, бравый моряк полез на мостик к компасу. Он почти взобрался туда, как вдруг был остановлен грубым голосом рулевого:
– Пассажиры сюда не входят!
– Но я хотел бы взглянуть на компас, – отвечал Пьер де Галь.
– Я вам повторяю, что пассажирам вход сюда запрещен! – крикнул еще грубее американец.
Взбешенный Пьер вернулся на палубу и, встретив помощника капитана, пожаловался на грубость рулевого.
– Курс парохода – не ваша забота, – ответил Пьеру помощник и скрылся в рубке.
Старый матрос ничего не ответил и спустился в каюту. Когда Фрикэ проснулся, то увидел, что Пьер чистит свой револьвер.
– Что с тобой, старина? – спросил молодой человек.
– Готовлюсь всадить две унции свинца в голову этой обезьяны, которая командует нашей шаландой.
– Что ты хочешь этим сказать? Неужели твои подозрения справедливы?
– Или я непозволительно ошибаюсь, и мне нужно матросскую фуфайку заменить бабьим чепчиком, или эта каналья ведет нас в Тихий океан.
– Будь мы одни, я мало беспокоился бы о нашей жизни, – озабоченно произнес Фрикэ, – но мы обязаны исполнить поручение друзей, которые рискнули всем своим капиталом.
– Во всяком случае, этот долговязый американец нам дорого заплатит! – угрожающе закричал Пьер, потрясая револьвером.
Настало время завтрака, и наши друзья, хотя и сильно смущенные непонятным поведением капитана, подкрепили свои силы несколькими китайскими блюдами.
Тут произошло что-то загадочное.
Они впали в глубокий тяжелый сон. Сколько он продолжался, друзья не знали.
Когда они проснулись, полная темнота царила вокруг. Головы были точно налиты свинцом, а руки и ноги связаны.
– Черт возьми, – прошептал Фрикэ, – я на четырех якорях!
– Тысячу смертей! – воскликнул громовым голосом Пьер. – Мы брошены в трюм!
ГЛАВА II
Фрикэ был прав, а Пьер ошибался.
Они лежали связанными по рукам и ногам не в трюме, а около своей каюты. Сильное наркотическое средство сделало свое дело: оно ослабило мускулы моряков, иначе вряд ли веревки удержали бы их.
С хладнокровием человека, бывшего и не в таких переделках, Фрикэ попробовал разорвать веревки и, убедившись в их крепости, прервал молчание.
– Пьер, все это произошло по моей вине, я должен был учесть твои подозрения.
