матерей, чтобы мы могли сладко поесть?
— Согласен, роскошь, — кивнул дож. — Мы глотаем невинность детства.
Немец провел вилкой по атласной поверхности соуса.
— Этот соус необыкновенно темный. Такое впечатление, будто он поглощает свет. — И попробовал соус на вкус. — Господи, что за аромат!
Дож положил в рот кусочек и медленно прожевал.
— Признаюсь, для меня это новость. Мой повар бесконечно изобретателен.
Я придерживал ногой дверь, не давая ей закрыться, и наблюдал, как хозяин и его гость наслаждались мясом молочного теленка, настолько нежным, что его можно было разделывать вилкой. Они подхватывали лепестки бархатцев и макали в соус пышный, ноздреватый хлеб. Я не сводил взгляда с указательного пальца дожа и ждал, когда последует сигнал, после которого в столовой появятся стражники. Карий глаз портрета смотрел не мигая. Мужчины за столом подняли бокалы с терпким выдержанным каберне и выпили за невинность.
— Соус превосходный, — заметил Бехайм. — Его святейшество получил бы истинное удовольствие, отведав это блюдо.
Дож наклонился и шутливо пихнул гостя в бок.
— Если Борджа ценит в еде такое же разнообразие, как и в женщинах, боюсь, что одного, пусть даже восхитительного, соуса будет недостаточно. Но мы постараемся ему помочь… — Он повернулся на стуле и поднял руку. Я решил: вот оно! Но правитель всего лишь позвал служанку. — Эй, женщина! Принеси нашему гостю рецепт соуса.
Служанка поспешила к лестнице и снова щелкнула меня по затылку.
— Слышал? Беги за рецептом!
Старший повар раскладывал сладкие пирожные на подносе для десерта и, прежде чем я успел заговорить, спросил:
— Они попробовали соус?
— Да. А сейчас полируют тарелки кусочками хлеба.
— Славно, славно… — У синьора Ферреро был встревоженный вид. Можно было подумать, что он готовил застолье для Совета десяти. — Держи глаза открытыми и сообщай мне, что происходит.
— Маэстро, дож приказал принести рецепт соуса для его святейшества.
— Соуса? Ты в своем уме? — Старший повар энергично потряс головой. — Я с радостью приготовлю «Непентес», то есть дающий забвение горестей соус его святейшеству, но не могу раскрыть его рецепт. Если все будут готовить так же, как Амато Ферреро, то какая мне цена?
Я передал его ответ служанке, а та, в свою очередь, дожу. Услышав, что повар отказывается поделиться рецептом, правитель ударил кулаком по столу.
— Неслыханная дерзость!
Но герр Бехайм снова успокоил его, дипломатично положив ладонь на его руку.
— Ваш повар прав, — сказал он. — Художник должен беречь секреты своего ремесла. Разрешите ему отправиться в Рим и самому приготовить это блюдо для его святейшества?
— Разумеется. Но… о чем мы с вами говорили?
Астролог откинулся на спинку стула, сделал глоток каберне и наморщил лоб.
— «Непентес»… странное название. Если не ошибаюсь, так звали греческого бога. Бога сна. Хотя нет, бог сна — Морфей. А это бог памяти или забвения. — Он досадливо махнул рукой. — Не могу припомнить.
Дож рассеянно посмотрел на портрет Безобразной герцогини и сказал:
— Откуда мне знать про греческих богов? Это вы ученый. — Он моргнул и обвел глазами зал. — Странно. Никогда не замечал, что у Безобразной герцогини один глаз карий. — Откинувшись на спинку стула, он продолжил: — Наверное, выпил слишком много вина.
Астролог покосился на картину и покачал головой:
— Совершенно не представляю цвет глаз этой дамы. Никогда не имел желания слишком пристально рассматривать ее портреты.
— Это можно понять.
Трапеза завершилась пряным вином и продолговатыми пирожными, кончики которых были смочены в еще одном темном соусе, который затем каким-то образом затвердел.
— Эти пирожные мы называем «кости мертвеца», — заметил дож, рассматривая покрытый твердой массой кончик. — Но я никогда не видел их такими. Что это значит?
— Ваш повар — художник с чувством юмора. Он облек «кости мертвеца» в траур.
Дож поднял бокал пряного вина.
— Мы едим «кости мертвеца» и пьем за жизнь.
Астролог поддержал тост, затем взял пирожное и откусил.
— М-м-м… Эта глазурь настолько же чувственна, насколько божествен был соус к телятине. Она пробуждает желание к еще большему. — Он слизнул крошки пирожного с губ.
Дож тоже попробовал темную глазурь, прожевал и пробормотал:
— Вспоминается юность. Удивительно. Вкус блекнет, а удовольствие сохраняется. Словно приятно щекочет в мозгу. Так же восхитительно, как заниматься любовью.
— И так же неотразимо, как грех.
Они молча жевали, пока не съели все пирожные. Теперь служанки подслушивали с таким же интересом, и больше не шлепали меня по затылку.
— Любовь и грех, — пробормотал старик. — Какое свинство.
Бехайм допил вино и откинулся на стуле.
— Синьор, мы съели невинность и смерть и получили удовольствие. Чего нельзя совершить в жизни, осуществилось за вашим столом. — Он отодвинул стул и поднялся. — Благодарю вас за незабываемый ужин. Передайте мои поздравления вашему повару.
Дож не сводил глаз с Безобразной герцогини.
— У меня такое ощущение, будто я что-то забыл. Но еда, вино и возраст делают свое дело, не так ли? — Его рука опять поднялась, но лишь для того, чтобы протереть глаза. — Передайте мой нижайший поклон его святейшеству, — усмехнулся дож. — Борджа — тот еще шельмец… — Они покинули столовую, смеясь как добрые друзья.
Карий глаз Безобразной герцогини проследил за ними до двойных дверей, обвел взглядом зал, на мгновение застыл, а затем с легким шелестом превратился в голубой и неподвижный.
Я помог служанкам убрать со стола, а затем бросился вниз на кухню и, не отскребая с тарелок остатки еды, погрузил их в мыльную воду. Старший повар, казалось, этого не заметил и нетерпеливым жестом подозвал меня к себе.
— Ну так что? Он взял под стражу астролога?
— Нет, маэстро. В тот момент, когда я уже было решил, что он сейчас подаст знак, они повели себя как друзья.
Лицо синьора Ферреро разгладилось. Он сел на стул и пробормотал:
— Вот и хорошо.
— Но, маэстро, все получилось так странно. Чем вы их накормили?
Несколько мгновений он смотрел в пол, затем поднял глаза.
— Еда обладает силой, Лучано. В каждом блюде собственная магия. Это нечто вроде алхимии, только она оказывает действие на наши тела и умы. — Старший повар положил руку мне на плечо. — Представь себе эффект расплавленного сыра. Мягкий, согревающий, успокаивающий. Его так легко есть, что не нужно жевать. От него человек расслабляется. Затем следуют клецки. Простая, бесхитростная еда предполагает доверие к ближнему, будит чувство принадлежности к роду человеческому и восторг от общения с простыми вещами. Как следствие, возникает атмосфера товарищества.
— Они договорились сохранить в тайне, что им понравились клецки, — вставил я.
— Вот как? — улыбнулся синьор Ферреро. — Затем удивительная кефаль Пеллегрино заставила их поразмыслить о тщетности построенных лишь на одной внешности суждений. Дож, основываясь на репутации гостя, ожидал, что тот владеет неким секретом, но благодаря рыбе усомнился в своих
