о храпящего в стелющемся по земле тумане пьяного. Из открытого окна донесся плач младенца, с улицы пекарей потянуло свежевыпеченным хлебом. Мы спешили изо всех сил и тяжело дышали. Но еще не совсем пришли в себя — наш шаг был неверным, и мы то и дело натыкались на углы. Франческа что-то бормотала себе под нос.
— Что ты говоришь?
— Это было великолепно.
— Я представлял все несколько иначе.
— Волшебство. Что там еще в этой книге? Я хочу знать больше.
Черт!
— Ты говорил, что в ней есть формулы изготовления золота и вечной молодости?
— Это только слухи.
— Но ты сказал, что именно поэтому ее ищут. — Франческа помолчала и подняла на меня глаза. — Я тоже ее хочу. Хочу эту книгу.
— Что?
— Если ты раздобыл любовный напиток, то сможешь достать и все остальное. С такими формулами мы сможем уехать куда угодно. Сделай что-нибудь.
— Но…
— Что такое одна ночь свободы? Мне нужна целая жизнь. А тебе? — Франческа отвернулась от меня. — Если ты меня любишь, принеси мне книгу.
— Франческа… — Я схватил ее за руку, но она вырвалась и побежала. У стены монастыря пригладила волосы и стряхнула штукатурку с рясы.
— Нам надо завладеть этой книгой, Лучано. Это наш единственный шанс устроить себе настоящую жизнь. — Она по-мальчишечьи забралась на увитую жасмином стену, и в это время с монастырской часовни прозвенел колокол к утренней молитве.
Уже с другой стороны она бросила мне на прощание:
— Книга, Лучано.
Глава XXIV
Книга слез
Любовный напиток пробудил во Франческе желания, которые я не в силах был исполнить. Я загнал себя в угол и понятия не имел, как из него выбраться. Откуда мне было знать, где находится книга? Но даже если бы мне удалось ее найти, что бы она в ней почерпнула? Возможно, одни Евангелия и исторические сведения. В таком случае она меня возненавидит как лгуна, и поделом.
На следующий день старший повар, наблюдая, как я готовлю для фаршировки артишоки, спросил:
— Ты дал Франческе свой напиток?
— Да. — Я подрезал кончики артишока.
— Понятно. Ну и как все прошло?
Осторожно, чтобы не испортить донышко, я вынул волокнистую середину.
— Не могу похвастаться, что она упала в мои объятия.
— Так-так. И какой ты сделал вывод?
Я пожал плечами.
— Ясно. Тебе еще недостаточно боли, чтобы усвоить урок. Что ж, будь по-твоему. — Он собрался уходить, но задержался. — Кстати… — Он вынул из кармана несколько мелких монет.
Я вытер руки о передник и взял у него деньги.
— Что я должен купить, маэстро?
— Что угодно. Это плата за твой груд.
Вот это да! Мне никогда раньше не приходилось получать плату за работу.
— Это мне?
— Ты ведь овощной повар, не так ли? — Синьор Ферреро вложил деньги мне в руку.
Я посмотрел на монетки. Пять медяшек — скромное вознаграждение за недельный труд, но я не нуждался ни в еде, ни в жилье. Я сразу решил, что стану копить и добавлять к сумме каждую неделю. Буду собирать, пока не сколочу достаточно, чтобы жениться на Франческе. Если денег хватит на еду, одежду и жилье, я смогу забрать ее из монастыря и она забудет о книге. Я опустил монетки в карман.
— Заслужил. Только смотри не испорти артишок.
Я проводил дни, луща зеленый горошек и поджаривая баклажаны, а но ночам подсчитывал доходы. Складывая сумму при помощи пальцев, я решил, что при заработке пять монет в неделю мне потребуется двенадцать рук или двенадцать недель, чтобы выручить Франческу из монастыря. Иногда двенадцать недель казались мне непомерно долгим сроком, иногда — пугающе коротким. Разорвав шов в матрасе, я прятал деньги в соломе.
Между тем наш сифилитичный дож продолжал поиски вечной юности, а Борджа и Ландуччи плели интриги и боролись за власть. Наступило нелегкое время. Венецию и Венето [42] наводнили солдаты, улицы прочесывали стражи дожа, «черные плащи» и швейцарские наемники Борджа — обыскивали дома, лавки, школы и церкви, хватали людей и сеяли страх. Мания погони за сведениями о книге превратила Венецию в полицейское государство, где каждый утверждал, будто ничего не знает, но исподтишка, за спинами других делился своими предположениями и слухами. Люди, спасая себя, предавали соседей, и застенки полнились несчастными подозреваемыми. Из Рима прибыли опытные палачи, а из Испании пригласили двух инквизиторов в черных капюшонах, одни из которых был учеником самого печально известного Торквемады.[43] В это время по мосту Скорби то и дело проходили мрачные процессии.
Как-то раз незавидная доля нести еду в застенок выпала мне. Обычно это делал Джузеппе, но приходилось кормить так много солдат и палачей, что меня послали помочь ему донести мешки с хлебом и сыром. Мы должны были отдать их стражнику у ворот, но когда он принимал еду, из окна подземелья донесся пронзительный крик. Стражник ухмыльнулся.
— Из Рима прислали «иудин стул». Хотите посмотреть?
— А на нем кто-нибудь сидит? — осклабился Джузеппе.
— А ты не слышишь?..
Оба пошли к подземелью, а я остался на месте.
— Подожду вас здесь.
— Ну уж нет, ублюдок! — Джузеппе посмотрел на стражника. — Этот подлец не желает мараться. — Он схватил меня за шиворот и пихнул вперед.
Мы спускались по узкой каменной винтовой лестнице, и по мере того как сгущалась тьма, крики становились все громче и вдруг прекратились. В самом низу стражник толкнул низкую тяжелую дверь, и я увидел обнаженную женщину, привязанную к похожему на трон стулу с шипами. Вокруг нее сновали призрачные фигуры. Меня замутило от запаха мочи и фекалий. Женщина уронила голову на грудь, поэтому я не видел ее лица, по все ее тело содрогалось. Свет давали только мерцающие в углах свечи, а единственным звуком в подземелье был шорох бегающих по полу крыс. Чтобы женщина не могла соскочить со стула, ее руки и ноги привязали к нему кожаными ремнями.
— Ну-ка приведите ее в чувство, — раздался ледяной голос одного из «черных плащей».
Высокий мужчина в капюшоне крепко прижал плечи женщины к шипам и довольно крякнул, когда острия вошли в тело и несчастная дернулась. Ее глаза округлились от ужаса, распухшее, в кровоподтеках лицо мучительно исказилось. Она стонала, и капли крови беспрерывно падали на пол.
— Что она совершила? — ухмыльнулся Джузеппе.
— Она? Ничего. — Стражник почесал промежность. — Через несколько минут она будет вся в крови. Тогда приведут ее мужа. Им нужен он, а не она. Он библиотекарь. Женщина недолго протянет, но он заговорит быстро. Никто не в силах на такое смотреть и держать язык за зубами. Отличный стул.
