Загнанный в угол Кастелли удвоил усилия найти неуловимую книгу, с помощью которой рассчитывал дискредитировать Рим. Так продолжалось до 1508 года, когда Кастелли был убит в битве при Агнаделло, после чего Юлий перенес свои захватнические планы на Францию и поиски таинственной книги стали легендой. Наконец я получил возможность возвратиться в Венецию.
Я пошел в дом старшего повара, надеясь, что синьора Ферреро там, но она либо умерла, либо ушла в монастырь для вдов, а дочери, наверное, вышли замуж и жили с мужьями. Я стоял перед домом, смотрел на синие двери и вспоминал свои воскресные обеды в этой семье и тот вечер, когда шпионил на их балконе. Без семьи Ферреро дом стал другим, и я побрел прочь, подмечая, что поблизости ничто не изменилось, кроме людей. Та же тележка с фруктами на том же углу, но продавец другой. В ближайшей траттории я задержался выпить стакан вина. Хозяин был пожилым человеком, и я спросил его, помнит ли он старшего повара последнего дожа. Он налил мне вина.
— Последнего дожа — того, что умер десять лет назад? Я его-то не помню. Что уж говорить о поваре.
Он уже почти отвернулся, но я тронул его за руку.
— Он жил за углом, в доме с синими дверями. У него было четыре дочери.
— Ах этот. — Хозяин траттории поставил бутылку на стойку. — Ему отрубили голову.
Я поперхнулся.
— Вот как? В чем он провинился?
— Наверное, ни в чем. — Старик оттянул себе веко. — Поговаривали, будто он что-то знал о книге ереси и черной магии. Но если и так, он ничего не сказал. А перед казнью провел три месяца в тюрьме. Да, теперь я припоминаю, он был обычным человеком. Не понимаю, с чего они решили, будто он что-то смыслил в колдовстве. Вероломное было время. Ему отрубили голову вместе с учеником.
— И его ученику тоже? — пробормотал я.
— Да. Я стоял в толпе и видел, как напуган паренек — плакал, трясся, не переставал всхлипывать. Все время повторял: «Это ошибка». Должен признаться, он тронул мое сердце. Молодой еще был. Лепетал от ужаса как в бреду, а им какое дело — ошибка, не ошибка! Он был для них никто — бедняга. Они его сломали. А вот старший повар держался достойно до конца. От него остались кожа да кости, зубы выбиты, ни одного живого места и в кандалах. Но, опуская голову на плаху, он сказал: «Я умираю победителем». — Хозяин траттории пожал плечами. — Может быть, тоже бредил.
— Похоже, не выдал то, чего от него добивались.
— Наверное, так. Но по мне, если человек расстается с головой, не такой уж он и победитель.
— Есть разные виды побед.
Старик окинул меня скептическим взглядом и пошел обслуживать другого посетителя.
В тот же приезд я зашел в монастырь и справился о сестре Франческе. Новая, но не менее дородная мать-настоятельница ответила, что у них нет такой сестры.
— Десять лет назад она была послушницей, — пояснил я.
— Послушницы приходят и уходят.
— Она плела кружева в виде стрекозы. За них хорошо платили.
Лицо монахини замкнулось.
— Говорю вам, синьор, у нас нет сестры Франчески.
Я прогулялся по монастырю, вспоминая те времена, когда прибегал сюда на свидание с Франческой. А когда уходил, навстречу мне попался священник. Он удивленно остановился, увидев мужчину в женской крепости, и спросил:
— Синьор, я могу вам чем-нибудь помочь?
— Извините за вторжение, святой отец. Я пришел навестить монахиню, но мне сказали, что ее здесь нет. Сестру Франческу.
— Монахини не сохраняют имена, которыми их нарекли в миру. Под каким именем она известна еще?
— Понятия не имею. Знаю только, что она плела кружева в виде стрекозы.
— В таком случае это, должно быть, красивая вдова из Вероны.
— Вдова?
— Я слышал, что она была здесь послушницей, но убежала со знатным господином из Вероны, — пожевал губами священник. — Думаю, монахини ее не столько осуждали, сколько завидовали. Но вскоре после свадьбы молодой господин скончался, а его родные выставили ее вон. Она продала подаренные мужем драгоценности и открыла кружевную лавку. Постоянно меняла поклонников и, боюсь, заработала скандальную репутацию кружевницы, предлагающей покупательницам нижнее белье — как бы помягче выразиться — самого дерзкого свойства. Ее товар пользуется спросом у благородных дам по всей Европе, хотя мало кто из них в этом признается. Вдова из Вероны — существо бесстыдное.
Я заставил себя улыбнуться.
— Может быть, не бесстыдное, а практичное, святой отец?
— Может, и так.
Из монастыря я отправился на Риальто повидаться с Доминго. Он располнел, владел процветающей лавкой и вполне был доволен судьбой. Я купил у него копченую форель и, когда клал монету в ладонь, в его глазах вспыхнули искорки — он меня узнал. Улыбнулся. И я кивнул. Он отдал мне форель, и я поблагодарил:
— Спасибо, Доминго.
— Не за что, Лучано.
Я оставил старого друга в его счастливой жизни и вернулся к своей. Теперь я уже много лег старший повар. С помощью своего испанского учителя нарастил знания на сердцевину, которую получил от синьора Ферреро, и он был бы горд, увидев мою книгу. У меня было несколько учеников: один недостаточно умен, второй себе на уме, третий оказался нечестным, четвертый — ветреным. Недавно я нашел продолжателя моего дела. Это местный мальчик, занятый изготовлением салями, и хотя обеспечен доходной работой, хочет найти что-то получше. Мне это понравилось. Я с удовольствием обнаружил, что он умен и пытлив, обладает непринужденным чувством юмора — качествами, которым нельзя научить. Однажды я застал его, когда он собрался выбросить великолепный костяк семги. Я поймал его за руку и спросил:
— Ты в своем уме?
— Не понимаю, маэстро, — удивился он.
— Это кости, мой мальчик, в них вся суть. Сейчас мы приготовим суп и извлечем из них весь аромат и все питательные вещества, содержащиеся в рыбе.
Он подал мне костяк с прилипшими кое-где кусочками мяса. Я наполнил горшок свежей водой, положил в него кости семги и повесил высоко над огнем. Пока вода нагревалась, мы порезали лук, морковь и сельдерей. Ученик добавил все это в суп, и когда овощи начали свой танец в горшке, я призвал его обратить внимание на гармонию цвета и музыку кипения. Кипяток начал обретать вкус рыбы, превратился в бульон, и нас окутал приятный аромат.
— Обрати внимание, — повторил я самым назидательным тоном, — кости создали благородную основу, к которой необходимо прибавить всего лишь крупинку соли, щепотку укропа и горсточку петрушки. И вот мы получаем ароматный нектар, способный передать силу этой рыбы нашим костям.
По его внимательному взгляду и пытливо неподвижному лицу я понял: ученик догадался, что мы рассуждаем больше, чем о супе. Юное дарование задумчиво наблюдало за кипящим бульоном. Мальчишка еще не знал, какой вывод следует сделать из нашего урока, но он размышлял. И это уже хорошо.
Я тоже много размышлял и решил положить на бумагу свои воспоминания в 1521 году, когда пылкий германец Лютер воспользовался печатным станком и книгой, чтобы развенчать развращенность Рима. Лютер был непростым человеком, но моему маэстро понравились бы его прямые сравнения Рима с Вавилоном. Воодушевленный успехами печатных книг и примером процветающего в последние годы свободомыслия, я решился написать эти строки. Возможно, и они найдут дорогу к печатному станку: совсем скоро или когда-нибудь в новую эпоху — не важно, всему свое время.
Куда бы ни качнулся маятник, учителя всегда вдохновители, факелоносцы. Я благодарен им за то, что они помогли мне расстаться с предрассудками и заняться беспристрастным сбором знаний. Теперь мой ум каждый день готов к новым открытиям. Только вчера я подслушал, как германский путешественник
