Король каторги вынул револьвер.
— Если через пять минут вы не покоритесь, этот человек умрет!
Де Тресм почувствовал, что теряет рассудок. Как поступить? Сопротивляться? Но его друг, дорогой компаньон, которому он предан и душой и телом… Разве можно обречь его на смерть?
Инженер принял решение:
— Пощади жизнь Сен-Клеру и моим товарищам, а я сдаюсь.
— Нет, нет! — крикнул Сен-Клер звенящим голосом. — Защищайтесь до последнего!
Но Король каторги ответил:
— Я согласен!
Дверь в стене отворилась, и де Тресм, бледный, но полный решимости, переступил порог.
Он направился к Королю каторги, который разразился сатанинским смехом.
— Дурак! — завопил он. — Поверил слову каторжника! Взгляни же на меня, Пьер де Тресм…
Бандит сорвал с себя маску, и у Пьера вырвался крик ужаса:
— Ты! Ты! Мой брат! Ты, Жан де Тресм!
— Да, я — твой брат, каторжник. Ты узнал меня и, конечно, помнишь, что я не испытываю ни к кому жалости. Эй, вы! — крикнул он своим людям. — На приступ, не щадите никого!
Каторжники ответили яростным воем, они были недовольны обстановкой: ведь золото здесь, недалеко! И потеряв головы от охватившей их безумной страсти, бандиты бросились на приступ.
— Презренные!
Это слово, громко сказанное сильным, взволнованным голосом, прозвучало как гром среди ясного неба. Пробивая себе топором кровавую дорогу, меж каторжников двигался какой-то человек. Его напор был ужасен, подобен летящему снаряду. Там, где он прошел, раздавались стоны, слышались ругательства, падали тела, лились потоки крови…
В рядах каторжников началось смятение. Это внезапное вторжение — как болид [280], упавший с неба, — привело их в ужас. Они перестали защищаться, отражать удары. Их обуял страх.
Король каторги понял, кто был этим демоном, которого как будто извергли недра земли. И вот этот человек уже перед ним.
— Железная Рука! — прорычал бандит.
Руки, нет — тиски схватили Короля за горло, вырвали из седла, бросили на землю.
Раздалось несколько выстрелов, но каторжники боялись попасть в Даба. И стрельба прекратилась.
— Отец! —подбежала к пленнику Мадьяна.
Лезвием ножа она перерезала веревки, опутывавшие Сен-Клера.
— Дитя мое! Моя горячо любимая девочка! Мадьяна подобрала карабин, выскользнувший из рук Короля каторги:
— Будем защищаться, отец! С Полем мы можем быть уверенными в победе.
Де Тресм снова овладел собой, подал сигнал. Защитники города откликнулись на него. Битва возобновилась.
Обрадованные освобождением Сен-Клера, ободренные присутствием Железной Руки, чье имя прогремело по всей Гвиане, люди Пьера де Тресма вновь обрели мужество и энергию, бросились в рукопашную схватку с бандитами. Свалка была страшной!
Сен-Клер, де Тресм, Мустик, а также храбрый Фишало стреляли наверняка, ни одна выпущенная ими пуля не пролетела мимо цели.
Железная Рука, зажав горло своего противника, немного приподнял его.
— Вели своим бандитам сложить оружие, — потребовал он от мерзавца, — или я сомкну пальцы, и ты умрешь.
Поль несколько ослабил хватку. Король каторги прохрипел:
— Сдаюсь!
— Тогда повинуйся мне.
— Хорошо.
Железная Рука отпустил горло своего противника.
И тут Король набросился на него и нанес ужасной силы удар головой в грудь. Поль отступил на шаг. Словно дикое животное, кинулся его враг к бандитам и закричал:
— Стреляйте! Стреляйте! Не жалейте их!
Железная Рука тоже, бросился в толпу каторжников, а те почти в упор стали стрелять в него.
Разряженным револьвером Король каторги нанес Полю страшный удар по голове. Но тот как будто ничего и не почувствовал. Ему ли бояться бандита? От сознания безмерной опасности силы богатыря удесятерились. У него не было оружия, но кулаки работали как дубины: кости трещали и ломались, лица покрывались кровавой пеной.
Перед этой необыкновенной силой и неуязвимостью бандиты отступили, оставив незащищенным своего главаря. А тот стоял мертвенно-бледный, в глазах его блестел адский пламень.
Железная Рука бросился к нему, выхватил из-за пояса одного из умирающих нож и занес над своим врагом. Тот не отступил.
— Убийца! — крикнул бандит. — Ты расправляешься с безоружным?
— Ты прав, — ответил Железная Рука. И, бросив ему нож, сказал:
— Защищайся.
Каторжник схватил оружие и кинулся на Поля. Тот едва успел отскочить в сторону. Неужели собственное великодушие будет стоить ему жизни?
Нет! Он рванулся к бандиту и стал выкручивать ему руку, как ветку орешника.
На этот раз Королю каторжан не суждено было уйти. Железная Рука сжал в ладонях череп бандита. Словно железный обруч сдавил ему лоб, и кости затрещали.
Тут раздался крик: Пьер де Тресм, отделившись от толпы каторжников, с которыми сражался, бросился к группе, собравшейся вокруг Железной Руки и короля зла.
— Не убивайте его! —взмолился он. — Это мой брат!..
В его умоляющем возгласе послышалось рыдание.
Не очень хорошо понимая, в чем дело, потому что Мустик не рассказал всего, Железная Рука понял, что чувство мести оставило его, и могучие пальцы разжались. Король зла стоял мертвенно-бледный, с мутными, потухшими глазами. Он ничего не видел, ничего не сознавал. Прилив крови к голове был так силен, что у него звенело в ушах.
Король не упал, он старался выстоять. Наконец облако, застилавшее ему глаза, развеялось.
Бандит огляделся: оба его врага тут, перед ним, он в их власти, но еще жив. Страшная судорога скривила его рот, гримаса ненависти и страдания исказила черты.
— Железная Рука, — сказал Пьер де Тресм, — заклинаю, не убивайте этого человека.
— Вы сказали, это ваш брат. Но разве вам неизвестно, что прежде всего это Король каторги, самый отъявленный негодяй и убийца?
— Это мой брат!
— Оставить ему жизнь — значит позволить мерзавцу начать все сначала, то есть совершать преступления, убийства.
— Это мой брат! — настаивал де Тресм, лицо которого светилось добротой.
Трагический диалог двух мужчин прервал суровый голос:
— Железная Рука прав. Я — негодяй. И должен умереть!
Все вздрогнули и с удивлением воззрились на бледное, как у мертвеца, лицо предводителя бандитов.
— Я должен умереть, — повторил Король каторги. — Брат, благодарю тебя за доброту. Но я недостоин снисхождения.
Крепкой рукой (другая, вывихнутая его противником, висела словно плеть) он сорвал с пальца кольцо в широкой оправе и быстрым движением поднес к губам.
— Пьер де Тресм, — добавил он, — Король каторги может умереть, только сам поразив себя!
Рот его искривился, на губах появилась сероватая пена, глаза закатились. Он упал с высоты своего
