которая таилась в худых руках монахини, плавности и четкости ее движений. Сам он был неуклюж, и подобная ловкость всегда восхищала его. Интересно, сколько ей лет? Он вообще не очень-то хорошо угадывал возраст женщин, а уж с монахиней это было совсем невозможно. Еще несколько минут приятного ожидания, и монахиня привела сестру Джон Долорес. Она была очень старой и, очевидно, немощной. Ходила она очень медленно при помощи ходунков, так как ее ступни были вывернуты внутрь. Сияющие глаза за уродливыми очками, прекрасная память. Усевшись за стол, она прочитала два свидетельства о крещении, предоставленные инспектором, и записи в большой книге, которую положила перед ней сестра, и смогла восстановить то немногое, что знала о Саре Хирш и ее матери, Руфи.
— Теперь сестра Филипп Энтони хранит наши записи в компьютере. Я уже слишком стара, чтобы учиться...
— И я тоже, — сказал инспектор, его симпатия к этой грозной на вид женщине сразу же возросла.
— Вот... Я узнаю свой почерк. Как давно это было... Руфь пришла к нам в начале сорок третьего года, хотя я припоминаю, она уже некоторое время жила во Флоренции. Она приехала из Праги, ее отправил сюда отец, у которого, я думаю, здесь были деловые связи. Конечно, они хотели спасти свою дочь. Сами они погибли в лагерях. Они и представить себе не могли, чем в конце концов это все здесь обернется. Никто не мог представить. Никто не думал, что принятые так внезапно в конце тридцать восьмого года нацистские законы будут применять на практике. Однако их применяли. Иностранный паспорт Руфи привлекал к ней внимание, ей пришлось прийти к нам. Для нас это тоже была проблема. Прятать итальянцев было намного легче. Мы их крестили, и ничего больше не требовалось, по крайней мере, до оккупации. А иностранцам, которые нуждались в итальянских документах, сделать их было, понятное дело, гораздо сложнее.
— Но все-таки возможно?
— Иногда. Для Руфи удалось. Многие другие, конечно, так и остались без гражданства, когда их страны оказались в коммунистическом лагере. В случае с Руфью Хирш проблема усугублялась ее положением. Самый безопасный способ спрятать ее — это переодеть в платье послушницы, но, как вы понимаете, это было невозможно... Тем не менее у нас все получилось, и, как вы видели, малышка родилась и была окрещена здесь в сорок четвертом году.
— Как она связалась с вами?
— Через еврейскую общину. Как и многих других, ее направил к нам кардинал Делья-Коста, который держал связь с еврейской общиной через мэра Ла Пира. В Тоскане сотрудничали более двадцати монастырей, и нам удалось спасти много людей. Быть может, мы спасли бы еще больше, если бы не нежелание многих еврейских семей осознать, какой опасности они себя подвергают, пока уже не становилось слишком поздно... Руфь и маленькая Сара оставались здесь, пока не начали вывозить евреев. Стало очень опасно, поскольку постоянно проводились обыски, проверки, и мы не могли объяснить, откуда у нас ребенок. Мы переселили их в один из наших сиротских приютов за городом вместе с другими такими же детьми, которых мы прятали. Вот запись о переезде Руфи.
— Сестра Перпетуа... Так вы ее называли? Она когда-нибудь рассказывала об отце ребенка?
— По ее словам, их разлучила война. Она говорила о нем как о своем муже...
— Но вы ей не верили.
— Ей было восемнадцать лет, когда родился ребенок, и, как я уже сказала, некоторое время она уже жила во Флоренции. В таком случае, она должна была приехать сюда и тут же выйти замуж. Не нам судить. Мы должны благодарить Бога за то, что, как бы ни была трагична причина, нам удалось крестить их обеих.
Инспектор, ощутивший непонятное желание защитить Сару, чьему появлению на свет и смерти сопутствовала такая жестокость, сказал:
— Со слов ее соседей я понял, что мать Сары была замужем, то есть у нее была фотография ее матери и отца. Думаю, там был еще один ребенок. Она говорила о брате... — Судя по холодному взгляду сестры, защитить Сару он не сумел. Инспектор сдался. — Она уехала от вас сразу после войны?
Сестра Джон Долорес перевернула большие страницы и, ведя по бумаге высохшим белым пальцем, нашла нужную запись.
— Пятнадцатого января сорок пятого года. На тот момент у нее не было ни денег, ни дома.
— А потом? Кто-то предоставил и то и другое? Вы думаете, отец...
— Простите, инспектор, я могу сообщить вам только факты, изложенные здесь. Вы же понимаете, что мы не позволяем себе распускать слухи.
— Прошу прощения. Вам просто показалось, что я... Ее убили...
— Я помолюсь за нее.
Инспектор с надеждой взглянул на монахиню помоложе.
— Быть может, она приходила к вам спустя годы? Поблагодарить?
Но единственным ответом был лишь взгляд в записную книгу, чьи страницы переворачивала сестра Джон Долорес.
— Денежное пожертвование, солидное пожертвование было получено, как вы видите, от имени Руфи и Сары Хирш в сентябре сорок шестого года. Это последняя запись о ней. — Монахиня помогла сестре Джон Долорес подняться и подставила ей под руки ходунки.
Инспектор поблагодарил их обеих и сказал, что сам найдет выход.
Очевидно, когда он зашел в кабинет прокурора, его разочарование было понятно даже без слов. Сразу забыв о своем обещании, прокурор начал:
— Но почему? Господи, зачем им что-то от вас скрывать? Ну, продолжайте.
— Это все, что мне рассказали, — ответил инспектор.
— Да. Полагаю, вас беспокоит именно то, чего вам не рассказали.
— Напрашивается вывод, что, по крайней мере в их представлении, отец был итальянцем, а не чехом, и конечно, католиком.
Прокурор зажал губами короткую сигару в углу рта и замер в нерешительности. Затем зажег ее.
— С обеда держался.
— Трудно, наверно.
— Вы курили когда-нибудь?
— Нет. Но я пытался похудеть.
— Должно быть, это еще хуже. Нельзя упускать из виду «обстоятельства, при которых совершился грех», как бы сказали благочестивые сестры, к которым вы ходили сегодня. — Прокурор улыбнулся. — Я привык обходиться без сигары, пока работал с детьми. А сейчас срываюсь.
Инспектор понял, что он так же терпелив с ним, как был с детьми, и только притворяется, что разгребает окружающие его кипы папок с документами, — нет, это он пытается раскопать пепельницу...
— Вон там лежит одна. На полу, на куче бумаг.
— А, спасибо.
— Сестра сказала, что предоставила мне факты, и я ей верю, — попытался рассуждать инспектор. — Там еще было пожертвование... Поступили откуда-то деньги. Она сообщила мне факты. Все остальное просто...
— Ощущение?
— Пожалуй, да. Дело в том, что никогда не знаешь, тебе просто кажется или там действительно что- то есть за исключением тех случаев, когда оцениваешь прошлое. Простите, я знаю, я говорю непонятно.
— Вы говорите совершенно понятно, инспектор. Вот только, признаюсь, мне не совсем понятно, как она могла обнаружить тот страшный грех, следствие знакомства ее родителей в те дни, когда все было гораздо строже, чем сейчас. Ладно, теперь давайте посмотрим бумаги, которые мне передали из больницы. Здесь у меня история болезни Сары Хирш, я попытаюсь вкратце пересказать вам ее. Когда семь лет назад скончалась ее мать, она была настолько убита горем, что не могла заботиться о себе и по собственному желанию легла в больницу Санта-Мария-Новелла. Она боялась, что сходит с ума. В больнице она прошла полное обследование, ведь зачастую причиной хронической усталости и депрессии оказываются невыявленные заболевания. У нее обнаружили стенокардию. Ей рекомендовали диету, так как у нее
