большая кровать выглядела так, словно на ней кто-то спал. Подушки были сбиты в кучу в изголовье, стеганое покрывало отброшено к ногам. Возможно, дочь искала утешения в своем несчастье и здесь чувствовала себя ближе к матери.
Все шкафы были открыты, в центре кровати высилась груда одежды. Маленький инкрустированный письменный столик тоже был распахнут и усыпан бумагами.
— Можете оставить нас, Сильвия. Простите, инспектор, здесь некуда присесть, как вы сами видите… Сильвия, можете идти.
— Я готовить ужин, филиппинский ужин. Мистер Патрик просить меня…
— Вы можете идти.
Глядя на Сильвию, инспектор предположил, что вечер с сестрой вряд ли ее утешит. Маленькая служанка, громко зарыдав, покинула комнату, и стихающие причитания «моя синьора» продолжали долетать до них, пока она удалялась по длинному коридору.
Дочь еще раз извинилась за беспорядок. Интересно, отчего она так рано принялась убирать зимние вещи? Это занятие мало кому из женщин по вкусу: тяжелая работа, много раз приходится залезать в высокие, редко используемые шкафы, бесконечно носить в чистку и обратно зимнюю одежду. Инспектор и сам это дело терпеть не мог, потому что холодная, дождливая погода неизменно наступала сразу, как только все было закончено, и приходилось разыскивать запакованные свитера и терпеть зловоние нафталиновых шариков.
Он собирался высказаться вслух о некой преждевременности этих действий, но вовремя остановился. Шкафы располагались вдоль всех стен комнаты и, без сомнения, могли вместить одежду всех четырех сезонов, а переход от одного к другому был ограничен главным образом объемом шкафа и размером дохода. Вероятно, дочь Оливии — с ее-то пессимистическим взглядом на мир — занялась разборкой вещей, предполагая, что мать едва ли вернется домой до конца зимы. В этом она, возможно, была права. Она подтвердила его мысль, сказав, отодвигая меха к куче одежды на краю кровати.
— Эти тоже надо отправить в холодильник, пока они не обветшали. И здесь много хлама, который Оливия собиралась передать в Красный Крест, но вечно не находила времени. Думаю, я должна сама об этом позаботиться.
— Очень благоразумно с вашей стороны чем-то заняться. Ваш брат и мистер Хайнс сейчас пытаются помочь собачке.
— О да, я знаю, они трясутся над ней, но ее надо отвезти к ветеринару, я сделаю это завтра. Я хотела с вами поговорить о частном детективе из Лондона. Вы его видели?
— Один раз.
— И что вы о нем думаете?
— Я… ну, он прекрасно говорит по-итальянски и, кажется, хорошо информирован.
— А какая от него польза?
— Для нас? — удивился Гварначча. — Совсем никакой. Он может быть полезен только вам, когда придет время, в переговорах с похитителями.
— Извините, но разве не вы этим займетесь?
— Да, я… Но я не могу помешать вам…
— Мне? При чем тут я?! Это выдумки моего брата и Патрика! Вы представляете себе, в какую сумму он нам обходится?
— Я не… — начал инспектор, разглядывая кучу одежды и размышляя о том, зачем Красному Кресту может понадобиться вот эта прозрачная белая вещичка.
— Он обходится в целое состояние, — сама ответила на свой вопрос синьорина Брунамонти. — Четырехзвездочная гостиница, крупные ежедневные издержки. И вы не поверите, какой гонорар! Я хочу, чтобы вы поговорили с Лео и Патриком. Я просматривала личные счета матери, поэтому могу разобраться в том, что происходит. Последний год она вкладывала деньги в дело, и мы не можем позволить себе быть расточительными. Учитывая, что вы здесь, оплата детектива — лишние расходы, вы согласны? Уверена, нам понадобятся все деньги, которые мы сможем собрать, если придется платить выкуп.
— Это правда, однако я вряд ли смогу…
— Я хочу, чтобы вы поговорили с ними. Они согласятся, что собрать деньги для выкупа важнее. Я читала все эти статьи о похищениях в сегодняшних газетах. Вам нужны контакты, информаторы, прослушивание телефонов, люди для слежки в горах, а не это толстое создание с сальными волосами, проживающее за наш счет в первоклассной гостинице. Ведь так?
— Да, синьорина, это верно. Но вспомните, что все это в любом случае делается для вашей матери. И если мистер Хайнс и ваш брат чувствуют себя спокойнее в присутствии детектива, они лучше справятся с предстоящими им испытаниями. Постарайтесь не расстраиваться из-за этого.
— Он даже, кажется, не особенно умен, — перебила инспектора девушка. — Я дважды разговаривала с ним, а, когда мы встретились утром, он не смог вспомнить мое имя.
Инспектор решил откланяться до того, как испытанию подвергнутся его умственные способности. Он оставил ее разбираться с вечерними туалетами, которые мягко поблескивали в рассеянном свете, так и не вспомнив, как ее зовут, — хотя к этому моменту уже записал имя в блокнот, — но точно уверенный в одном: даже если она права и детектив здесь лишний, он не собирался говорить об этом ее брату. Он не мог позволить себе потерять его доверие.
Его последний в этот день визит был к капитану. Как и ожидал Гварначча, капитан был сильно не в духе, потому что сейчас делом занимался не он, а люди поважнее. На его месте человек менее достойный (а таких в военной полиции было немало) немного переждал бы и занялся более перспективным делом. Но Маэстренжело, хотя он выглядел усталым и послал за стаканом воды, чтобы запить таблетку от головной боли, даже не воспользовался случаем снять камень с души, пока инспектор был с ним, — промолчал. Инспектор удивился, что тот нашел время принять его, — он так и не понял, что поддерживал начальника одним своим присутствием. Вполне возможно, что, если бы сам капитан это осознавал и попытался сказать об этом, результатом был бы непонимающий взгляд. Их духовное родство имело глубокие корни, хотя ни тот ни другой этого не признавали.
После того как инспектор рассказал последние новости о собаке, капитан сообщил, что его люди сейчас работают сверхурочно, разыскивая всех сообщников Пудду и пытаясь выяснить, кто в тюрьме мог рассказать ему о семье Брунамонти.
— Может, работники мастерской, — предположил инспектор. — Я только заглянул туда, но, полагаю, вы проверили…
— Все как стеклышко чисты. А в чем дело? Семья подозревает кого-то из них?
— Нет-нет, у меня просто такое впечатление, понимаете, на первый взгляд они очень дружные и преданные…
— Но?
Инспектор поизучал фуражку на коленях, потом левый ботинок, картину на стене перед собой:
— Там что-то не так…
Капитан удержался от подсказок или вопросов.
— Не могу пока объяснить, — продолжил инспектор. — Я обычно чувствую, что есть
Капитан молчал, неторопливо катая ладонью ручку по полированному столу. Он хорошо понимал: Гварначче сейчас нужен внимательный слушатель и собеседник.
— И в семье что-то не так, — заявил наконец инспектор. — Правда, никого конкретно, включая Хайнса, обвинить я не могу.
— Вы относите Хайнса к членам семьи?
— Пожалуй. Кое-что рассказала служанка. Он и Оливия Беркетт любовники, но он об этом не распространяется. Другой на его месте повел бы себя, словно он хозяин в доме, а Хайнс остановился в гостинице, хотя день проводит вместе с детьми графини, иногда с детективом, иногда без.
— А они все еще сотрудничают с нами? Здесь нет проблем?
— И да и нет. Между ними нет согласия, понимаете, поэтому я должен быть осторожен, я стараюсь не
