темных северных горах снега прятались желтые и фиолетовые крокусы. Над столом неподвижно возвышалась солидная, одетая в черную форму фигура инспектора карабинеров Салваторе Гварначчи. Он хранил молчание. Умение молчать было самым сильным его профессиональным приемом.
Хрупкая молодая женщина сидела напротив, напряженная, словно натянутая струна. Она так волновалась, что не могла говорить. Это была Катерина Брунамонти — дочь покойного графа, по крайней мере она так представилась. На ней была простая, но очень дорогая одежда, на пальце длинной белой руки сверкало кольцо с крупными камнями, похожими на бриллианты. Ей было лет двадцать или чуть больше.
Войдя к нему, она сразу назвала свое имя и теперь, казалось, ждала от него помощи. Инспектор молча за ней наблюдал. Она не смотрела на него прямо, а, слегка повернув голову, искоса поглядывала карими глазами. Эта поза, длинные светлые волосы, почти невидимые брови и ресницы и белые руки с выставленными напоказ бриллиантами, чопорно лежавшие на коленях, делали ее похожей на тех дам в вышитых бисером корсажах и пышных жабо, чьи портреты висели по соседству в галерее.[1] Дамы, честно говоря, мало походили на реальных людей, как, впрочем, и сама Катерина Брунамонти, поэтому действительно трудно было ожидать, что она вдруг заговорит. Она была так напряжена, что казалось, если инспектор не придет ей на помощь, произойдет короткое замыкание. Но он молчал.
— Я должна была прийти к вам. Это было просто необходимо, что бы ни говорил Леонардо. Я не хочу совершать ничего противозаконного.
— Разумеется, — любезно отозвался инспектор. Так уж был устроен его мозг: Гварначча мгновенно фиксировал мимолетные выражения лица, запоминал каждое сказанное слово, но слушал непроизнесенное. При этом он с невозмутимым видом взирал на карту за ее спиной. Нервозные люди обычно перестают говорить, если смотреть им прямо в лицо. Если же позволить себе отвести взгляд, они, напротив, постараются привлечь внимание.
— Леонардо — это ваш?…
— Мой брат. Он ошибается. Решение принимаю я. Я гораздо разумнее, и я читала о таких случаях. Самое лучшее — вызвать карабинеров.
— Вы абсолютно правы. — Он лениво исследовал карту своего квартала, разыскивая пьяцца Санто- Спирито. Он знал, где расположен палаццо Брунамонти, хотя не со всеми в этом районе был знаком лично. — И вы пришли к нам.
— Я беспокоюсь о матери. Она… С ней могло что-то случиться. Леонардо… Да вы не слушаете меня!
Это было весьма справедливое замечание, поскольку он, едва взглянув на девушку, поднял трубку, связался с главным управлением на другой стороне реки и попросил:
— Мне капитана Маэстренжело. Она вскочила:
— Что вы делаете? Я хотела только поговорить с вами…
Сейчас он уже пристально смотрел на нее серьезными, чуть навыкате глазами. Она замолчала и уселась в прежней настороженной позе, слегка отвернув голову.
— Если не ошибаюсь, ваша мать владеет домом моды.
Много лет назад показы моды, которые до сих пор носят имя Палаццо Питти, действительно проходили здесь. Меры безопасности, связанные с доступом сотрудников фирмы в галереи, создавали много проблем, и Гварначча вздохнул с облегчением, когда показы мужской и детской одежды перенесли в другую часть города, в крепость Фортеза да Бассо, а женской — в Милан. Много воды утекло с тех пор, но он запомнил графиню Брунамонти, и не только потому, что ее дом моды был широко известен, но еще и потому, что она была необыкновенно хороша собой.
Он вытащил блокнот. Это заявление должен бы принимать кто-то повыше званием, чем он.
— Как зовут вашу мать?
— Оливия Беркетт.
Он повторял и записывал:
— Оливия Беркетт, вдова графа… Уго? Брунамонти…
— Она никогда не пользовалась титулом, его писали только на бренде. До замужества моя мать была моделью.
— Дата рождения?
— Шестнадцатое мая тысяча девятьсот сорок девятого года, Калифорния.
— Когда вы видели ее в последний раз?
— Десять дней назад, но…
— Алло? Алло! Нет, нет. Мне необходимо поговорить лично с ним. Уверен, полковник поймет. Это срочно. Что? Да. Да, я подожду.
— Подождите! — Ее бледное лицо порозовело, в карих глазах светилась тревога.
— Ждать нельзя, синьорина. Вам следовало немедленно заявить об исчезновении своей матери. Как вам и вашему брату пришло в голову медлить столько времени? И что вы делаете здесь, у меня? Вы должны были сразу позвонить в полицию. Алло? Да, я все еще здесь… Скажите ему, это Гварначча из Питти. Спасибо. Нет. Пусть он мне перезвонит. — Инспектор повесил трубку. — Вы не ответили на мой вопрос. Почему вы пришли сюда?
— Это не я виновата. Я же говорила вам, что не я, а Леонардо. Он не хотел, чтобы этим делом занимались полиция или карабинеры… Он даже не знает, что я здесь. Я собиралась позвонить вам еще на прошлой неделе. Меня никто ни в чем не может обвинить, что бы ни случилось.
— Десять дней назад. В котором часу она пропала? — Время, когда можно было действовать по горячим следам, было безнадежно упущено.
— Ночью. Около полуночи.
— И ваш брат полагает, что ее могли похитить? Он считает, что справится с этим в одиночку? Боится, что ваши банковские счета будут заморожены?
— Да, но я с ним не согласна. Мы должны найти ее и тех, кто ее похитил, иначе мы станем пособниками и соучастниками преступления. Кроме того, жертву часто убивают, даже если заплатить выкуп. Она, может быть, уже мертва.
— Почему вы так уверены, что с ней что-то случилось? Люди часто исчезают по многим другим причинам, иногда они сами хотят исчезнуть.
— Ее собаку каждый вечер необходимо выгуливать. Обычно этим занимаюсь я, так как она и брат работают допоздна. Я же ранняя пташка и предпочитаю трудиться на свежую голову. Но в тот вечер я уже приняла душ и была в своей комнате, поэтому с Тесси вышла она. Когда она не вернулась, Леонардо отправился на поиски. Во дворе он обнаружил собачий поводок. Ее машины не было. Она всегда оставляла ключи внутри, потому что часто их теряла, к тому же после восьми вечера ворота во двор запирают на ночь, так что они закрыты…
— Разумеется, за исключением тех десяти минут, когда выгуливают собаку?
— Женщине трудно их открыть. Она хотела, чтобы в них вставили обычную дверь, но это же историческая ценность. Оливия всегда говорила, что, если воры захотят, они все равно залезут, а если машину закрывать, назад ее получишь с разбитыми стеклами.
— Она права. Можете описать машину и назвать номер?
— Я записала. — Она открыла кожаную сумочку и вынула лист бумаги. Взглянув, инспектор положил его у телефона.
— А что у нее за собака?
— Очень маленькая, песочного цвета.
— Какая-нибудь редкая порода?
— Нет. Помесь, девочка. Оливия взяла ее из приюта. Когда дело касалось животных, она была довольно сентиментальна и считала нелепым тратить деньги на дорогую породу, когда вокруг так много собак, с которыми дурно обращаются и которым нужен дом.
— А вы с этим не согласны?
— Только потому, что это небезопасно. В наши дни у них может быть лейкемия или даже СПИД. Я водила собаку к ветеринару, чтобы проверить. Я из тех людей, кто думает о подобных вещах. Я человек
