переворотов была восстановлена. Далее, когда в тысяча девятьсот тридцать третьем году Гитлер пришел к власти, мы еще на один градус приблизились к новой эре. А на сегодняшний день мы уже вступили в эру Водолея, правда пока всего лишь на одну десятую долю градуса.
— Вы имеете в виду, что появление Наполеона и Гитлера связано с новой эрой? — сказала я. — Уж они-то определенно не похожи на утопических идеалистов.
— Ну почему же? — приподняв брови, возразил Дакиан. — Как раз таки ими они и были.
— Минуточку! — воскликнула я. — Пожалуйста, не говорите мне, что вы восхищаетесь этими деятелями!
— Я скажу тебе только, — осторожно заметил Дакиан, — как опасны могут быть идеализм и даже духовность, выращенные в неподходящих, тепличных условиях. Идеалисты, стремящиеся к созданию более совершенной цивилизации, практически всегда обнаруживают, что должны начать с попыток улучшения культуры и общественного строя. А это неизбежно заканчивается попытками отделить пшеницу от плевел — посредством генетики, евгеники и всего, что только можно придумать, — ради выведения улучшенной человеческой породы.
С таким убедительным замечанием мы подошли к Хофбургу. Вольфганг купил билеты, и мы вошли в эту императорскую Schatzkammer.
Мельком мы осмотрели залы с большими, забитыми до отказа витринами, где хранились королевские драгоценности, императорские регалии, наряды и реликвии: усыпанная драгоценными камнями восьмиугольная тысячелетняя корона Священной Римской империи с украшающим ее символом Rex Salomon,[48] корона Габсбургов и глобус с надписью AEIOU: «Austriae est imperare orbi universo» — «Австрия — владычица всего мира», а также более скромные фамильные безделушки. Наконец мы вошли в последний зал с государственными мечами и прочим императорским церемониальным оружием. Там, на красном бархате в маленькой витрине у стены, рядом с оружием явно большей ценности и значимости, покоился маленький копьевидный экспонат, грубо сделанный из двух металлических частей, связанных вместе чем-то вроде кетгута. В том месте, где колющая часть оружия должна была соединяться с древком, ее охватывало узкое медное кольцо: именно такой образ этого копья сохранился у Лафа с детских времен, когда его привели сюда на экскурсию почти восемьдесят лет назад.
— Выглядит довольно невзрачно, правда? — сказал Дакиан, остановившись рядом со мной и тоже разглядывая экспонаты этой витрины.
Вольфганг, стоявший по другую сторону от меня, сказал:
— Однако считается, что это знаменитое копье Лонгина. Ему посвящено множество научных и художественных произведений. В них говорится, что Гай Кассий Лонгин, римский центурион, ткнул Иисуса в грудь этим самым оружием. А под этим медным кольцом, говорят, находится один из гвоздей, которыми было распято тело Христа. И полагают также, что выставленный в следующей витрине меч Карла Великого, изначально принадлежавший Аттиле, царю гуннов, два тысячелетия назад был в руках святого Петра в Гефсиманском саду.
— Полная чепуха, разумеется, — сказал Дакиан. — Тот меч сделан в средние века, и у него нет ничего общего с древним иудейским или римским оружием. А представленное здесь копье — всего лишь копия. Об этом тоже неоднократно писали. Все, вплоть до Адольфа Гитлера, жаждали завладеть им, веря в присущую ему магическую силу. Говорят, когда Гитлер перевез подлинное копье Лонгина в Нюрнберг вместе с другими собранными им реликвиями, он приказал сделать с них копии. Именно копии мы и видим здесь сегодня. С тех пор все, кто стремится к власти и славе, ищут подлинники, включая и некоторых представителей Виндзорской династии во время их долгого изгнания, и американского генерала Джорджа Патона, который, приобщившись к древней истории, в своих активных поисках перевернул вверх дном весь Нюрнбергский замок, как только прибыл туда в конце войны. Но подлинные реликвии, увы, исчезли.
— А вы не верите во все те послевоенные истории о том, что Гитлер остался жив и хранит священные реликвии при себе? — спросил Вольфганг.
— Вот видишь, моя милая, — с улыбкой обратился ко мне Дакиан, — сколько всплывает разных историй. Некоторые оказались весьма живучими, надолго пережив своих героев, и практически все их персонажи связаны с этими реликвиями, от Гитлера до Иисуса Христа. Поскольку религиозные и политические движения — а я, признаться, зачастую не вижу между ними различий — прочно основываются на подобных сказках, я не склонен их комментировать. Данная тематика не представляется мне ни важной, ни интересной. А вот что действительно интересно, так это почему такие личности, как Гитлер или Патон, стремились заполучить эти так называемые реликвии. Только один человек способен ответить на этот вопрос.
— Уж не подразумеваете ли вы, что именно
Естественно, мне тоже хотелось услышать ответ, но Дакиан не клюнул на приманку.
— Как я уже объяснял Ариэль, — терпеливо заметил он, — истинно важен процесс, а не результат такого поиска.
— Но если эти реликвии не являются смыслом поиска, — разочарованно сказал Вольфганг, — то что же составляет его смысл?
Дакиан с мрачным видом укоризненно покачал головой.
— Не
Он слегка коснулся пальцем моего подбородка.
— Узнав от Вольфганга, что именно ты притащила с собой, я сразу воспользовался телефоном в ресторане и зарезервировал для нас одно местечко. Там будут готовы принять нас уже через минуту — с трех часов, и оно всего в нескольких шагах отсюда, на Йозефплатц. В нашем распоряжении будет целый час до закрытия, и мы вполне управимся. Надеюсь, наш друг Вольфганг не будет разочарован моими достаточно нетривиальными сведениями. За свою долгую жизнь эта история обросла множеством слухов, и я поделюсь с вами парой моих личных догадок. Я расскажу вам о них, пока вы оба будете избавляться от этих взрывоопасных бумаг.
— Избавляться от бумаг! — ахнула я и покрепче ухватилась за сумку.
Вольфганг тоже выглядел изумленным.
— Дорогая, будь же благоразумной, — сказал Дакиан. — Ты не можешь взять их в Советский Союз. На таможне их у тебя конфискуют на общих основаниях, как любые непонятные вещи, включая парковочные квитанции. Ты не станешь разбрасывать их по улицам Вены и не можешь доверить их Вольфгангу или мне, поскольку мы оба завтра тоже покидаем Австрию. Поэтому я настаиваю на единственном решении, которое я сам смог придумать за такое короткое время. Надо спрятать их там, где их долго никто не сможет найти: среди редких книг Австрийской государственной библиотеки.
Государственная библиотека, построенная в 1730 году, является одним из самых впечатляющих книгохранилищ в мире — не из-за размеров или великолепия здания, но из-за мистически волшебной красоты и экзотического происхождения ее коллекции редких книг от Авиценны до Зенона,[49] которая уступает пальму первенства разве что Ватикану.
Меня водили туда несколько раз в далеком детстве, но я до сих пор отлично помню великолепную барочную архитектуру библиотечного здания и потрясающие пастельные львиные раструбы, украшающие величественный свод. И наконец, последнее, но самое удивительное в этом мире для ребенка — книжные шкафы, которые на самом деле оказались
— Хорошая идея, — заверил меня Вольфганг, когда наша троица устроилась в кабинете. — Я не смог бы придумать ничего лучшего за такой короткий срок.
