и с треском ударил по черепу, обтянутому пергаментной кожей.
— Ну теперь держись! — выкрикнула миссис Шейфер и пронзительно завыла.
Сет посмотрел на мальчика — тот кивнул. Он схватил за медное основание торшер, стоявший за грудой развалившихся картонных коробок, и дернул, разом оторвав его от пола и от стены. Электрический провод остался в розетке. Сет прошел в угол гостиной, где тряслась бесформенная туша миссис Шейфер. Она перестала визжать, чтобы спросить:
— Вы что, из ума выжили?
— Надеюсь, что так. — Сет ударил по обращенному к нему лицу.
— Ой, — произнесла паучиха, оглушенная антикварным светильником из орехового дерева и металла.
Она села прямо и попыталась напустить на себя величественный вид: откинула со лба прядь окровавленных волос и выпятила губы, словно собираясь накраситься помадой.
Сет снова ударил, теперь сильнее. Все мышцы на спине и руках напряглись, словно он орудовал топором.
— Готово, — сказал мальчик за спиной, и его голос частично заглушил треск черепа.
Сет засмеялся, чтобы в рыданиях не упасть на колени. Миссис Шейфер перестала болтать, однако ее губы все еще шевелились. Сет поднял лампу за основание и снова и снова опускал ее на противное лицо в надежде, что пухлое тело перестанет дрожать под кимоно. Оно, казалось, не думало замирать, и тогда портье принялся бить торшером в брюхо. После второго удара Сет услышал, как в рыхлом животе что-то порвалось, и туша наконец-то осела и обмякла.
— Жена, жена, моя жена! — слабо выкрикивал мистер Шейфер, не в силах подняться с пола.
— Не щади его, — посоветовал мальчик в куртке с капюшоном. — Они всегда жалеют в конце самих себя, но они заслуживают подобного исхода.
Сет согласно кивнул и прошелся по ковру, чтобы расправиться с мистером Шейфером. Под ногами что-то чавкало — жидкость, натекшая из-под кимоно миссис Шейфер.
— Главное — начать, потом уже не так трудно, — с удивлением сообщил Сет мальчику. — Дальше просто выходишь из себя и разъяряешься.
— Совершенно верно.
— Но поразительней всего то, что они просто пустое место. Под конец они ничего не значили.
Мальчик в капюшоне взволнованно закивал.
Сет ударил лампой мистера Шейфера — будто огромная металлическая нога наступила в лесу на кучу хвороста.
— Этой ночью ты должен увидеть кое-что еще, Сет. Мне велели показать тебе, — сказал мальчик в куртке с капюшоном.
— Пожалуйста, не надо! Только не туда.
Сет стоял перед дверью шестнадцатой квартиры. Обшивка из тикового дерева сияла, словно золоченая, а из-под двери на зеленый ковер в коридоре сочился красноватый свет. Сет ощущал в помещении неумолимое движение, которое переполняло его ужасом. А вместе с движением угадывал и звук, который он уже слышал раньше, но не смог определить. Голоса. Они звучали со всех сторон, сменяли друг друга, но возвращались снова и снова, как будто заело пластинку. Слабые, словно крик запертого в дальнем доме ребенка, услышанный зимним днем как раз в тот миг, когда солнце опускается в черные тучи. Жалобный писк. А следом раздался настоящий хор. Звук доносился из квартиры, но при этом со всех сторон сразу. Откуда-то сверху.
Сет окаменел от страха, он пытался шагнуть назад, но дверь просто придвинулась к нему.
— Ты должен, — сказал мальчик. — Он хочет показать тебе всех остальных, тех, кто заперт и не может выбраться. Они все ждут. Он откроет его специально для тебя, дружище.
Извиваясь и отбиваясь руками и ногами от загустевшего воздуха, который клубился за спиной и словно подталкивал его вперед, Сет пытался сопротивляться. Он интуитивно знал, что если переступит порог этой квартиры, то случится нечто жуткое. Ему придется столкнуться с чем-то таким, отчего у него замрет сердце.
В следующий миг они стояли в залитом красным светом коридоре по другую сторону двери, хотя Сет ее так и не открыл. Стояли бок о бок. Он и мальчик, от которого несло паленым мясом, порохом и сожженным картоном. Этот запах заполнил ноздри, запершило в горле. Стало трудно дышать, а кружащий на месте крик толпы приближался, словно с объятой ужасом игровой площадки. Он доносился откуда-то из недр помещения, словно за одной из тяжелых дверей жил неистовый смерч, куда родило множество людей, и их затягивало внутрь воздушного столба, снова и снова вертело по кругу, оставляя несчастным единственную способность — кричать.
Сет чувствовал, что обязательно упадет куда-то глубоко вниз, стоит ему открыть не ту дверь, и понесется с невероятной быстротой на звук голосов.
Мальчик стоял за спиной.
— Давай, приятель.
Его присутствие подталкивало Сета вперед. Ноги онемели, по ступням бегали мурашки, челюсть окаменела, и он с трудом дышал. Однако же Сет продвигался по черно-белым мраморным плиткам прихожей. Старомодные стеклянные лампы лили грязное мерцание, которое не достигало скрытого в темноте потолка и не могло толком осветить красноватые стены. Цвет стен сгущался до багряного оттенка бычьей крови вокруг больших картин в золоченых оправах. Тяжелые рамы походили на оконные, жизнь за которыми замерла под напором разрастающейся пустоты.
Пустота притягивала взгляд. Высасывала его из тела, оставляя позади лицо. Она подталкивала к плоской темноте на картинах, где изображалось полное отсутствие чего-либо. Сет холодел, он боялся высоты, как будто мог провалиться в картины.
Однако если долго вглядываться в ничто внутри рам, можно кое-что рассмотреть. Пусть смутное, размытое, похожее на бледную рыбину из темных стоячих забытых вод.
Сету показалось, что он видит то тут, то там какой-то быстрый промельк. Мерцание серых костей, лицо, быстро обернувшееся через плечо, желтые щелкающие зубы. Потом все исчезло. Или же это просто игра блеклого света, который искажает истинные контуры того, что рождается из мазков краски?
Когда Сет проходил мимо самого большого прямоугольного полотна, он совершенно отчетливо увидел отсыревшие кирпичные стены шахты, отстающие от рамы картины, а внутри тоннеля — бледный силуэт кого-то, спешно удирающего прочь, но задом наперед.
Постепенно, по мере того как Сет видел все больше и больше фрагментов обширного темного пространства, внутри рам проступали все новые контуры, они обретали все более ясные очертания. Сами же картины стали похожи на далекие неосвещенные комнаты. Внутри их что-то корчилось и извивалось, лица были отвернуты или закрыты от света. От некоторых картин веяло физическим присутствием, рябая человеческая кожа походила на сброшенную одежду, лишенную четких контуров, поскольку внутри не осталось ни мышц, ни костей. Тусклая телесная оболочка дергалась, силясь освободиться от тонких булавок, пришпиливавших ее к стенам в пятнах ржавчины или гнили.
А затем Сета понесло вперед. Двигаясь рывками против своей воли, он летел мимо обитателей множества темных комнат по ту сторону рам. Чтобы глядеть прямо перед собой или под ноги — куда угодно, лишь бы не на жуткие стены и то, что с них свисало, — Сет пытался совладать с мышцами шеи, запрещая себе вертеть головой. Однако он все равно улавливал очертания людей боковым зрением или же видел на картинах впереди, потому что глаза упрямо отказывались повиноваться. Сет стиснул зубы, чтобы не кричать при виде извивающихся тварей, обглоданных до костей, разорванных на куски; ошметков плоти, изодранных, словно тряпки. Время от времени в пустоте мелькали смазанные побелевшие лица, искаженные криком. Вдруг на стенах с обеих сторон начала формироваться какая-то жуткая масса, словно кто-то бросил клич и призвал всех обитателей картин собраться вместе.
Неясные лица, в которых было что-то животное, вскоре стали тесниться на границе темноты, конечности замелькали чаще. Но все терялось в полумраке, будто стоило увидеть эти существа при свете, и потрясение было бы слишком велико даже для сна. Однако женщины все так же упорно пытались показать Сету желтые зубы, а мужчины, согнутые в три погибели, страдали от такой невозможной боли, что их
